«Работа в «Известиях» — это духовный рай для меня»
Поэзия есть высшее проявление человеческой свободы, уверен Константин Кедров. Будучи философом и энтузиастом, вместе с друзьями Андреем Вознесенским и Юрием Любимовым он добился в ЮНЕСКО создания Всемирного дня поэзии. За свои строфы был дважды номинирован на Нобелевскую премию, а получил ее корейский аналог — наравне с далай-ламой. А еще на протяжении многих лет знакомил читателей «Известий» с неизвестными страницами биографий выдающихся деятелей. 12 ноября Константин Александрович Кедров отмечает 80-летие. Редакция поздравляет его с юбилеем и расспрашивает коллегу о подробностях его жизни, творчества и даже — происхождения.
«Вероятно, мой родственник — кузен Дмитрия Донского»
— Константин Александрович, у вас богатая родословная. Вы ее сами составляли?
— Я ее знаю с 10 лет, когда моя тетушка Мария Федоровна Челищева вернулась из концлагеря и рассказала мне всю родословную, начиная от Михаила Бренко (боярин, сподвижник Дмитрия Донского, XIV век. — «Известия»). При этом всегда почему-то говорила: «Ну документов нет. Это же надо подтверждать». Я дожил до тех времен, когда все документы мне показали в Историческом музее. Теперь свою родословную по маминой линии я знаю, ни одного пустого места в ней нет.
Мне удалось посетить наше родовое имение в Дубровке Калужской губернии, и там еще помнили моего прадеда. Говорили, что Федор Сергеевич «учил нас, как лес высветлять». Это значит рубить лишние сучья снизу вверх, чтобы дерево не «плакало», не истекало соками и сохраняло свои силы. В Швейцарии он освоил науку по ведению лесного хозяйства. Вернулся в имение и развел масштабное дело. Леса у него было на 7 млн рублей. Моя бабушка говорила ему: «Смотри, что творится. Вот-вот будет революция. Переведи деньги в швейцарский банк». Он говорил: «Ну лес-то любой власти будет нужен». Конечно, власть другая, ей ничего уже не было нужно. А шесть деревьев до сих пор стоят. Мне показала правнучка садовницы, которая с прадедом сажала их.
— До какого колена вы знаете свою родословную?
— Я знаю даже гораздо дальше, чем Михаил Бренко. Мне удалось узнать, что корни рода идут от Ричарда Львиное Сердце. Но надо перепроверять. Есть линия к курфюрсту Люнебургскому. От него прибывает Леонтий на службу к Александру Невскому. А позже Михаил Бренко, мой предок, служил у Дмитрия Донского. Он как две капли воды был похож на великого князя. И в «Сказании о Мамаевом побоище» о Бренко написано: «Князь любил его свыше всякой меры». Вероятно, мой родственник — кузен Дмитрия Донского. Именно поэтому Дмитрий Донской переодел его в свои доспехи.
— Среди ваших предков есть Павел Челищев, великий русский художник. Вас не удивляет, что о нем не так много известно?
— Еще лет 20 назад о Павле Челищеве не было никакой информации. В 2002 году я в интернете нашел только следователя Сергея Челищева из «Бандитского Петербурга». Я был так оскорблен! И все материалы, какие у меня были, стал выкладывать. Начал с переписки Павлика (так его звали в семье) с моей тетушкой Варварой Федоровной Зарудной, учительницей литературы дочки Сталина Светланы Аллилуевой. Тетя дружила с Лилей Брик, они жили в одном доме на Кутузовском проспекте напротив гостиницы «Украина».
Павел Челищев — младший брат моей бабушки Софьи Челищевой. Восемнадцати лет от роду в 1919 году он отбыл с армией Деникина и даже вычерчивал карту сивашских укреплений. Потом стал художником у Сергея Дягилева. Оформлял «Русские сезоны» в Париже. Балет по оде Ломоносова «Размышление о Божием величестве» с участием знаменитого танцовщика Лифаря стал последним у Дягилева.
— Говорят, у Челищева были какие-то конфликты с Сальвадором Дали?
— Павел Челищев — основоположник сюрреализма. Его он придумал за семь лет до Дали. Испанец взял у него все приемы, а его Гала раскручивала художества любимого. Челищев не был рыночником, его интересовало искусство. А знаменитая картина «Феномена», написанная в эмиграции в Америке, была завещана Третьяковской галерее. Только в 1962 году ее, свернутую в рулон, как декорацию, привезли в Москву. Она была передана в Третьяковскую галерею. Неделю назад я был в запасниках музея я видел ее в целости и сохранности. Очень интересная картина.
