Пили, ели, веселились: значение балов и пиров для искусства оперы и балета
Историю появления своей книги Ирина Кленская вкратце обрисовывает в предисловии: «Секреты старинного бала» выросли из программы «Бал», несколько лет выходившей на радио «Орфей». «Мне было любопытно узнать, что же скрывается за сюжетами великих произведений; каков мир повседневной жизни любимых героев, каковы причуды и привычки времени, в которое они жили. Постепенно собирались факты, истории, слухи», — объясняет Кленская. Многое, не поместившееся в радиопрограмму, вошло в печатный томик. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Ирина Кленская
«Секреты старинного бала»
Москва : Эксмо, 2025. — 288 с.
«Секреты старинного бала» и правда напоминают по стилистике непринужденно льющуюся речь опытного радиоведущего. Или, если угодно погрузиться в давно минувшее, бальный разговор с какой-нибудь светской львицей: у нее всегда наготове куча жареных фактов, сплетен, забавных сведений общекультурного характера, но при этом она совершенно не обязана помнить, откуда она узнала ту или иную любопытную подробность. Избранный Кленской способ цитирования не всегда предполагает указание источника, а иногда писательница обходится даже и без кавычек. О том, что это цитаты, порой можно догадаться лишь интуитивно, по стилистической окраске текста, а потом проверить свою догадку, вбив заинтересовавшую фразу в поисковик.
Таким образом, знакомство с «Секретами старинного бала» может превратиться в увлекательное читательское расследование, в результате которого обнаруживается множество интереснейших источников по околобальной тематике, и далеко не все они указаны в короткой библиографии из 14 названий в конце книги. Среди тех, кому повезло попасть в этот официальный перечень, — историк Вера Мильчина с исследованием «Париж в 1814–1848 годах. Повседневная жизнь» и культуролог Ольга Вайнштейн с монографией «Денди: мода, литература, стиль жизни». Из последней книги Кленская заимствует, без всяких кавычек и сносок, поменяв конструкцию фразы и подсыпав задумчивых многоточий, описание галстучных узлов, существовавших во времена основоположника дендизма Джорджа Браммела: «Какой тип стоит выбрать: ориентальный — из очень жестких материалов, в нем не должны быть видны складки, идеальная гладкость; а может быть, лучше математический узел… который пропускает всего три складки, и цвет определенный — цвет «бедра испуганной нимфы»; привлекателен и «Трон любви»… хорошо накрахмаленный, цвета «глаза девушки в экстазе»…»
А вот автор известной книги «Три Дюма» Андре Моруа в библиографии не упомянут, хотя именно у него Кленская берет, несколько переиначив для конспирации (например, выкинув эпитет «байроническая» применительно к бледности), описание героини романа «Дама с камелиями»: «Узкая талия, лебединая шея, выражение чистоты и невинности, загадочная бледность, длинные локоны, бриллиантовое колье, золотые браслеты на руках… Мари – Маргарита – Виолетта… Она была обворожительна и царственно прекрасна». Чтобы замаскировать заимствования, которые почему-то нельзя обозначить легально, Кленская порой прибегает к обтекаемым формулировкам: «люди считали», «как заметил его современник…»
Самый комичный случай такого завуалированного цитирования можно встретить опять же в главе, посвященной опере «Травиата» и «Даме с камелиями», где заходит речь о правлении Луи-Филиппа: «…историки считают, что «продолжительный мир и продолжительная война — две крайности — производят в людях одинаковые последствия: колебание умов, жажду перемен и буйные регуляционные фантазии». Не составит большого труда выяснить, что анонимные «историки» трудились в Собственной Его Императорского Величества канцелярии: аналитика про две опасные крайности, опять же немного видоизмененная, взята из Всеподданнейшего отчета III отделения за 1839 год, на который много лет назад ссылались другие исследователи, например главный редактор журнала «Международная жизнь» Армен Оганесян в статье «Революция, которой не должно было быть».
Подобные курьезы добавляют своеобразного обаяния «Секретам старинного бала», которые можно отнести к приятному, хотя и легковесному жанру «отовсюду обо всем» — этакое культурологическое попурри с заметным креном в журнальную рубрику «Лайфстайл». Несмотря на заявленное в название намерение структурировать книгу вокруг бальных сюжетов, Кленская довольно часто отклоняется от ключевой темы в сторону интересных ей бытовых и исторических подробностей. Например, из первой главы, где автор начинает танцевать от знаменитого первого бала Наташи Ростовой, можно почерпнуть не только описание мазурки («Какое богатство движений, чувств: кокетство, гордость, причуды, симпатии, страсть — всё есть в этом чудном танце»), но и сведения о симпатичных привычках императора Александра I: «рано вставать, скоро одеваться (мужчины одеваются, а не наряжаются), быть умеренным в пище, приветливость в общении, но без фамильярности, умение работать над собою и развивать «свои познания». Рано утром император гулял в парке, у озера его ждал главный садовник с огромной корзиной корма для птиц — Александр всегда сам кормил птиц, и они ждали его, летали вокруг него».
Легкий фетишизм автор книги проявляет в отношении к такому обязательному бальному аксессуару, как веер. О нем речь заходит несколько раз, причем одна и та же информация (прежде всего о том, как подавать с помощью веера тайные знаки заинтересованным лицам) может повторяться в разных главах с незначительными вариациями: «Мы почувствовали опасность, незамедлительно нужно предупредить — «Будьте осторожны, за нами следят»: быстро распахните веер и дотроньтесь им до левого уха. <…> Без веера дамам считалось неприличным выходить в свет, и по манере держать веер можно отличить княгиню от графини, а мазурку от буржуазки». (О значении слова «мазурка» в данном контексте остается только догадываться — возможно, это женский род от слова «мазурик»?)
Тем не менее в книге все-таки есть и помимо веера некий внутренний стержень, не позволяющий ей совсем рассыпаться — в каждой главе кратко прослеживается история появления одной из опер классического репертуара: «Война и мир», «Травиата», «Иоланта», «Борис Годунов», «Фауст», а четвертая глава посвящена балету «Щелкунчик». В ней переплетаются рассказы об укладе жизни Эрнста Теодора Амадея Гофмана («… вечера проводил в питейном доме — он пил, чтобы взбодриться, прийти в экзотическое настроение, и тогда он блистал, очаровывал, увлекал своими рассказами») и исповедальные записи Петра Ильича Чайковского о любви к тишине и покою: «Обожаю я эти светлые с легким морозцем рождественские дни, когда солнце чуть припекает, снег блестит, снежинки кружатся. Я нашел дом в Клину… Хочется жить в уютной тишине, спокойствии… Не выношу грохота… Люблю смотреть, как падает снег…»
За многочисленными цитатами не всегда просматриваются собственный стиль и точка зрения Ирины Кленской, зато неукоснительно соблюдается бальный по сути своей принцип, по которому сложено это «собранье пестрых глав»: «Главное — уметь придавать особенный интерес всякому предмету легко, непринужденно, доброжелательно и с приятностью. Говорить надо так, будто скользишь по темам, сюжетам. Темой для разговора может быть всё, что вызывает приятные ощущения и воспоминания: путешествия, театральные события, музыка — у салонных разговоров нет иной цели, кроме невинного развлечения».
