Недавно я побывал на строящемся небоскребе в Лахте. «Лахта-центр» (так называется небоскреб) заменил собой проект «Охта-центр», еще несколько лет назад вызывавший ожесточенные споры. В названии изменились всего две буквы, да и сам проект во многом повторяет первоначальный, но разница между ними огромна.
Всё началось со звонка из «Лахта-центра». Мне предлагалось посетить небоскреб, пока его полностью не застеклили: совсем, сказали, другой вид. Предложение, признаюсь, оказалось неожиданным — и не потому даже, что я нечастый гость в незастекленных небоскребах. Всё дело в том, что в свое время я, мягко говоря, не был фанатом «Охта-центра», а был как раз таки наоборот. В числе других противников небоскреба пытался доказать, что его строительство сместит все пропорции городской архитектуры, а это будет концом Петербурга. И, по слову Александра Галича, «где устно, где письменно» я свою позицию обозначал.
В устном жанре запомнилась беседа с тогдашним губернатором Петербурга Валентиной Матвиенко, посетившей Пушкинский дом. После торжественной части вечера предполагалась часть неформальная, где я намеревался серьезно (и неформально) поговорить с Валентиной Ивановной о небоскребе.
Беседа состоялась, но не сразу. Когда проголодавшаяся после торжественной части публика двинулась к фуршетным столам, Валентины Ивановны в зале уже не было: она отправилась осматривать коллекции Пушкинского дома. Чтобы не расслабляться перед ответственной встречей, я к столам решил не подходить.
После длительного ожидания становилось, однако, всё более очевидным, что Матвиенко я упустил. Огорченный этим обстоятельством, я вернулся было к фуршету, ища в нем хоть какого-то утешения. Но (горе опоздавшему) столы тоже уже не радовали. На них оставалась лишь водка и почему-то киви. За неимением другой закуски мне пришлось взяться за киви: оказалось — приемлемо.
Движимый шестым чувством, я в какой-то момент еще раз покинул зал и — увидел Валентину Ивановну, идущую по коридору к выходу. Надо ли говорить, что в одной руке у меня была рюмка, в другой — киви и не было ни малейшего времени, чтобы избавиться от того и другого. Я решил пренебречь условностями и беседовать в тех обстоятельствах, которые сложились.
При моем появлении сопровождавшие губернатора лица слегка нахмурились, но, заметив, что Валентина Ивановна готова беседовать со мной, вмешиваться не стали. Возможно, сочетание водки и киви показалось им не лишенным изысканности. Выслушав меня внимательно, Валентина Ивановна ответила, что мониторинг показал существование лишь двух критических для архитектуры города точек. Первую я теперь уже забыл, а второй был Смольный собор.
Собственно, эта вторая точка волновала меня больше всего, потому что создавалась она архитектором Растрелли. На фоне небоскреба архитектора Никандрова собор автоматически превращался бы в матрешку, о чем я со всей ответственностью сообщил губернатору. Валентина Ивановна заверила меня, что в любом случае окончательное решение еще не принято.
Всё это я говорю к тому, что звонок из «Лахта-центра» имел для меня свою предысторию. И я не очень понимал, приглашают меня вопреки моей прежней позиции или благодаря ей. К счастью, я не стал задумываться над этими двумя предлогами, а, взяв с собой жену и дочь, просто поехал. И, честное слово, не пожалел.
Эти большие штуки могут быть по-настоящему красивы. В том, что это так, я убеждался и прежде, побывав, например, на радио в Эмпайр-стейт-билдинг или в родном издательстве АСТ в Москва-Сити. Любовался ими во Франкфурте, Дубае, Токио — да мало ли где. Но ни лежащий внизу Нью-Йорк, ни панорама Москвы не сравнятся с фантастическим видом на залив, порт и соединенные мостами острова Петербурга.
Сам «Лахта-центр» очень хорош — как хороша всякая вещь, построенная на своем месте. В сравнении с прежним проектом он стал выше и чуть изменил форму. Несмотря на свои 462 м (теперь это самый высокий небоскреб в Европе), здание не подавляет, наоборот: зовет, что называется, ввысь. И, что существенно, размещаться в нем будет множество общественно значимых учреждений, включая студии, конференц-залы и даже планетарий. Я бы, правда, внес небольшую правку в «иностранское» название небоскреба, наименовав его просто «Лахта». Это вопрос не патриотизма, но стиля.
Всякий город — даже такой, как Петербург, — должен развиваться. Главное, чтобы происходило это не на месте исторического центра, а рядом с ним. Расширяясь в пространстве, город как бы углубляется во времени, предъявляя одновременно разные свои эпохи. Да, «Лахта-центр» и сейчас виден из города — но не в качестве доминанты, а как «один из», на правах, если угодно, одного из шпилей.
В каком-то смысле этот хеппи-энд оказался закономерным. Впоследствии я услышал, что Валентина Матвиенко изначально отстаивала перенос небоскреба за пределы города. Так что наш с ней видимый миру диалог происходил, оказывается, на фоне ее невидимых миру усилий, которые вызывают у меня уважение.
Один из важных уроков этой истории — не архитектурный, а общественный. «Лахта-центр» стал своего рода памятником умению договариваться, а по большому счету — способности слышать мнение людей. Ведь, что ни говори, это качество не имеет в нашей истории глубоких корней. Здесь, как и в области небоскребов, нам еще есть куда расти.
Если же перевести рассуждения в область персонального — для меня, вообще говоря, главную, — то следует вспомнить призыв Дмитрия Сергеевича Лихачева высказывать свою точку зрения даже в ситуации, которая выглядит безнадежной. Как в случае с моим любимым плодом: это ведь, возможно, только кажется, что ситуация «зеленая» и «не вызрела». На деле же всё обстоит иначе.
Автор — писатель, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинского дома)
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
