«Выдвигаемся ночью, при выключенных фарах, на ощупь»
Врачи в Донбассе — особый народ. Ценнейшие кадры. Герои своего времени. В зоне СВО в наши дни формируется, без преувеличения, золотой фонд военных медиков. Специальный корреспондент «Известий» встретился с теми, кто оказывает раненым первую квалифицированную помощь, кто лечит их в стационарах, а также с тем, кто был тяжело ранен и — выжил.
Себе и ближнему
Донецкое направление. Не так давно линию соприкосновения на этом участке отодвинули, но остается напасть — «птички». Со старшим лейтенантом медслужбы, врачом-реаниматологом медицинской роты 5-й мотострелковой бригады Андреем Гужелем мы беседуем в здании СЭП-а — сортировочно-эвакуационного пункта. До передовой — считанные километры. Слышны залпы орудий. Андрей с коллегами — в режиме ожидания. В любой момент может поступить сигнал, чтобы готовились к приему «трехсотого» (раненого). Либо же выезжали сами.
Андрей Гужель — старший лейтенант медицинской службы
— С поля боя раненых ребят вытаскивают санитары, их задача — оказать первую помощь, и немедленно отправить к нам, в тыл, — рассказывает Гужель. — Периодически — несколько раз в неделю — мы выбираемся на линию соприкосновения (ЛБС) за «трехсотыми» самостоятельно. Например, если транспорт для эвакуации подбили или нужна срочная квалифицированная помощь на месте. Выдвигаемся, чаще всего, ночью, при выключенных фарах, что называется, на ощупь.
На эвакуационной машине установлена система РЭБ, создающая антидроновый купол. Внутри — рюкзаки с инструментами, бинтами, медикаментами. А еще теплые одеяла, без них никак: раненого обязательно нужно укутать, потому что организм при потере крови теряет и тепло — начинает мерзнуть даже в самый крепкий зной.
Нередки случаи, объясняет врач, когда нет возможности вытащить раненого из огневой зоны, из окопов, эвакуировать. Что тогда остается пострадавшему?
— Ждать, — говорит Андрей. — День, два. А порой и неделю-другую. При этом у бойца, к примеру, могут быть тяжелые переломы, отрыв конечности. Но при надлежащем уходе — перевязках, уколах — человек способен выжить! Болевой порог со временем снижается, поврежденные ткани, а вместе с ними и нервные окончания, отмирают, происходит рубцевание раны. Не так давно у меня на столе был солдат, который таким образом пролежал в блиндаже 15 дней.
Плечом к плечу с военными Андрей Гужель с 2014 года. С началом СВО, как и многие, отправился в Мариуполь, где пришлось пройти суровую полевую школу: поток раненых был непрерывным.
— Главное, чему научились в тот период, — работать максимально быстро, — говорит он.
Врач Андрей Гужель с напарниками — фельдшерами Артемом Корневым и Дмитрием Приходько
Что касается рекомендаций, в том числе, гражданским, то, по словам хирурга, учитывая нынешние реалии, каждый сегодня должен освоить азы первой помощи. А именно: знать, как правильно накладывать повязку, перетягивать жгутом сосуды — чем крепче, тем лучше, — вкалывать внутримышечно обезболивающее. То есть уметь помочь и себе, и ближнему.
Не приговор
Одна из больниц, куда привозят тяжелых пациентов, — республиканская травматология в Донецке. У центрального входа — памятник «исцелившемуся больному» — бронзовый человек бежит на своих двоих, разламывая уже ненужные ему костыли. Оптимистический образ, утверждают доктора, вполне соответствует действительности: несмотря на тяжесть диагнозов, большинство больных удается поставить на ноги. Или на протезы, — что тоже достижение.
Заведующий отделением костно-гнойной инфекции в клинике — хирург Олег Борисович Джерелей. К нему попадают пациенты с осложнениями.
Заведующий отделением костно-гнойной инфекции республиканской травматологии Олег Джерелей
— В 2014-м, когда всё началось, мы — травматологи — по сути, впервые столкнулись с огнестрельной травмой. Учились ее лечить методом проб и ошибок, — делится он. — Еще большим испытанием стал 2022 год. Сегодня, учитывая опыт, значительно легче.
