«К органу пришла новая публика — ее пытаются привлечь тем, что на слуху»
Российские мастера впервые собрали и отреставрировали большой концертный орган. Двухмануальный инструмент фирмы Hermann Eule, отмечающий в этом году 40-летие, обрел новую жизнь в зале Ленинского мемориала в Ульяновске. Публике его представят 30 августа, среди участников мероприятия — известные органисты Рубин Абдуллин, Владислав Муртазин, Евгения Кривицкая, Александр Патрушин. Сыграет и Даниэль Зарецкий, который выступил куратором всего проекта. Лауреат премии «Органист года», заведующий кафедрой органа и клавесина в Санкт-Петербургской консерватории поделился с «Известиями» подробностями возрождения органа.
«Следим за его состоянием, лазаем по нему с фонариками, осматриваем»
— Чем интересна реставрация органа в Ульяновске? Можем ли мы сказать, что это первый проект такого плана и масштаба, проведенный прежде всего российскими специалистами?
— Да, вполне. Орган был построен в историческом здании Ульяновской филармонии в 1982 году. И для нашей страны это было событие, потому что его производитель — знаменитая немецкая фирма Hermann Eule — прежде поставила только два инструмента в СССР, один из которых — в Баку, а другой — в Казани. Сам орган получился очень хорошим. А вот зал надежд не оправдал, акустика там была неудачная. И когда появились планы провести реконструкцию филармонии, встал вопрос, что же делать с органом. Сначала его одели в специальный саркофаг, чтобы защитить от строительных работ, пыли, изменения микроклимата и так далее. Но реконструкция здания затянулась, а специалисты знают, что долгое существование в законсервированном виде — это для органа медленная смерть.
Решение нашлось неожиданно. Директора филармонии Лидию Ларину перевели на другую работу — она стала директором Ленинского мемориала в Ульяновске, очень известной институции со своими концертными залами. И ей пришла в голову светлая идея переделать малый зал этого комплекса в органный и перенести туда орган из филармонии, таким образом решив проблему и с функционированием инструмента, и с акустикой. Более того, она смогла убедить в необходимости таких действий руководство области, и в итоге работы начались.
— Немецкая фирма в них участвовала?
— На первых этапах, естественно, да. Изначально была договоренность с фирмой Hermann Eule, что она возьмет на себя все работы, связанные с органом. Они стартовали в конце 2021-го и продолжились в январе 2022 года. Прежде всего, был разобран саркофаг вокруг органа. Затем — сам орган. В старом помещении филармонии были установлены специальные ванны с подведенной водой. Тут же всё чистилось, промывалось — прямо в зале. После этого упаковывалось, складировалось. Практически весь зал был заставлен ящиками, упаковочным материалом. А после этого всё было перевезено уже в новый зал, в Ленинском мемориале. Далее часть деталей должна была вывозиться на фирму Hermann Eule, в немецкий город Баутцен, где мастера бы уже работали с ними. В Ульяновке подготовили к отправке несколько ящиков. Но наступило 24 февраля...
— ...и с Германией возникли проблемы.
— Конечно, стало понятно, что и мастера не смогут приехать, и очень сложно будет доставить что-то в Германию и обратно. Стали обсуждать различные варианты. Потому что проект-то уже фактически стартовал. Орган разобран и в новом зале занимает всё пространство. Если эксплуатировать зал без органа, то это надо куда-то убирать, создавать там правильные условия хранения. В общем, все согласились, что дело зашло уже так далеко, что обратной дороги нет. Единственный вариант — своими силами собрать орган и обеспечить, чтобы он звучал, а не просто стоял как элемент интерьера.
Традиционно считалось, что поскольку в России своего органостроения исторически не сложилось, то всегда надо привлекать исключительно зарубежных мастеров. И действительно, у нас все органы — это импорт, в основном из Германии, хотя есть и французские, и голландские инструменты. Но здесь речь шла о том, что нужно спасать уже конкретный проект. В итоге всё это сделали фактически два наших специалиста — Денис Фомичев и Сергей Горохолинский, главные органные мастера, соответственно, Свердловской из Карельской филармоний.
