«Альт был для меня вторичен, первостепенными были гитара и Beatles»
Отказ от музыки Чайковского — это вынесение пожизненного приговора собственной душе, уверен Юрий Башмет. Самый известный альтист России, руководитель Государственного симфонического оркестра «Новая Россия» верит, что всё это пройдет, не боится санкций и готовится большим концертом отметить собственный юбилей. 24 января Юрию Абрамовичу 70 лет. Накануне народный артист СССР дал интервью «Известиям».
«Выступали во Владивостоке на палубе военного корабля в 10 утра»
— Вы самый титулованный музыкант нашей страны: народный артист СССР и Герой Труда. Что для вас значат эти звания?
— Я всегда радуюсь, что в моем лице награждают классическую музыку — то, чем я занимаюсь всю жизнь. Безусловно, я выхожу на сцену не для наград, но получать их — это хорошо. И каждая из них мне дорога. И народный артист СССР, конечно, и Герой Труда, и звания почетного гражданина целого ряда российских и зарубежных городов. Наград, правда, много. Не буду лукавить, мне они очень приятны.
— В программе «IV Зимнего международного фестиваля искусств», который сейчас проходит в Москве, есть спектакль «Живые и мертвые» по роману Константина Симонова. Чем для вас важна тема Великой Отечественной войны?
— Вы знаете, мне всегда было не то чтобы интересно — это не совсем то слово... Мне было глубинно важно понять, как человек ведет себя, как проявляет себя в моменты тяжелейших испытаний. Когда всё вокруг становится предельно черно-белое: жизнь и смерть, правда и ложь. И как, находясь в эпицентре событий, люди остаются людьми, сохраняют внутреннюю уверенность в справедливости.
Именно поэтому для меня так дорога наша новая постановка по второй книге трилогии Константина Симонова «Солдатами не рождаются». Она полностью посвящена Сталинградской битве, 80-летие которой отмечается в этом феврале. Вот так совпало всё. Мы уже очень много репетировали, готовимся серьезно. Замечательно работает актриса Полина Агуреева, которая выступает режиссером спектакля.
Чувствую, он может получиться событием для всех нас. Но не будем давать оценок до премьеры. Мы все ее очень-очень ждем.
— Вы завершите свой московский фестиваль исполнением Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича. Играть будет юношеский оркестр. Вы объясняли молодым оркестрантам, о чем было написано это произведение, или для них это просто музыка?
— Летом прошлого года мы репетировали Седьмую симфонию Шостаковича в Санкт-Петербурге. Готовились исполнить ее 9 августа, в день 80-летия исполнения в блокадном Ленинграде. Первые дни думал, что нужно обязательно рассказать ребятам о том, как создавалась симфония, о роли этой музыки в истории. Но всё не хватало времени, много работали — произведение-то сложнейшее.
А когда на пятый день наконец-то стал рассказывать им, выяснилось — они всё прекрасно знают. Мне было очень дорого сознавать, что, несмотря на разницу в возрасте, жизненный опыт, мы одинаково понимаем и чувствуем историю страны.
— На фотоэкспозиции в вашу честь, развернутой возле здания ТАСС, есть кадр, где вы выступаете на борту атомного ракетного крейсера — флагмана Северного флота «Петр Великий». Как вы туда попали?
— Это Североморск. Почти 16 лет назад. Мы вместе с моим постоянным пианистом Мишей Мунтяном даем концерт в кают-компании флагмана Северного флота. Тогда проводили первое турне камерного ансамбля «Солисты Москвы», посвященное 15-летию коллектива. Было несколько очень необычных концертов. Так, мы выступали во Владивостоке на палубе военного корабля в 10 утра.
Юрий Башмет у здания информационного агентства ТАСС после пресс-конференции, посвященной проведению IV Зимнего международного фестиваля искусств в Москве, и праздничного концерта
— Какие еще необычные площадки случались в вашей жизни?
— Где мы только не играли за все эти годы! А скоро выйдет серия клипов, которые были сняты в крайне труднодоступных местах нашей страны. «Солисты Москвы» под моим руководством исполняют Серенаду для струнного оркестра Чайковского. Я уже смотрел монтаж, это будет просто феноменальная история. Музыка и уникальная природа. Красота!
Съемки длились почти год, выезжали на них вместе с Русским географическим обществом. Осталось добавить последние штрихи, и все мы сможем это увидеть. Мне самому интересно.
«Педагог встала грудью: «Он же готовился!»
— Ваш путь к инструменту был витиеват. Насколько правдивая история, что в класс альта вы попали не сразу?
— Чистая правда. Когда пришел в специальную музыкальную школу для особо одаренных детей во Львове, педагоги сказали: «Пока маленький, пусть поиграет на скрипке, а числится альтистом». В седьмом классе по итогам экзамена комиссия должна была перевести на альт одного из лучших скрипачей. Выяснилось, что нас трое — Юра Корчинский, Женя Котляр и я. Кого переводить?
