«С таким удовольствием я съела свою рыбку и запила водичкой»
Блокада Ленинграда, по последним официальным данным, унесла жизни почти 1,1 млн человек. Большинство их них погибло от голода. Вместе со взрослыми ужасы осады терпели сотни детей, которых не удалось эвакуировать из города. Герои материала «Известий» рассказали, как им приходилось драться за еду и делиться ей, как они учились выживать в одиночестве, как находили силы работать, как умирали от голода. И с каким чувством встретили известие о прорыве блокады, который произошел 18 января 1943 года — ровно 80 лет назад.
Девочка-связистка и старый гробовщик
Тамара Грачева встретила войну в Ленинграде. В начале лета ее бабушка с младшим братом уехали в деревню, а 12-летняя девочка должна была отправиться следом в конце июня, но не успела, осталась с мамой в городе, в доме на Конной улице. А потом оказалась совсем одна.
— Однажды по радио объявили, что на мясные талоны дают яичный порошок, и мама ушла за ним. На столе остались две карточки — моя на 125 г и мамина на 250 г. Трое суток я ждала маму, есть очень хотелось. И я подумала: если я встану, возьму эти карточки и пойду в булочную, то мне одной достанется 375 г хлеба. И вот я, держась за стенку, потихоньку дошла до магазина, отстояла огромную очередь. Наконец подошла моя — и вот продавец берет буханку, разрезает вдоль и кладет на весы. Небольшой недовес — она добавляет маленький кусочек и говорит: «Забирай». Я так хотела есть, что сначала схватила маленький кусочек, сразу затолкала в рот. И в этот миг полбуханки хлеба с весов схватили чьи-то руки. Это мальчишка, подросток, тоже дистрофик. Он начал жадно есть хлеб, глотать не жуя. Я стала отнимать. Мы оба упали на пол и принялись драться за хлеб. Кто сколько отнял друг у друга, столько и съел. Собирали даже крошки с пола, — рассказала «Известиям» Тамара Романовна.
Тамара Романовна Грачева
Мама девочки так и не вернулась. Тамара ждала ее, слабела. Иногда ей мерещилось, что к ее рту подносят булочку, а она не может съесть. Однажды девочка превозмогла себя и пошла в Смольнинский исполком, который был недалеко от ее дома. Там ее вместе с другими такими же исхудавшими подростками отправили лечиться в госпиталь, а затем — в учебные классы Некрасовской АТС. Ребят стали учить, как ремонтировать телефонные кабели, которые постоянно рвались из-за попадания снарядов. Жили юные работники там же — в маленьком домике во дворе телефонной станции.
— Начался 1942 год, мы стали ремонтировать кабели. У меня был наставник Коля, мы отправились с ним на задание. Я спустилась в колодец и начала сращивать кабели. Как закончила работу, то закричала: «Коля, Коля! Я не сожгла, я запаяла». Вылезла из люка и увидела напарника — он лежал с раскинутыми руками, а на виске след от крови. Пощупала, пульса нет. Стала делать искусственное дыхание, но Коля уже умер, — вспомнила Тамара Романовна.
Шло время, юная жительница Ленинграда продолжала работать связисткой. Ее отправили вместе с солдатами работать на Васильевский остров. Там нужно было найти помещение, из которого можно протянуть кабель. Такой своеобразной диспетчерской стала гробовая мастерская.
Празднование Нового года в детской больнице блокадного Ленинграда
— Вошли в помещение, а там страшный холод. Справа окно с примусом, стол, два стула. А с левой стороны на полу стоит гроб, и в нем человек. Он смотрит на тебя, глаза моргают. Я говорю человеку в гробу: «Вы же работаете в мастерской, у вас стружки есть, калабашки. Вы что, не можете топить?» Он отвечает: «Я уже давно не встаю, я умираю», — рассказала Тамара Романовна.
Пока солдаты топили печку, она установила телефон. Раздался звонок — девочку попросили наладить связь на хлебозаводе. Там Тамару решили угостить хлебом, сахаром и чаем. Но девочка отказалась, решив, что эта еда нужнее человеку из гробовой мастерской, который умирает. Сначала ей не разрешили вынести еду с завода, однако потом дали мешок, в который она положила буханку хлеба и сахар. На проходной ее не проверяли.
Так Тамара Романовна начала выхаживать старого гробовщика. Он был грязный, и от него плохо пахло. Мужчина долгое время не вставал из гроба и справлял нужду прямо под себя. Девочка достала человека из гроба и омыла его прямо на полу. Мужчина начал плакать. Она осталась приглядывать за ним, и постепенно человек из гроба стал оживать.