Понятно, что помогали и сотрудники Ленинского мемориала, в частности, главный инженер Иван Борисов, и административная поддержка была, но именно сама работа была сделана этими двумя мастерами с большой буквы.
— Вы уже слышали звучание инструмента? Каковы ваши впечатления?
— Когда я приехал на техническую приемку органа и вошел в зал, у меня первая мысль была в голове, что все-таки это чудо. Большое чудо. Орган стоит, работает, уже звучит. Пусть там еще какие-то вещи нужно было доделать, но сам факт, что этот инструмент снова живет, причем в более выгодных акустических условиях, чем раньше, — невероятно важен.
— Не могу не спросить про судьбу органа Петербургской консерватории, где сейчас идет ремонт. Он ведь тоже производства Hermann Eule?
— Да, только гораздо более позднего — 2009 года. Он сейчас стоит в саркофаге и ждет окончания реставрации здания, которая столь затянулась. В лучшем случае в начале 2024 года она закончится, после чего понадобится месяца два на то, чтобы этот орган промыть, прочистить, всё проверить — и тогда он сможет зазвучать. Но сейчас мы внимательно следим за его состоянием, лазаем по нему с фонариками, осматриваем. В общем, держим руку на пульсе.
— Вы упомянули, что все концертные российские органы — западного производства. Но если геополитическая напряженность затянется, то мы не сможем привлекать мастеров из Европы ни к реставрациям или модернизациям старых инструментов, ни к созданию новых. Что с этим делать?
— Вы правы, с этим как-то придется бороться. Наверное, такую задачу стоит поставить и подумать над путями ее решения. Может быть, как раз открытие органа в Ульяновске даст импульс для дальнейшего обсуждения.
«Сейчас идет расширение органного репертуара за счет киномузыки, рока, поп-жанров»
— В разгар пандемии, году, наверное, в 2020-м, я, помню, пришел на какой-то органный концерт в Большой зал консерватории — и поразился, как мало людей. Хотя, казалось бы, такие мероприятия всегда пользовались большим вниманием публики. Сейчас этот страх уже ушел? Меломаны возвращаются в залы?
— Да, безусловно. Я это вижу не только по своим концертам, но и по мероприятиям моих коллег. Даже сейчас, несмотря на летнее время. Понятно, что, например, в Петербурге летом немножко другая публика — больше туристов. Но в целом, если смотреть по количеству занятых мест в залах, никакого спада не появилось.
— Это прекрасно, потому что многим казалось, что после той эмоциональной травмы, которую человечество получило во время пандемии, люди в принципе не смогут жить по-прежнему. Но здесь встает другой вопрос: а изменился ли репертуар? Ведь публику всё равно надо чем-то привлекать.
— Мы с коллегами активно обсуждаем последнее время эту тему: сейчас идет определенный перекос в сторону расширения органного репертуара за счет киномузыки, рока, поп-жанров и тому подобного. То есть орган больше стал использоваться как инструмент для исполнения обработок, транскрипций. Может быть, это как раз одно из последствий пандемии, что к органу пришла новая публика с новыми запросами. С классической органной музыкой она не очень знакома, поэтому ее пытаются привлечь тем, что на слуху.
— Это положительная тенденция или отрицательная, на ваш взгляд?
— Сложно сказать. Думаю, всё, что делается хорошо, — это хорошо. Вот только не нужно бросаться в крайности и всем тут же переключаться на какие-то обработки. У одних это хорошо получается, у других — не очень. А лучше все-таки быть в своем деле на высоте.
«Я исполнил немецкие, английские, французские произведения и, естественно, русские»
— Раньше наше органное сообщество было достаточно тесно интегрировано с западным. Российские исполнители ездили туда на концерты, а оттуда часто приезжали на концерты сюда. Сейчас это всё, естественно, прервалось. Насколько это болезненно для нас?