Картина Павла Челищева Excelsior на аукционе Sotheby's
«По нашей инициативе ЮНЕСКО закрепило первый Всемирный день поэзии»
— Вы тоже были знакомы с многими выдающимися деятелями. Кого бы вы могли назвать наиболее близким себе по духу?
— Самые близкие друзья, с которыми много всего мы сотворили вместе, это Андрей Вознесенский и Юрий Любимов. По нашей инициативе ЮНЕСКО закрепило первый Всемирный день поэзии.
А началось всё с того, что как-то я сказал Вознесенскому: «Андрюша, есть День шахтера, День железнодорожника, но Дня поэта не существует. Давай обратимся в какие-нибудь инстанции». А Вознесенский говорит: «А чего в инстанции. Давай прямо в ЮНЕСКО». Я написал им обращение, что поэзия есть высшее проявление человеческой свободы. И вышел с предложением о создании профессионального праздника пиитов.
— И к вам сразу прислушались?
— Представьте себе, Всемирный день поэзии ЮНЕСКО был объявлен в 1999 году 21 марта. А в 2000-м на день весеннего равноденствия на сцене Таганки впервые мы с Юрием Любимовым, Андреем Вознесенским и моей супругой поэтессой Еленой Кацюбой провели День поэзии. Напомнили, что стихи еще существуют и их очень не хватает в нашей жизни.
И еще я очень благодарен Сергею Петровичу Капице, автору программы «Очевидное — невероятное». Он снял один из выпусков «Время после Эйнштейна» с моим участием. Что самое поразительное, Капица опубликовал наш разговор в американском журнале «Наука». Там были неслыханные отзывы. Они открыли меня, мою поэзию, мою философию. Для меня это было большим потрясением.
— Вы были номинированы на Нобелевскую премию по литературе. Как вы об этом узнали?
— Это очень забавно. В 2003 году Нобелевский комитет принял решение о том, что русский считается официальным языком. Сейчас это странно звучит. А тогда сразу отпала необходимость, чтобы произведения были на английском языке — теперь можно было на русском.
Как я полагаю, мое имя в числе номинантов оказалось после выступления в Сорбонне. Я выступал в Парижском университете, читал свою главную вещь «Компьютер любви», переведенную на многие языки. «Небо — это высота взгляда, взгляд — это глубина неба, боль — это прикосновение Бога, Бог — это прикосновение боли. Сон — это ширина души, душа — это глубина сна. Расстояние между людьми заполняют звезды, расстояние между звездами заполняют люди».
В это время мое выступление в Сорбонне снимал CNN. В основном в зале были слависты, знающие русский язык. Сказать, что аплодировали после, будет не то слово, мне уже было неудобно. Оказалось, что CNN это транслировало с переводом. Видимо, это произвело какое-то впечатление на Нобелевский комитет. А потом по всем телеканалам прошло сообщение, что среди номинантов на Нобелевскую премию есть я.
Через два года, в 2005-м, номинация на Нобелевскую премию повторилась. В принципе, в списке остаются все, кто выдвинут, навсегда. Рассекречиваются списки только через 50 лет. Теперь мы знаем, что среди номинантов Нобелевской премии Набоков, Ахматова, Вознесенский, Евтушенко — это те, кого я помню.
— То есть ваше имя кто-то не удержал в секрете?
— Но члены Нобелевского комитета не дают клятву о неразглашении, кто-то скажет своей возлюбленной, кто-то своей жене, кто-то другу, в результате всё это расползается. А после — сообщения по всем СМИ.
— У вас много различных наград. А какая из них самая дорогая?
— В 2013 году я стал лауреатом премии Манхэ, ее называют часто «буддистская нобелевка». В Южной Корее Манхэ — всё. Он и Пушкин, и основатель их государства, и реформатор, и святой. Размер премии $30 тыс. Манхэ — очень почетная награда. Кроме меня ее получил далай-лама в номинации «святость», епископ Мандела — за дело мира, а я единственный русский и европейский поэт, получивший эту премию за поэзию. В Корею на вручение я поехал с супругой. Было очень торжественно.
— Вы придумали термин — метаметафора. А что это значит?