Мой педагог Нина Вишневская убеждала голосовать за меня. Педагоги обратились к родителям. Для мамы и папы было важно, чтобы я не бросил заниматься музыкой. Мне было всё равно, на чем играть. И вот один мой уличный приятель посоветовал: «Знаешь, а ты скажи, что хочешь на альт. Не надо будет заниматься по 5–6 часов в день, как на скрипке, не надо учить «Каприсы» Паганини. Часик позанимаешься и играй на любимой гитаре». И всё решилось в пользу альта. Хотя это не имело никакого значения.
— Почему?
— Альт был для меня вторичен, потому что первостепенными были гитара и Beatles.
— Так вам надо было тогда идти в класс гитары.
— У меня в жизни было много этапов, когда решения приходили сверху. Так и в этом случае. В Киеве проходил конкурс скрипачей, посвященный 100-летию Ленина. В нем участвовали старшеклассники музыкальных школ и студенты музыкальных училищ. Я не знаком с Владимиром Ильичом, да и в партии никогда не был, но Ленин мне сильно помог.
— Чем?
— Конкурс случился в тот момент, когда Beatles перестали существовать как ансамбль. А они для меня были богами. Как жить дальше? В общем, трагедия. Искал кумира в другом направлении. Джимми Хендрикс мне не понравился. Только с годами понял, что он гений. Мой старший брат Женя посоветовал обратить внимание на американский джаз-рок: группа Chicago, Blood, Sweat & Tears, Earth, Wind & Fire. Мне больше понравилась вторая. Солист группы очень стильный, с металлом в голосе. Я попробовал играть как Blood, Sweat & Tears. Получилась жалкая копия. Хотя у друзей это имело успех.
И тут вдруг объявляется конкурс к 100-летию Ленина. Я переключаюсь, начинаю заниматься на альте. И увлекся. А на конкурсе оказалось, что я единственный альтист. Соревноваться не с кем, меня даже хотели отправить домой. Но педагог встала грудью: «Он же готовился!»
В итоге меня включили в список скрипачей, но играл другую программу. И тут-то получился анекдот: я набрал высший балл. Председатель жюри сказал: «Вы хотите, чтобы весь мир смеялся? Альтист победил на конкурсе скрипачей!» Тогда решили никому не присуждать премии — ни первую, ни вторую, ни третью. А просто всех назвать победителями. После этого моей маме стало очевидно, надо поступать в Московскую консерваторию. Через год я так и сделал.
— В то время когда вы поступали в консерваторию, альт не был популярным инструментом, как скрипка. Как вы планировали выстраивать карьеру?
— Альт не был популярен, но в СССР были профессионалы. Это прежде всего мой учитель Федор Дружинин, о котором я вспоминаю каждый день. В Ленинграде был Юрий Крамаров, а в Москве Рудольф Баршай и Вадим Борисовский.
Формально альт не считался сольным инструментом. Не включался в гастрольные планы ни по линии Госконцерта, ни Москонцерта и так далее. Мне помог Дмитрий Шебалин из Квартета имени Бородина. Он договорился в виде эксперимента вставить альт со мной вместе в концертный план. Но иногда мне говорили: «Ты тихонько посиди, играть не надо. А мы отметим, что ты выступал». Галочка в ведомостях была, а я экономил большие деньги организаторам: им уже не надо было платить за свет, за аренду зала, гардеробщикам. Через год я убежал от этого «планирования». Скрипач Гидон Кремер посоветовал: «Надо ездить только туда, где тебя ждут». И дальше я стал придерживаться этого совета.
— А были ли для вас авторитеты в профессии?
— Никогда. Для меня не было авторитетов, играющих на альте. Эту позицию у меня занимали скрипачи и пианисты. Потому что качество исполнительское альтистов было не на высоком уровне. А если кто-то играл чисто и качественно, то скучно. Не хватало мысли. А вот мой гениальный педагог Дружинин — авторитет в педагогике. Как он объяснял, как учил! Для меня — идеал.
«Гитару Паганини нашли в Париже. Очень красивая, но звука нет»
— У вас альт работы Паоло Тесторе. Почему вы им дорожите?
— Есть такой скрипичный мастер Этьен Ватло, обладающий невероятным авторитетом в мире. Он может выдать сертификат, гласящий, что инструмент, который Ватло получил на экспертизу, изготовил Страдивари. То есть определяет подлинность. И он как-то сказал мне: «Конечно, твой инструмент не лучший в мире и ты не лучший музыкант. Но вместе вы лучше всех».