— Для нас это весьма драматичная тема, потому что подавляющее большинство органов находятся не у нас, а если мы говорим о каких-то исторических инструментах, знаковых, то процентов на 98 они на Западе. И мне, например, сложно сейчас представить, что будут делать мои студенты, если я не смогу их знакомить с этим инструментарием. Можно тысячу раз рассказывать, как играли во времена Баха, но пока студенты сами не поиграют на органах баховской эпохи и не пообщаются с мастерами, для которых эти инструменты родные, понять по-настоящему тему сложно. Поэтому у меня есть надежда, что каким-то образом такие вещи будут возможны. Может быть, не в том объеме, что раньше, и с какими-то условностями.
Однако я бы не стал говорить, что наши органисты теперь останутся без работы. Во-первых, у нас сейчас довольно много органов в концертных залах, даже если не учитывать инструменты в церквях (среди которых есть совершенно замечательные). Нам хватает этого и для выступлений, и для обучения нового поколения исполнителей.
Во-вторых, можно и нужно посмотреть на Восток. В том же Китае практически с нуля за последние лет 15 возникла органная культура очень хорошего уровня. Сейчас там регулярно строят замечательные современные концертные залы вместимостью несколько тысяч человек и с идеальным оборудованием. И каждый из этих залов оснащается новым большим органом. А дальше начинается такое соревнование: в следующем зале сделают орган еще на два регистра больше, в следующем — еще добавят что-то интересное.
Единственное, что Китай пока не решил проблему обслуживания органов. Профессия органных мастеров пока у них совершенно не развивается.
— У нас в этом плане ситуация лучше?
— Да. Потому что у нас в каждом зале, где есть орган, обязательно есть должность органного мастера и зачастую еще его помощника. Понятно, что это тоже штучный товар и людей находят с трудом. Но всё-таки эти энтузиасты есть, и они держат инструменты в прекрасном состоянии.
В Китае у меня был такой случай. Я приезжал туда на гастроли. Прихожу в зал на репетицию, мне говорят: «Вот, трехмануальный орган, но на первом мануале что-то гудит, мы не знаем, что, и вам придется играть на втором и третьем». Ну, ладно, я включаю орган, начинаю репетировать. Ничего не гудит. Спокойно готовлюсь к концерту, который на следующий день. А уже перед самим выступлением у меня еще небольшая репетиция. Прихожу, включаю орган — и он гудит! Значит, я вынужден быстро-быстро всю свою регистровку переделывать.
Говорю им: «А нельзя, скажем, залезть в орган, посмотреть, что там не так? Я бы даже наверное сам мог, если бы заранее предупредили». Они отвечают: «Нет-нет, понимаете, это представители фирмы должны приехать, орган еще на гарантии». А когда они приедут, никто не знает, конечно.
Кстати, если вы зайдете в органный класс любой консерватории, например в Германии или Франции, то увидите немало студентов из Китая. Их посылают туда учиться за государственный счет, чтобы потом вернулись и могли не только играть, но и учить уже на родине. Очень правильная политика.
— У вас остались какие-то гастроли за рубежом?
— Буквально несколько дней назад я вернулся из Берлина. Это была моя первая гастрольная поездка с доковидных времен.
— Как публика принимала? Не чувствовалось какого-то негатива?
— Абсолютно нет. Была полная церковь народу. Это специальный фестиваль, в рамках которого состоялось четыре концерта подряд: играли коллеги из Германии, из Англии, я и местный органист. Репертуар у всех абсолютно разный. Меня попросили сделать программу под условным названием «Музыка европейских соборов». И я исполнил немецкие, английские, французские произведения и, естественно, русские. Никого это не смутило, даже вопросов не задавали.
Справка «Известий»
Даниэль Зарецкий окончил Ленинградскую консерваторию по классам органа и фортепиано, а также аспирантуру Казанской консерватории и Музыкальной Академии им. Сибелиуса в Хельсинки (Финляндия). Лауреат Открытого Всероссийского конкурса органистов, Международного конкурса органистов в Германии. Дипломант международных конкурсов органистов в Италии и Финляндии. Концертирует с 1986 года. С 1997 по 2007 год — органист Санкт-Петербургской филармонии, с 2006-го — профессор кафедры органа, клавесина и карильона Факультета Искусств Санкт-Петербургского государственного Университета, с 2011-го — заведующий кафедрой органа и клавесина Санкт-Петербургской консерватории. Заслуженный артист России, лауреат премии «Органист года».