— Самое короткое определение — это такая метафора, где каждая вещь — Вселенная. В метаметафоре очень важен момент выворачивания. В «Компьютере любви» есть такие строки: «Небо — это высота взгляда, взгляд — это глубина неба». Есть еще такое: «Человек — это изнанка неба, небо — это изнанка человека». Вот это чистая метаметафора, когда любой предмет одновременно выворачивается во всю Вселенную. Это выворачивание я назвал словом «инсайдаут». Сегодня в Нобелевской научной библиотеке в Стокгольме в разделе «Космология», за номером 688 находится моя книга «Инсайдаут».
— Вы издавали первый поэтический журнал в стране. Зачем?
— Потому что у поэтов своего журнала в России не было. Он и сейчас выходит, называется он «Журнал ПОэтов». Это предложил Вознесенский. Я говорю: «Андрюша, что будет означать это ПО?» — «А пусть думают, что это Эдгар По». Признаться, то, что журнал выходил и выходит, заслуга в основном Елены Кацюбы, моей супруги. И дизайн ее, и связь с авторами ее. У нас публиковались Генрих Сапгир, Игорь Холин, Алексей Хвостенко, Дмитрий Пригов, Юрий Арабов, Нина Искренко, естественно, моя троица, которую я привел в поэзию: Парщиков, Еременко, Жданов. Я даже не знаю, трудно назвать, кого мы там не печатали.
Сейчас, к моему юбилею, оказалось, что мне 80 лет, а журнал вышел — № 88. Удивительно. Я очень люблю восьмерку как знак бесконечности.
«Пиши что хочешь», — сказал он, что по тем временам было очень смело»
— Вы помните, как впервые пришли в «Известия»?
— Как же мне не помнить, это было в перестройку, но она еще так не называлась. Еще у Горбачева не было нестандартных высказываний. И проработал в газете вплоть до 1998-го. Ко мне обратился мой друг, редактор «Известий» Игорь Несторович Голембиовский. «Пиши что хочешь», — сказал он, что по тем временам, как вы понимаете, было очень смело. Он хотел, чтобы были совершенно неожиданные для постсоветских времен публикации. Я написал статью «Наш современник Василий Ключевский». Рассказывал читателям о Махатме Ганди. А потом о запрещенных в СССР Данииле Андрееве, Павле Флоренском публикации в «Известиях» были первыми. Среди моих собеседников был духовник пяти президентов Америки Билли Грэм. Мы беседовали с ним пять часов. Естественно, опубликована была только часть этого разговора, но это для меня было огромное событие, и для читателей «Известий» тоже было очень интересно.
— Вами должна была заинтересоваться органы.
— К тому времени органы мной уже перестали интересоваться. Хотя это очень смешно. Поэт и философ, зачем я был им нужен — непонятно. Но интересовались.
— Вы хотели заинтересовать читателей историями о великих людях?
— Как вам сказать... Я знакомил читателей с мыслями, которые были в советское время под запретом или были забыты, с поэтами великими, гениальными. Например, Велимир Хлебников. Это затонувшая Атлантида русского авангарда начала XX века. Я старался, чтобы история о нем всплыла и была на поверхности, чтобы все увидели, каким громадным богатством, каким золотым фондом мы располагаем.
Когда сейчас это говоришь, все таращат глаза, потому что уже никто не может представить, что был запрещен Даниил Андреев. Это трудно понять, но тем не менее. Кстати, я дружил с его вдовой.
— Какими словами вы вспоминаете свою работу в «Известиях»?
— Работа в «Известиях» — это духовный рай для меня.
— Что бы вы себе пожелали на свой юбилей?
— Оставаться в творческом состоянии как можно дольше. Я сегодня посмотрел, что интересовало Льва Толстого, когда ему было 80. Он хотел расстаться с иллюзией своего тела, так он это называл. Я не хочу расставаться с иллюзией своего тела, она мне нравится. Приятно, что чем-то даже отличаешься от такого великого человека, как Лев Николаевич, которого я обожаю.
Константин Кедров — поэт, философ, литературовед. Родился 12 ноября 1942 года в Рыбинске. В 1958 году — первая публикация в газете «Комсомолец Татарии». В 1965 году окончил историко-филологический факультет КГУ им. В.И. Ульянова-Ленина. С 1974 по 1986 год — преподаватель в Литературном институте имени Горького. В 1983-м написал поэму «Компьютер любви». В 1995 году основал «Газету ПОэзия», в 2000-м преобразованную в «Журнал ПОэтов». В 1996 году — доктор философских наук. В 2013-м стал лауреатом премии Манхэ (Южная Корея). Среди наград: Международная премия имени Леонардо, Пушкинская премия, Московская литературная премия, премия А.С. Грибоедова.