В отделении активно применяется метод дистракционного остеогенеза («Спасибо гениальному ортопеду Илизарову!» — говорит Джерелей), когда организм сам наращивает недостающие отрезки кости. Трансплантация, когда кожу на здоровом участке расщепляют на тонкие лоскуты и используют для заживления поврежденных зон. На рабочем столе у Олега Борисовича гаечные ключи, — неотъемлемый инструмент современного травматолога: с их помощью происходит регулировка спице-стержневых аппаратов, фиксирующих руку или ногу. А также 3D-принтер, на котором врач самостоятельно моделирует и печатает нужные детали для, например, трубчатых дренажей, обеспечивающих отток жидкости из раны.
Памятник исцелившемуся больному
Говоря о подопечных, Олег Борисович отмечает, что каждый случай — сложный (других в отделении не бывает). При этом самый запомнившийся произошел в Мариуполе в самом начале СВО.
— У меня на столе тогда оказался мирный житель — с оторванной ногой по самый пах, с большой кровопотерей, — вспоминает доктор. — Условия были полевые, ни света толком, ни необходимого диагностического оборудования, ни донорской крови. Я прооперировал его. И был уверен: не выживет. И вот уже в нынешнем году ко мне в Донецке на консультацию пришел человек с культей. Я долго не мог понять: где я его видел? А потом вспомнил: тот самый мужчина! Результат: жив, самостоятельно передвигается, чувствует себя нормально.
К слову, когда выписавшиеся пациенты приходят в отделение на консультации, Олег Джерелей обязательно просит их пройтись по палатам, и показать на собственном примере — да, восстановление возможно, даже в самых тяжелых случаях, а если имеется протез — это совсем не приговор.
«Не помню!»
Один из тех, кто лежал в травматологии с проникающей раной ноги, — Кирилл Некитаев. Сегодня ему 13 лет. 14 марта 2022 года вместе с бабушкой Валей он попал под самый страшный за все текущие 2,5 года обстрел в Донецке — после падения ракеты «Точка-У», начиненной кассетами, тогда погиб 21 человек, 37 получили ранения. «Известия» общались с пострадавшим мальчиком, лежащим на больничной койке с загипсованной по самое бедро ногой, два года назад. Встретились и сейчас. Кирилл полностью здоров, бегает (даже станцевал вприсядку), о трагедии напоминают лишь два шрама.
Живет он с бабушкой, мама умерла, папы нет. С 2014-го мыкаются по съемным квартирам, — собственный дом, что в поселке Октябрьский рядом с аэропортом, разрушен.
13-летний Кирилл Некитаев, переживший самый страшный обстрел города Донецка
— Тот момент, когда мы попали под обстрел, Кирилл не помнит, — говорит за него бабушка Валя. — То есть забыл, сознание вытеснило.
— Не помнишь? — спрашиваю я мальчика.
— Не-а, — мотает головой он.
Они зашли на улице Университетской в банк — оплатить счета за коммуналку. Внук попросился из-за духоты наружу. Только вышел, и…
— Меня оглушило, — вспоминает Валентина. — Повалило на пол. Смотрю: рядом девушка, с которой только что разговаривала, с закрытыми глазами лежит. Внук вбегает и кричит. Мы вышли наружу — у порога мужчина как подкошенный, чуть дальше женщина без головы… Шли как в прострации. Домой, домой! У меня щеку прошило насквозь и зубы выбило. А у Кирилла была штанина в крови. Думали, чужая кровь. Оказалось, своя.
На лечение ушло несколько недель. А после, говорит бабушка, целый год Кирилл просидел безвылазно дома, — боялся выходить. Любой шум, грохот, даже хлопание двери, — менялся в лице, и, ничего не слыша, бежал в ванную — прятаться. При этом напасти не прекращались. Полтора года назад в крышу многоэтажки, где они жили, прилетел «Град». Переехали на улицу Набережную, но ударило и туда, во двор, в комнатах побило стекла.
Рюкзак, в котором должно быть упаковано всё четко, — чтобы сразу оказаться под рукой
Кирилл ходит в музыкальную школу, играет на барабанах. Учится на компьютерных курсах. Занимался карате, но секцию всё время из-за неспокойной обстановки закрывали. Школа — онлайн. Недавно съездил по путевке в Евпаторию. Любит конструкторы. Хочет стать строителем.
— Физически восстановился после ранения. А вот психика подорвана, — качает головой бабушка Валя.
— Какая мечта у тебя? — спрашиваю у мальчишки.
— Уехать отсюда, — отвечает Кирилл. — Туда, где не стреляют. Навсегда.