Я не держал в руках более богатого по краскам, по гибкости звучания инструмента. Его привезли моему педагогу в консерватории Борисовскому, которого называли Императором Альта, потому что у него учились все альтисты. Он мужчина высокий, понял, что для него этот инструмент маленький. К слову, скрипка еще меньше альта, но звук у нее громче. Педагог предложил мне Тесторе. Альт стоил половину «запорожца» — 1500 рублей. И это еще недорого. Таких денег у меня не было. Мне помогли дедушка и папа, плюс я добавил свои сбережения. Так у меня появился этот инструмент.
— Вы когда-нибудь изменяли ему с другими?
— Однажды в Зальцбурге вместе с блестящим скрипачом Олегом Коганом мы играли в Доме Моцарта. И впервые более чем за 200 лет музыкантам дали инструменты, на которых играл композитор. Оказалось, что его альт работы Тесторе. То есть мой инструмент — родной брат альту Моцарта.
А еще у меня была мечта, чтобы мой ансамбль «Солисты Москвы» сыграл на инструментах из госколлекции. Хотелось услышать, как звучат вместе скрипки, альты Страдивари, Гварнери, Амати. Потом появилась мысль объединить все инструменты Николо Паганини в концерте. Он играл не только на скрипке, но и на альте, на лютне, на гитаре. Гитару Паганини нашли в Париже. Очень красивая, но звука нет. Скрипка — в Италии. А альт — в Японии. На нем играл музыкант из Токийского струнного квартета. Кстати, это инструмент работы Страдивари. Чтобы заполучить его, я пригласил квартет в Москву на фестиваль «Декабрьские вечера».
После мы организовали альтисту мастер-класс в консерватории. Там я и попросил у него инструмент Паганини. Так вот, только одна нота звучала гениально, все остальные шипели. Поиграв на уникальном альте, я только и говорил: «Бедный Николо. Как же он мучился с этим Страдивари». Как мне передали, хозяин инструмента жалел меня. «Бедный Юрий. Как он мучился. Но он всего полтора часа, а я — 17 лет». По контракту Токийский квартет должен играть на инструментах Страдивари.
«Его выпустят из тюрьмы, когда ваш самолет взлетит, чтобы не повторил глупости»
— Вы выступаете перед военнослужащими. Почему вы делаете это?
— Мы первые выступили перед мобилизованными в парке «Патриот». Там собрали 5 тыс. человек. И после концерта ко мне подошел один красивый молодой человек Илья, попросил сфотографироваться. Потом подошел второй — Лев. А через неделю их отправили на передовую. Надеюсь, что они живы-здоровы и скоро вернутся домой с победой. Для меня это очень важно. Потому что человек рождается и проживает свою жизнь. Что он должен успеть сделать? Дерево посадить, сына воспитать. А тут у людей такой смысл появляется в жизни. Да. Реально.
— В наши непростые времена некоторые из ваших коллег дистанцировались от происходящего, чтобы не потерять свои контракты. А что у вас?
— Я же никаких заявлений не делал. Все мои зарубежные гастроли перенеслись. Отмен нет. Япония, Австрия, Италия, Германия. Они сами просят год подождать.
— Почему?
— Например, в Италии, в городе, где у меня фестиваль, сейчас оказался центр украинской диаспоры. Менеджер говорит мне: «Мы готовы к провокациям или подождем?» — «Подождем».
Еще до этих тяжелых событий в Зальцбурге я дирижировал местным оркестром. И после концерта на аплодисментах, когда я подошел кланяться, у сцены стоял человек с транспарантом и что-то говорил на украинском. Я ничего не понял, хотя знаю язык. Публика стала на него цыкать. Я поклонился и ушел за кулисы. Меня вновь аплодисментами вызвали зрители. В какой-то момент я взял партитуру Шуберта, которую только исполнили с музыкантами, поднял ее над головой. И зал вскочил с мест и закричал «Браво!». Потому что музыка выше.
— А что было с демонстрантом?
— Его вывела полиция. На следующий день у меня был еще один концерт. И я поинтересовался, где мой «помощник», который создал нам такой успех. «Его выпустят из тюрьмы, когда ваш самолет взлетит, чтобы не повторил глупостей», — сказали организаторы.
— Как вы относитесь к «отмене» Чайковского на Западе?
— Я считаю, что отказ от музыки Чайковского — это вынесение пожизненного приговора собственной душе. Тот, кто это решил сделать, — дурак. Мы же не запрещаем при этом Баха, Шопена, Бетховена. Это бред. Они себя обедняют. При этом «Ла Скала» открывал сезон «Борисом Годуновым» с нашими солистами. В Лондоне «Щелкунчик» каждый день идет. Это они типа не запрещали. Ну как можно, любя Шопена, не любить Чайковского? Это пройдет.
— А если на вас объявят санкции?
— А у меня могут быть свои санкции. Может, это я не захочу к ним ехать. Сильно захотят — будут еще уговаривать. Я вам назвал некоторые страны. Мне есть чем заняться дома.
