Строить и жить: работы Виктора Попкова показывают советскую жизнь
Героические строители Братской ГЭС, усталые шпалоукладчицы и жизнерадостные комсомолки, а в то же время — убитые горем вдовы, мистические старухи и ангелы. Советского художника Виктора Попкова принято ассоциировать с так называемым суровым стилем. Однако его творчество, конечно, не вмещается в прокрустово ложе общепринятых классификаций. В год 50-летия смерти Попкова Третьяковская галерея открывает крупную ретроспективу в новом здании на Кадашевской набережной и показывает наследие живописца во всем многообразии. «Известия» оценили экспозицию в числе первых.
От передвижников до СССР
Корпус на Кадашевской набережной открылся всего около месяца назад — крупной ретроспективой передвижников. Выставка Виктора Попкова — второй проект в этом здании, и размещается она аккурат под первой экспозицией, этажом ниже. Соседство это по-своему символично и для кураторов ценно. При всей эстетической, идеологической, жанровой дистанции между Попковым и художниками-реалистами второй половины XIX века у них есть нечто общее: эмоциональность и сострадательность. Их искусство человечно, оно про людей и для людей.
Можно провести и историческую параллель. Подобно тому, как передвижники оказались между оторванными от реальности академистами и воспевшими еще более условную декадентскую красоту мирискусниками, Попков, с одной стороны, противопоставляет себя кондовому соцреализму, с другой — не примыкает к чистому эксперименту нонконформистов. Иначе говоря, Попков, как и ранее Репин, Перов, Крамской, Ге, стремится к правде жизни. И это ему важнее, чем все внешние формальные аспекты.
Прославившая его вещь — «Строители Братска» — размещена на выставке в глубине зала, но аккурат напротив входа, так что она оказывается едва ли не первым, что видит вошедший посетитель. Пять выстроенных в ряд фигур рабочих (взгляд немного снизу придает им монументальность) задают серьезный настрой и помогают сразу понять, в чем была суть сурового стиля. Герои подобных картин занимаются тяжелым трудом на целине и союзных стройках, и этот труд не идеализируется, как на жизнерадостных первомайских плакатах, но и не наполняется трагическим пафосом в духе «Бурлаков на Волге». Жизнь, как она есть.
Впрочем, даже здесь Попков находит неожиданные повороты. На картине «Мальчик родился» мы видим рабочих на железной дороге, которые, побросав лопаты, кинулись разглядывать младенца в руках одной из сотрудниц. Можно усмотреть в сюжете социальную критику, ведь все персонажи женские и занимаются они явно нелегким трудом. Но есть и иной смысл, рождающийся благодаря контрасту между темными, грязных цветов одежками взрослых персонажей и светлым кулечком с ребенком. Символика понятна: вот кто дает шпалоукладчицам надежду и смысл; вот для кого они прокладывают путь в будущее.
Любовь, семья, вера
Попков вообще удивителен этими модуляциями — от вроде бы прямолинейного, жесткого, даже безжалостного реализма к символизму. В программной вещи «Шинель отца», где сам художник примеряет солдатскую шинель своего тестя (она ему безнадежно велика), сюжет на переднем плане, утопающий во мраке, оттеняется метафоричным фоном: малиновыми женскими силуэтами, позаимствованными живописцем с его же картины «Воспоминания. Вдовы» (она тоже представлена в экспозиции).
Тема тяжкой доли женщин, потерявших мужей на войне, проходит через ряд произведений Попкова. И здесь трагедия страны смыкается с личным горем. Но и говоря вроде бы о сугубо частной жизни, Попков поднимается до обобщения, подчас обретающего метафизические черты. На картине «Двое» изображены лежащие на траве девушка и мужчина, но она будто парит над ним (вспоминаем шедевр Шагала «Над городом», где герои, правда, летели вместе). Неподалеку размещено другое полотно, которое в таком соседстве воспринимается как продолжение истории: теперь же на земле устроились трое — он, она и ребенок. У женщины книга, рядом с ребенком яблоко (с древа познания?). Религиозные коннотации усиливаются ракурсом: это взгляд с небес.
Но если считать все семейные сюжеты частью одной истории, то завершение у нее печальное. Финалом цикла выступает «Развод. Светлана, мама, папа и бабушка» — еще одна вершина Попкова, где, впрочем, метафизика уступает место обостренному психологизму. Мы почти физически ощущаем гнетущее молчание. Все крики, истерики, слезы уже позади. В глазах женщины отчаянная обреченность, прильнувшая к ней девочка в прострации смотрит куда-то невидящим взором. Напротив — сгорбившаяся фигура мужчины с непроницаемым лицом. А в глубине кадра — смиренная бабушка в валенках и с котиком, видимо, мать кого-то из супругов.
У Попкова много сильных сторон, но до уровня гениальности он поднимается благодаря композиционным решениям. Чем, как не озарением свыше, объяснить неординарную идею написать вид ребенка у входа в часовню не со стороны улицы, а, напротив, изнутри здания? Так, что в дверном проеме видны фигура мальчика и гористый деревенский пейзаж за ним, а над проемом (а следовательно, прямо над одиноким героем) — фреска с тремя ангелами? Порог оказывается границей двух миров, но именно здесь они смыкаются, оказываются как бы в одной плоскости. Этот пример не единственный.
Долгий путь домой
Виктора Попкова закономерно называют советским художником — всю жизнь он прожил в СССР и даже не был диссидентом. Однако нельзя не обратить внимание, насколько большую роль в его искусстве занимало религиозное начало. Какой, в общем-то, несоветской (хотя никак не антисоветской) стала его интонация, особенно в последние годы. Ярко отразив свою эпоху, он шагнул дальше. И его написанная за год до нелепой гибели монументальная многометровая картина «Хороший человек была бабка Анисья» — сцена похорон с почти экспрессионистским надрывом, но одновременно и умиротворяющей мудростью (парадокс) — говорит, конечно, не о конкретном времени, а о вечном.
На выставке ее разместили в самом конце маршрута, на стене, разделяющей круглую ротонду пополам. А на обратной стороне этой стены и дальней части ротонды расположились работы пушкинского цикла — лиричный постскриптум повествования, предлагающий задуматься о параллелях между судьбами поэта и живописца.
В общей сложности на выставке показано около 200 произведений Попкова, в том числе большое количество вовсе не известной публике графики из собрания семьи художника. И хотя кураторы сетуют, что из 60 музеев, с которыми был установлен диалог, в итоге экспонаты удалось взять только у 13, ощущения драматичных потерь и лакун нет. Наверное, ретроспектива могла быть еще масштабнее, еще шире по жанровому, тематическому охвату, но ключевые вещи показаны, магистральные мотивы творчества обозначены. А главное — явлена многогранность наследия Попкова. Теперь всем очевидно, что это не только и не столько суровый стиль.
Интересно, что сначала в этом убедились в Венеции, затем в Лондоне: проект, работу над которым начали еще в 2014 году, показывали за рубежом (в существенно более компактном виде) и по разным причинам никак не могли довезти до дома. И вот наконец всё сложилось. Правда, кураторы надеются в дальнейшем продолжить выставочные исследования Попкова и воспринимают нынешнюю ретроспективу скорее как начало разговора, а не окончательное резюме.
