День страха: как брежневская Москва столкнулась с терроризмом
В брежневские годы террористы и диверсанты существовали практически лишь в воображении киносценаристов — само понятие теракта было чем-то, связанным с «загнивающим Западом» (редкие попытки угона самолетов не в счет). Но 45 лет назад, 8 января 1977 года, Москву потрясла серия взрывов, устроенных террористами, — вовсе не заброшенными «из-за кордона», а местными, «советскими». О давней трагедии вспоминают «Известия».
Подрывная операция
Три взрыва в один день. Первый — самый мощный — прогремел в 17.33, в вагоне московского метро, на перегоне «Измайловская»– «Первомайская». Там трасса проходит под открытым небом, среди лесопарков и заснеженных городских кварталов. В 18:05 второе взрывное устройство сработало в продуктовом магазине № 15 — по соседству с КГБ. А в 18.10 на улице 25 Октября (ныне Никольская), возле Историко-архивного института, взорвалась чугунная урна. Правда, она, вопреки расчетам террористов, оказалась слишком толстой и практически погасила взрыв.
Погибли семь человек (все — в вагоне метро, при первом взрыве), около сорока получили ранения. Среди погибших и раненых — дети, которые возвращались с новогодних елок. Сразу стало ясно: это не обычная уголовщина. Преступники рассчитывали на шок, надеялись погрузить москвичей в атмосферу страха, чтобы потом найти способ для выступления с политическими требованиями — перед ЦК или КГБ. Преступники не были самоубийцами. Они оставили взрывное устройство с часовым механизмом в вагоне, вышли на одной из станций Арбатско-Покровской линии — и были таковы.
Помещение магазина №15, взорванного 8 января 1977 года
Из газет и телевизионных передач советские люди узнавали о том, как опасно жить в «мире чистогана», где действует организованная преступность, где орудуют террористы и наемные убийцы. Советский Союз на этом фоне представлялся тихой заводью, в которой возможны разве что пьяные драки и несчастные случаи по недоразумению, да отдельные рецидивы преступности. Во многом эта идиллическая картинка соответствовала истине: уголовникам в СССР действительно не давали развернуться, а редкие теракты сводились к попыткам угона самолетов.
Но тут — взрыв в московском метро, которым гордилась вся страна, которое считалось самым красивым, надежным и комфортным. Разумеется, пресса об этой трагедии оперативно не сообщила, но слухами — самыми невероятными — земля полнилась. Зарубежные «голоса» рассказывали о московском теракте каждый час. В СССР же первое официальное сообщение о взрыве на «Измайловской» прозвучало только через два дня и выглядело предельно осторожно и уклончиво. Чтобы не разжигать страстей, об убитых не сообщалось, речь шла только о том, что «пострадавшим оказывается медицинская помощь, ведётся расследование».
Синяя утятница
Дело под личный контроль взял председатель КГБ СССР Юрий Андропов. Генеральный секретарь Леонид Брежнев требовал еженедельных отчетов о работе сыщиков. Следственной группой руководил генерал-лейтенант КГБ Вадим Удилов, энергично взявшийся за дело. Искать террориста (или террористов) в огромной стране — задача нерешаемая, если не постараться проследить его возможные идеологические мотивы. А потому ключевую роль в аналитической подготовке следственных действий сыграли сотрудники 5-го управления КГБ во главе с генералом Филиппов Бобковым, который ежедневно беседовал с Андроповым об операции под кодовым названием «Взрывники», стараясь предусмотреть десятки возможных вариантов мотивации преступников. Рассматривали варианты и с сумасшедшим одиночкой, и с диверсантами разных мастей, и с различными антисоветскими группировками. Попутно удалось наладить оперативную работу по предупреждению подобных актов, внедряя агентов в сомнительные подпольные организации — и система успешно работала до конца 1980-х.
Но быстрых решений загадки 8 января 1977 года от лучших следователей Андропов не получил. Дело затягивалось, операция продолжалась десять месяцев. На след навели сущие мелочи, осколки — совсем как в романах Жоржа Сименона или Юлиана Семёнова. Сначала опросили всех потенциальных свидетелей — около тысячи человек, всех, кто ехал в том поезде и находился в то время в окрестностях «Измайловской» и «Первомайской». Изучили всевозможные связи этих людей. Постарались собрать все частицы взрывного устройства. Даже снег растапливали — и возле метро, и на старинной крыше Историко-архивного института.
