«Россия — страна, которая мне всё дала!»
Испанский дирижер Сесар Альварес не готов отказываться от выступлений в России, даже несмотря на срывы западных контрактов. Он считает уникальным Конкурс им. С.В. Рахманинова, который прошел в Москве этим летом, и с удовольствием вспоминает о работе в Сибири. Об этом известный музыкант рассказал «Известиям» в преддверии турне с Государственным академическим симфоническим оркестром Республики Татарстан. Ближайшие концерты состоятся 11 октября в московском зале «Зарядье» и 12 октября в Санкт-Петербургской филармонии.
«Оркестр из Татарстана находится в высшей лиге»
— В рамках «Бетховен-тура» вы выступаете с оркестром из Татарстана. Что можете сказать об этом коллективе?
— Я давно сотрудничаю с ним, хорошо его знаю и много раз бывал в Казани. Я прекрасно помню первый раз, когда замечательный дирижер, худрук коллектива Александр Сладковский меня пригласил. Это было лет восемь назад, но детали отчетливо остались в памяти. Он позвал меня дирижировать и собрал огромную программу из испанской музыки. Там был Аранхуэсский концерт Хоакина Родриго, балет «Треуголка» и сюита «Ночь в садах Испании» Мануэля де Фалья... Хронометраж огромный, а репетиций мало. И тогда я оценил качество коллектива: хотя они играли эти произведения в первый раз, музыка была новой для оркестрантов, они всё делали точно по моей руке.
С ними всегда приятно выступать, у них такая артистическая атмосфера! Музыканты вникают во все детали, задают вопросы, как надо сыграть то или иное место и почему именно так. Поэтому, когда Александр внезапно предложил мне провести эти гастроли — «Бетховен-тур», я поменял все свои планы и приехал. Серьезная программа, великолепные залы. Это приглашение было неожиданно и очень приятно!
— Вы работали со многими мировыми оркестрами. Как на их фоне смотрится российский коллектив?
— В Германии есть официальное разделение оркестров по уровню: АА, АА+ и так далее. Знаете, как в спорте: высшая лига, первая лига и т.д. Так вот, я считаю, что оркестр из Татарстана находится в высшей лиге по всем европейским параметрам.
— Вы были в жюри I Международного конкурса имени Рахманинова, который прошел в Москве этим летом. Какие впечатления у вас остались от смотра?
— Для дирижеров это уникальный конкурс. Обычно первый тур проходит под фортепиано, на втором участники работают с камерным ансамблем и только на третий тур выходят уже с симфоническим оркестром. Здесь же оркестр был все три тура. И это правильно, потому что сразу видно, кто как взаимодействует с оркестрантами, какой ответ получает от них.
Что касается уровня, считаю, он был очень высоким. Все, кто получил премии, достойны играть на любой сцене мира. Нам было так сложно выбрать лучшего, что мы дали две первые премии.
— Кстати, на том же конкурсе, только в фортепианной номинации, лауреатом стала Ева Геворгян. И сейчас она участвует в вашем турне.
— Да. Прежде я с ней не выступал, но слышал о ней еще с тех времен, когда она была маленькой девочкой. Обычно пианисты делают акцент на техническую составляющую — стремятся играть быстро, чисто. И эти качества у нее, конечно, тоже есть, но она идет на шаг впереди. Ева очень здорово владеет звуком, что, к сожалению, среди молодежи сейчас редкость.
«Не жалею о своем выборе учиться в Москве»
— Вы обучались дирижированию сначала в Испании, а потом — в Московской консерватории. Почему решили приехать в Россию?
— У студентов в Испании нет возможности работать с оркестрами, нет практики с оперными студиями, как в Московской консерватории. Эта система до сих пор такая. Поэтому, когда я заканчивал обучение на родине, мой педагог сказал: «Надо поступать куда-то еще, тебе стоит учиться где-то за рубежом». Я у него спросил: «Но где именно? Хорошие педагоги есть в разных местах». А он предложил: «Назови с ходу трех современных дирижеров». Я назвал Юрия Темирканова, Дениса Китаенко и Клаудио Аббадо. Ну и педагог тогда мне сказал, что раз двое из этих трех — русские, значит, надо ехать в Россию. Так я и попал в Московскую консерваторию. Это было трудное время, 1990-е годы. Но я не жалею о своем выборе. Уровень педагогов, которые работают в Московской консерватории, был очень высоким тогда, остается таким и сегодня.