Урок на крыльце разрушенной немецкими обстрелами школы
18 января 1943 года Тамара Романовна решила отправиться домой на Конную улицу. Пока она шла, объявили, что прорвали блокаду. На улицы начал выходить народ, на площади у Александро-Невской лавры собралась толпа, люди кричали «ура» и плакали.
Связистка встретила своего управдома и к своей несказанной радости узнала, что ее мама жива. Оказалось, что женщина попала под санитарную машину, ее увезли в больницу, где она осталась работать. Дочку она не искала, потому что думала, что та умерла.
— Когда я вошла, увидела, как мама моет широкую лестницу. Мне казалось, что я бегу наверх, а ей, что она бежит вниз. На самом деле мы медленно шли друг к другу: сил не было. На середине лестницы мы обнялись и долго ревели. Вот так я нашла свою маму, — заключила она.
Сейчас Тамаре Романовне 93 года. Она живет в Москве, но регулярно ездит в Ленинград. Женщина сотрудничает с разными организациями, проводит уроки для школьников и продолжает вести насыщенную и активную жизнь.
Мальчик, не теряющий жизненный уклад
Юрию Симонову было 10 лет, когда началась война. Он жил с мамой. Отец мальчика умер еще до войны. Всю блокаду юный ленинградец провел в городе.
— Войну я начал ощущать в августе. Был тогда в пионерлагере между Лугой и Толмачево. Когда началась эвакуация лагеря, пошли налеты самолетов. Нас посадили в старые железнодорожные вагоны, их обстреляли из пулеметов, и где-то вдали раздались взрывы. Тогда нам сказали, что мы возвращаемся не на Большую землю, а в Ленинград. Город уже изменился: на улицах аэростаты с водородом, люди ходят с противогазами, заняты делами, у всех очень серьезные лица. Вернулся — оказался один дома. Мама рыла окопы под Лугой, потом она приехала, — рассказал Юрий.
В сентябре началась учеба, во время воздушной тревоги школьников выводили в безопасное место. Однако уже 15 сентября ученикам объявили, что из-за начала блокады город переходит на военное положение, занятия прекращаются. Им выдали задания и отправили домой. В это же время в дом к Юре пришел красноармеец и принес извещение, что его брат-радист погиб 9 сентября под Гатчиной от прямого попадания бомбы.
Юрий Анатольевич Симонов
— Как жили в блокаду? Поначалу мальчишки занимались тем, что помогали взрослым стоять в очередях и отоваривать карточки, помогали дворникам. Мы, банда из пяти пацанов, бегали вокруг дома и проверяли светомаскировку. В октябре уже ослабели. Начались бесконечные воздушные тревоги, мы с мамой сидели дома, — вспоминает Юрий Анатольевич.
Его мама установила дома порядок: не терять уклад жизни. Утром подъем, обтирание мочалкой с холодной водой, затем завтрак и чтение. По словам блокадника, в те времена детских книжек «особо не было», и он читал Чехова.
— Наступил новый, 1942 год. Мама нарисовала елку акварелью, прикрепила петельки, и мы развесили игрушки. Еще я повесил на елку подарок, но он упал и разбился. Это оказался шоколадный мальчик. Мы послушали речь Сталина — он сказал, что враг будет разбит и победа будет за нами. Поплакали и поели этот шоколад, — рассказал Юрий Анатольевич.
Затем маму устроили на хлебозавод, и она перешла на казарменное положение, стала приходить раз в неделю.— Я был самостоятельный, мог сам топить буржуйку и делать какое-то варево. Мама разрешила есть по ее карточкам. Как-то раз была долгая бомбежка, я смотрел на луну — она была огромная и красная — и мне было очень страшно. После очередного взрыва не выдержал и кинулся к маме на хлебозавод. Как я лупил по проходной! Я был без верхней одежды, стоял мороз до минус 25 градусов. Дверь приоткрылась, меня впустили. В ту ночь я спал с мамой на письменном столе бухгалтерии, — поделился он.
В какой-то момент Юра нарушил «уклад жизни», который ввела его мама.
— Я совсем исхудал. Меня подобрали комсомолки и отнесли в 177-ю школу на Исполкомской улице, где определили в пункт усиленного детского питания. Первое время мы с другими детьми просто лежали, нас кормили и давали шарик, который нужно рассасывать. Через две недели мы сели на кроватях и начали разговаривать, началась жизнь, — сказал он.
Мальчики на самокатах на одной из улиц блокадного Ленинграда
Осенью 1942-го вновь заработала школа, мальчиков и девочек разделили по разным учебным заведениям.
