«Нервы у пианиста должны быть как канаты»
Для концертирующего пианиста перерыв между сезонами — не только повод без помех подготовиться к грядущим выступлениям, но и дать интервью. За пару дней до начала отпуска на море пианистка Екатерина Мечетина рассказала корреспонденту «Известий» о жизни и творчестве.
— Когда вы поняли, что стали знаменитой?
— Не могу сказать, что я чувствую себя знаменитой. В кругу людей, которые постоянно ходят на концерты классической музыки, мое имя, конечно, хорошо известно. Но на улице ко мне за автографом не подходят (смеется). При этом, да, я заняла определенное место в этом мире, и мне комфортно. Я поняла это, когда шесть лет назад Московская филармония доверила мне сыграть сольные концерты в самых крупных московских залах: Зале имени Чайковского и Большом зале консерватории.
— У вас должно быть много как почитателей, так и завистников. Вам прозвище еще не успели придумать?
— «Мацуев в юбке». Но мне это даже приятно. Мы с Денисом большие друзья, из одной творческой семьи. Учились у профессора Сергея Леонидовича Доренского. А вот еще случай вспомнила. Было важное выступление, и я от волнения играла с эмоциональными преувеличениями. Потом в газете написали: «Играла с таким остервенением, будто хотела перемять мешок картошки на пюре». Такое несуразное и неумное сравнение, однако было обидно.
— Мне показалось, что вы и ваши коллеги напрочь лишены звездной болезни.
— В нашей среде мало людей с перегруженным самомнением. У нас была хорошая прививка от звездности. Нам ведь ничего не далось просто так. Во-первых, мы каторжно работали, а во-вторых, нас не баловали похвалой. Одобрительной оценки добиться было очень сложно. Поэтому вознестись не получится. Наоборот, раньше всегда была неуверенность в своих силах и возможностях.
— Кто вам помог с этим справиться?
— Сначала три моих педагога: Тамара Леонидовна Колосс, Владимир Павлович Овчинников и Сергей Леонидович Доренский, о котором я уже упомянула. А позже Владимир Спиваков, Мстислав Ростропович и Родион Щедрин. Они сыграли огромную роль в моей судьбе. Владимир Спиваков появился в моей жизни в момент полного отчаяния и полной потери веры в себя. Он мне ее вернул. Я всю жизнь буду ему благодарна. Потом был Родион Щедрин.
Я должна была сыграть его произведение. Надо сказать, что исполнять в присутствии композитора написанное им же — очень волнительно. Ведь он как никто другой знает, как это должно звучать. Но у меня получилось, и он познакомил меня с Ростроповичем, а Мстислав Леопольдович отправил меня на стажировку в Париж. И теперь моему сердцу очень близка Франция.
— Ростропович вас также научил пунктуальности, говорят.
— О, этот случай я никогда не забуду. Мы должны были репетировать в 10 часов утра. Я выхожу с завтрака ровно в 10.00. Идти близко. Спускаюсь вниз и вижу — стоит Мстислав Леопольдович, смотрит на часы и говорит: «Десять часов, ноль-ноль минут, двадцать семь секунд». Было стыдно. С тех пор я предпочитаю выйти заранее.
— Кстати, когда вы поступили в консерваторию, то осознанно выбрали молодого преподавателя, сказав, что недостаточно интеллектуально развиты для того, чтобы учиться у профессора? «Наглость — второе счастье» — это не про вас?
— Абсолютно. Но было несколько причин. Во-первых, я действительно не была уверена в своих силах настолько, чтобы учиться в классе известного профессора. Во-вторых, мне очень нравился преподаватель, к которому я пошла. Я восхищалась им как артистом, да и человеческий контакт тоже состоялся. В-третьих, у авторитетных педагогов среди учеников, как правило, много звезд. А мне хотелось быть лучшей.
— То есть конкурентов не любили?
— Сложно было любить. Особенно на фортепианном факультете. Ведь скрипка, альт, виолончель могут пойти в оркестр, если не сложится сольная карьера. И это тоже будет интересная жизнь. А у нас оркестра быть не может. Ты либо пан, либо преподаешь детям. Я с большим уважением отношусь к преподавательской деятельности, но солировать — мое призвание.