— А как случилось, что после обучения вы возглавили Томский филармонический оркестр?
— Уже на втором курсе консерватории меня начали приглашать, через профессоров предлагали варианты в российских коллективах. Помню, первым городом, в который я приехал на гастроли, был Красноярск, да и вообще я много в Сибири выступал.
А на четвертом, кажется, курсе мой профессор сообщил, что открыли конкурс на пост главного дирижера в Томске. Я тогда уже работал на аналогичной должности в испанском городе Мурсия, но всё равно решил поучаствовать. Там была такая схема: каждый дирижер по две недели работал с оркестром, после чего музыканты должны был проголосовать, кому будет предложен долгосрочный контракт. В итоге они выбрали меня. И шесть лет я работал параллельно в Мурсии и в Томске. А в общей сложности возглавлял Томский оркестр 10ь лет.
— Жить в Сибири было непривычно? Особенно после теплой Испании.
— Конечно, разница большая. Кстати, в Москве в 1990-е тоже было холоднее, чем сейчас. Почему-то мне кажется, что зимы стали менее морозными. А в Сибири действительно очень холодно. Зато у сибиряков очень теплое сердце!
— Не приходилось греться русской водкой?
— Бывало, конечно (смеется).
«Мы привыкли к дурацким голливудским фильмам, где музыка — просто фон»
— Каковы ваши дальнейшие российские планы после «Бетховен-тура»?
— Я много сотрудничаю с Эдуардом Николаевичем Артемьевым, очень люблю его творчество. 26 и 27 октября у нас с ним будет два концерта в Новосибирске: в первой программе прозвучит его музыка из фильмов, а во второй — «Реквием», совершенно гениальное сочинение для большого симфонического оркестра, хора и солистов.
— Артемьев у нас в первую очередь известен и любим за музыку к фильмам Андрея Тарковского и Никиты Михалкова. Как вам их творчество?
— Тарковский — один из сильнейших режиссеров, гений мировой кинематографии. До сих пор его «Сталкер», «Солярис» актуальны. Столько лет прошло с момента их создания, а они не стареют. И с музыкой это тоже связано. Мы привыкли к дурацким голливудским фильмам, где музыка — просто фон, краска. У Тарковского же, да и у Михалкова это музыка сама по себе имеет очень большое значение. Считаю, что это уникальные тандемы — и Артемьев с Михалковым, и Артемьев с Тарковским. Аналогов я не знаю. Допустим, есть очень сильный композитор Джон Уильямс, который много работал со Стивеном Спилбергом, написал музыку к «Списку Шиндлера». Нет вопросов, это хороший саундтрек, но все-таки — лишь киномузыка. Тогда как у Эдуарда Николаевича настоящая большая музыка, которая в полной мере представляет русскую композиторскую школу.
— Планируете ли вы какие-то гастроли за пределами России?
— У меня сейчас тяжелые времена. За то, что я не перестал выступать в России, со мной разорвали очень много контрактов. Но какие-то планы все равно остались. Пока в графике — Израиль, Латинская Америка. В Испании буду ставить балет «Лебединое озеро» Чайковского. Еще поеду в Китай на Молодежный конкурс имени Чайковского. В общем, работа есть.
— Вы наверняка понимали, что многие западные контракты отменятся, если не перестанете работать в России. Почему все-таки пошли на это?
— Россия — страна, которая мне всё дала! Я сюда приехал, когда мне было 20, в следующем году мне 50. 30 лет моя жизнь связана с Россией. Почему я должен отказаться от страны и от людей, которые мне помогли? От зрителей, которые меня ждут? Я этого не понимаю.
— Сейчас это называют «культура отмены».
— Подобная политика — такая глупость! Это просто ошибка. Я всем говорю: почему, когда что-то происходит с США, никто не требует у американцев отказываться от своей страны? Почему не запрещают музыкантам разных стран туда ехать? Я вам сказал про мое будущее выступление в Израиле. Мы сейчас составляем программу и собираемся играть там Бетховена. А он немец! Но их это не смущает. Почему же на Западе многие требуют убирать из репертуара Чайковского? Жертвы политической конъюнктуры! То, что сейчас так поступают в отношении России, — это бред. Надеюсь, скоро мир поймет, что это неправильно. Так нельзя.