— Мы попали в 176-ю школу. У нас отобрали карточки и взамен кормили завтраком, обедом и ужином, а спать мы уходили домой. Уроки какие могли, такие и вели. Учителей практически не было. В 3-м классе нам преподавали немецкий и русский языки, арифметику и даже физику. Преподаватель естественной науки был военным, он научил нас завинчивать винты в стену, делать электропроводку, менять пробки. Это были хорошие занятия. У нас даже были уроки физкультуры, на которых мы маршировали в валенках под звуки рояля. Вместе с военным-физиком мы ходили в госпиталь, где читали стихи, а раненые плакали, — поделился он.
Прорыв блокады Юрий Анатольевич называет чудом.
— В доме появились огни, он засветился, а во дворе плакали, обнимались. Одна женщина прыгала на месте от радости, — таким ему запомнилось 18 января 1943 года.
Девочка с рыбками с Васильевского острова
Нина Сигал прожила одна практически всю войну. Ее родители работали на заводе и жили в казармах, мать редко приходила домой. В январе 1942 года от голода умер ее отец. Девочке приходилось самой обеспечивать себя едой и помогать в обороне Ленинграда.
— Мы с мамой и папой жили на 18-й линии Васильевского острова в старом четырехэтажном доме. 22 июня 1941 года мы ждали гостей, мама готовила. Днем по радио прозвучала речь Молотова. Когда гости пришли и сели за стол, разговор шел только о войне. Я молча слушала, — начала свой рассказ Нина Васильевна.
В начале войны 12-летнюю Нину Васильевну вместе с другими детьми отправили в деревню, однако она сбежала обратно в город к родителям.
Нина Васильевна Сигал
— Папа и мама работали на заводах, были на казарменном положении. Мама могла не приходить домой неделю, но иногда ее отпускали. Она вбегала, не раздевалась, давала мне какой-то совет или говорила: «Это надо, так надо, всё изменится». Мне запомнилось это «надо» — с этим словом я прошла всю жизнь, — вспоминает блокадница.
Голод юная жительница Ленинграда почувствовала в сентябре 1941 года. Девочка не умела готовить, и ее кулинарные опыты не всегда заканчивались удачно.
— Я нашла пшено, положила его доверху в кастрюльку, стала лить воду, и всё расплескалось. Я не додумалась всё собрать, смыла в раковину. Сколько раз потом в блокаду я вспомнила об этом. Позже мне мама рассказала, как нужно готовить. Еще мама научила делить 125 г хлеба на три части и класть в шкатулку. Это было на завтрак, обед и ужин, — рассказала Нина Васильевна.
125 г хлеба на весах — установленная ежедневная норма для служащих, иждивенцев и детей во время блокады Ленинграда
Однажды, когда очень хотелось есть, девочка сварила свою аквариумную рыбку.
— Еще до войны, когда я закончила пятый класс, мне подарили рыбу шубункин, которую я звала золотой, и аксолотля. Корм для них закончился, я начала бросать хлеб, но золотая рыбка уже не ела. Я поняла, что она умерла. Чистить я ее не стала, потому что не умела, кинула ее просто так в кастрюлю, и получился у меня рыбный бульон. С таким удовольствием я эту рыбку съела и запила водичкой. Позже я решила сварить и аксолотля. Он не умирал, но и убить я его не могла. Бросила в кастрюлю живым. Спустя много лет мне снился сон про него, совесть мучала, — призналась блокадница.
Вместе с другими подростками Нина Васильевна собирала песок, бутылки и воду для зажигательных гранат.
Моряки Балтийского флота общаются с детьми на набережной реки Невы в дни блокады Ленинграда
— Еще мы дежурили у домов, чтобы никто чужой не проходил. Зимой собирали снег, лед. Как-то расчищали помойку и нашли трупик ребенка. Это была адская работа по очистке города, было очень тяжело. После нее я заболела, — добавила женщина.
Когда блокаду прорвали, девочка не сразу заметила перемены в городе. Но начались разговоры об этом, событие обсуждали в школе.
— К нам в школу пришел журналист, он захотел взять у меня интервью и сфотографировать. Я очень удивилась! Какой я герой? Я не стреляла, снайпером не была. Я не могла выразить свои чувства. Ой, как я переживала! Смущенная, я убежала по лестнице, — поделилась она.
Нина Сигал получила медаль «За оборону Ленинграда». По ее словам, награждение состоялось 13 июня 1943 года, когда даже среди военных еще никто не получил медали.
Сейчас 93-летняя Нина Васильевна живет в Петербурге. Каждый вторник она проводит встречи и экскурсии в Музее юных участников обороны Ленинграда на Невском проспекте, 14. Туда часто приходят школьники.