Вагон метро, взорванный на перегоне «Первомайская»–«Измайловский парк» 8 января 1977 года
Там-то и удалось обнаружить стрелку от будильника — вроде бы ереванского производства. Но самый перспективный осколок нашли в теле одного из погибших — кусочек синеватого металла. Эксперты установили: из такого металла отливали ручки экспериментальных утятниц, которые выпускались в Харькове небольшими партиями. В этой массивной посудине террористы и поместили смесь тротила и аммиачной селитры. Стали изучать, где продавались такие утятницы. Нашли и остатки бежевой сумки из кожзаменителя, в которой лежала бомба. Этот материал выпускался в Горьковской области, но где шили сумку? На этот вопрос удалось ответить не сразу. Кроме того, эксперты установили, что сварка бомб проводилась специфическим электродом, который использовался только на оборонных предприятиях.
Сотрудники КГБ за несколько месяцев обнаружили в разных уголках страны десятки самодельных бомб. Одна из них покоилась в почти такой же утятнице — и предназначалась для глушения рыбы. К московским взрывам ее хозяин никакого отношения не имел. Следствие зашло в тупик.
Следы ведут в Ереван
Наконец, в Ташкенте молодой сотрудник КГБ заметил женщину с сумкой, похожей на ту, которая взорвалась на «Измайловской». Тогда и установили производителя — Ереванская кожгалантерейная фабрика. С той минуты на особом подозрении у следствия значились три города: Харьков, Ростов-на-Дону, Ереван. Конечно, террористы могли специально, чтобы запутать следы, приобрести утятницу и сумку в Ереване, приехав туда из любого города СССР. Но армянские националисты, как и представители некоторых крайне правых нелегальных организаций Украины и Грузии, сразу попали под подозрение контрразведчиков.
В Ереван послали полсотни столичных специалистов в штатском, которые прочесали город, провели несколько внедрений и задержаний, многих взяли на карандаш, но на след террористов не вышли.
Поражающие элементы из бомбы, взорвавшейся в метро
Осенью 1977 года, накануне 60-летия Октябрьской революции, террористы снова решили заявить о себе. 2 ноября капитан милиции Курашин, дежуривший на Курском вокзале, обратил внимание на подозрительную сумку, у которой не нашлось хозяев. В ней обнаружили взрывное устройство, а также в панике брошенные преступником спортивную куртку и меховую шапку. Взрыв в людном месте не состоялся только из-за севшей батарейки. Теперь у следователей имелись и волосы одного из террористов, оставшиеся в шапке, — темные, слегка курчавые. Все самолеты, поезда и автобусы, направлявшиеся из Москвы в сторону Закавказья, попали под колпак.
Идеолог и исполнители
Наконец, в третьем вагоне поезда № 55 Москва–Ереван, который уже подъезжал к рубежам Армянской ССР, нашли парня без верхней одежды и документов. Это был тридцатилетний рабочий Акоп Степанян. Вместе с ним путешествовал приятель — Завен Багдасарян, молодой художник. Подельников аккуратно арестовали и доставили в Москву. А в их домах нашли изобличающие доказательства, заготовки для будущих бомб: тумблеры, шпильки, изоленту, мотки проводов...
Но за спинами этих молодых людей явно стоял некто третий. Идеолог. Исполнители, признавшиеся в своих преступлениях, не сразу выдали его. Но в квартире Степаняна установили подслушивающее устройство — и вскоре контрразведчики получили запись реплики одного из родственников террориста: «Если это связано с Затикяном, боюсь, что мы нашего брата больше не увидим».
Акоп Степанян
Прослушав эту запись, Степанян отпираться не решился. Да, их вожаком был Степан Затикян. Человек, возомнивший себя борцом за счастье армянского народа. Багдасарян утверждал, что Затикян запугал их, заставлял выполнять свои кровавые задания, что за его спиной стоит какая-то сила.
Кривое зеркало Степана Затикяна
Десятью годами раньше, будучи студентом ереванского Политеха, Затикян вместе с двумя единомышленниками создал подпольную Национально-объединенную партию Армении (НОП). Своей целью они провозгласили отделение республики от СССР и расширение границ Армении за счет Карабаха, Нахичевани и турецких территорий. Принимали в партию торжественно — с клятвой: «Настал наш черед бороться. Если мы хотим жить, соблюдая человеческое достоинство, мы должны быть готовы на всякое жертвоприношение. Мать-родина, прими нашу клятву».
Затикян увлекался древней историей своего народа, но видел ее в искаженном кривом зеркале. Это свойственно многим фанатично настроенным националистам: он был убежден, что армяне окружены врагами. Турция, Иран, Азербайджан, даже Россия, всегда протягивавшая руку помощи армянам. Приложением к этому параноидальному взгляду на реальность шел зоологический антисемитизм.