— Вы же и сами сейчас преподаете. Это сложно?
— Я начала преподавать в ЦМШ. Мне нравится, но времени отнимает много. И довольно трудная задача — настроить детей на занятие, на выступление. Или, например, кого-то из учеников постигла неудача на конкурсе... Приходится быть еще и психологом, чтобы найти слова и утешить. Очень хочется им помочь.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что не очень разбираетесь в фортепианном деле?
— Я так отвечу. Однажды уже очень немолодого Пабло Казальса спросили: «Маэстро, почему вы столько занимаетесь, вы же всё умеете!» И он ответил: «Вы знаете, мне кажется, что у меня начинает кое-что получаться». Фортепианное дело — тема обширная, она — как горизонт. Ты к нему приближаешься, а он всё равно уходит вдаль.
— В одном интервью вы сказали, что женщина за роялем — это ужасно. Как это понимать?
— Совершенно верно. Нет ничего хуже для женщины за инструментом, чем впасть в празднование своей женской сущности и забыть о том, что искусство не имеет гендерной принадлежности. Настоящее искусство со всей его философией, драматизмом и эмоциональным наполнением не может сводиться просто к красоте. При этом на сцене, я считаю, исполнитель должен выглядеть респектабельно.
— Поэтому вы всегда выходите в вечерних платьях.
— Я очень трепетно подхожу к выбору сценической одежды.Что-то покупаю, что-то шью. Два требования соблюдаются неукоснительно: красиво и удобно. Ничто не должно стеснять движений рук, плеч. И мне важно, чтобы мой наряд отображал мой внутренний мир. Есть вещи, которые мои, а есть те, что моему душевному устройству совершенно не подходят. Например, я никогда не выйду на сцену в платье пастельных тонов. Он вводят меня в состояние пеньюара (смеется). В такой одежде у меня не будет необходимого настроя.
— Шопинг любите?
— Ненавижу. Некоторые женщины, гуляя по магазинам, делая покупки, расслабляются, а я нет. Меня это утомляет.
— Простите, но я обратила внимание, что у вас нет маникюра. Это профессиональное?
— Маникюр я делала всего два раза в жизни. Не понравилось. Играть после этого больно. Я даже кремом для рук пользуюсь исключительно зимой.
— Вы как-то заявили: «Женщина, которая не устроила личную жизнь, — неполноценная». Не слишком ли категоричное утверждение?
— Я искренне так считаю. По крайней мере применительно к себе. Я не чувствую абсолютного счастья, если у меня не складывается личная жизнь, нет романтики. Мне не нравится быть одной. Мне плохо, если у меня нет любимого человека.
— И он сейчас есть?
— Личная жизнь на то и личная… (смеется). Когда что-то изменится в моем статусе, я сразу расскажу это всем. Но могу сказать, что я хочу не просто испытывать чувства к человеку, но еще и восхищаться им, его талантом. Я вообще считаю — если уж любить, то только талантливого.
— В свободное время вы чем занимаетесь?
— Да нет его, свободного времени... Отпуск только между сезонами — летом. И неделя зимой. Раньше каталась на горных лыжах, но в прошлом январе неудачно упала и вывихнула большой палец на руке. Он теперь не сгибается до конца. Слава богу, на качестве игры не сказалось, но я это расценила как предупреждение. С экстримом покончено. В течение же года помимо работы много бытовых дел. Поэтому для меня настоящее блаженство — поваляться на диване с телефоном и кошкой или провести час-другой у родителей.
— Последний вопрос. Раскройте ваш рецепт успеха.
— Талант, труд, сила характера. Родиться одаренным мало, надо еще трудиться как проклятый. В начале становления умудряться одновременно быть в нескольких местах. Выступать как можно чаще. И помнить, со слабым характером никто не окажется на большой сцене. Он там просто не выживет. Нервы в нашем деле должны быть как канаты.
Справка «Известий»
Екатерина Мечетина родилась в Москве, окончила Московскую государственную консерваторию им. П.И. Чайковского. Лауреат премии президента России. Солистка Московской государственной филармонии. Выступает на крупнейших мировых сценах. В 2011 году вошла в состав Совета по культуре и искусству при президенте России.