Вместе с соратниками он выпускал подпольную газету «Маяк», в которой призывал к борьбе против «советского диктата». Тех преимуществ, которые дал их народу союз с Россией, эти молодые люди не видели и не хотели видеть. Например, только в составе Советского Союза армяне обрели ядро государственности, Ереван стал крупным городом со своим правительством и академией наук, с театрами и замечательными музеями. Стоило бы задуматься, что это произошло при помощи союзного центра, а до этого армяне веками оставались рассеянным народом.
Завен Багдасарян
Да и от турецкой экспансии защитить древнюю армянскую цивилизацию смогла только Россия. Но в газетке Затикяна и его друзей всё представало иначе. Один за другим там звучали призывы сбросить «русское иго». Большинство армян эти идеи не принимало, к советской власти относилось лояльно, но воздействие ноповцев на молодежь (в особенности —- на богему) было признано опасным.
За свои «партийные» художества Затикян отсидел четыре года — с 1968-го по 1972-й. Потом женился на сестре одного из активистов НОП, устроился на Ереванский электромеханический завод сборщиком трансформаторов, но от старых воззрений не отказался.
Он готовил террористов, старался воспитывать их в фанатическом духе. Но в то же время мечтал об эмиграции и порядочно наследил. В 1975 году Затикян направил в Верховный Совет заявление, в котором отказывался от советского гражданства и просил предоставить ему возможность выехать на Запад. Ереванские чекисты вызывали его на беседу, но Затикян их просто проигнорировал. Когда осенью 1977 года по всей Армении искали следы теракта — его снова вызвали в «контору», но не раскусили во время профилактической беседы. И он держался спокойно и солидно, убедительно подтвердив свое алиби на день взрыва. А доступ к электродной сварке на оборонном заводе сильных подозрений не вызвал.
Разоблачила его только группа Удилова.
Степан Затикян
К обыску он явно был не готов. В квартире Затикяна нашли схему взрывного устройства, которую он начертил собственноручно. К тому же он работал на оборонном предприятии, которое использовало ту самую электросварку.
Конец «взрывников»
Председатель Компартии Армении Карен Демирчян сначала с возмущением отреагировал на «самоуправные» действия московских сотрудников КГБ в Ереване. Он как раз вернулся из Москвы, с праздничного приема — и ночью, без промедления, встретился с Удиловым. Доказательства, которые генерал предъявил партийному вождю Армении, не оставляли сомнений как в виновности Затикяна, так и в его готовности к новым чудовищным преступлениям.
Террористов судили. Затикян попытался превратить скамью подсудимых в трибуну, вовсю бранил «репрессивное русско-еврейское государство», утверждал, что он — «обвинитель, а не подсудимый». То напрочь отрицал свое участие в подготовке терактов, то говорил: «Если буду жив — будем взрывать!» Последние слова, которые он произнес на суде, прозвучали театрально: «Месть, месть и месть!» Только сочувствующих зрителей не было.
Возможно, если бы в те времена существовали интернет и блогеры, которые ежедневно смаковали бы откровения Затикяна, у террориста появились бы последователи. Но в тех условиях террористическую сеть удалось выкорчевать, ограничившись тремя смертными приговорами — Затикяну, Степаняну, Багдасаряну. Отметим и другое. В советской прессе имя Затикяна прозвучало лишь один раз, в короткой заметке — кстати, в «Известиях». Никакой «антиармянской» кампании и в помине не было.
Здание Комитета государственной безопасности СССР, 1989 год
Академик-диссидент Андрей Сахаров в те дни обратился к мировой общественности с очередным заявлением: «Я не могу избавиться от ощущения, что взрыв в московском метро и трагическая гибель людей — это новая и самая опасная за последние годы провокация репрессивных органов». Иностранные «голоса» твердили, что КГБ ухватился за «инакомыслящего» и необоснованно обвинил его в подготовке взрывов. Затикяна называли чуть ли не «узником совести», а он был всего лишь организатором убийств невинных людей.
С доказательственной базой у следователей КГБ на этот раз всё было в порядке. Виновные получили заслуженную кару. Остались ли в этом деле загадки? Ни в воспоминаниях, ни в открытых данных нет информации о связях группы Затикяна с зарубежными организациями. Возможно, эту сторону следствия контрразведчики решили оставить за кадром. Цель террористов ясна: они надеялись посеять в Москве панику, раскалить атмосферу в стране серией преступлений.
А итог известен: после краха «взрывников» и вплоть до распада СССР террористических актов в нашей столице не было.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»
