По прозвищу Аристократ: дуэт органистов воспел великого хирурга
Авторы книги о Николае Склифосовском, вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей», Анна Ветлугина и Дмитрий Максименко, как объясняется на задней обложке, сработались не только как писательский тандем, но и как органный дуэт. Знание музыкальной гармонии явно помогло авторам и в создании биографии великого хирурга. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Анна Ветлугина, Дмитрий Максименко
Склифосовский
М.: Молодая гвардия, 2021. — 254 с.
Как принято в ЖЗЛ, «Склифосовский» тяготеет к жанру оды во всей его величавой стройности. Главная тема произведения раскрыта, характер и судьба Склифосовского и его неоценимый вклад в развитие медицины отражены наглядно, несмотря на скудность архивных сведений и целомудрие эпистолярного наследия героя, не склонного к излишне цветистым подробностям даже в переписке с самыми близкими. «Всё в его письмах по существу, и кажется, будто кроме работы и связанных с ней вещей мало что вообще волновало этого человека», — пишут Ветлугина и Максименко. Отчасти поэтому Склифосовскому досталось и прозвище Аристократ: «...все замечали благородство, которое проявлялось во всем, начиная с подчеркнуто вежливой манеры говорить и заканчивая безупречным стилем одежды».
Возможно, из-за этой сдержанности героя и недостатка сведений о нем едва ли не половину книги занимают обширные интермедии, посвященные самым разнообразным сопутствующим предметам. Иногда даже удивляешься, как в такой тоненькой книжке авторы всё успевают, помимо основной задачи. Из «Склифосовского» можно почерпнуть массу сведений общекультурного характера, и далеко не все они имеют очевидное отношение к медицине. Как, например, сообщение, что военная медицина в письменных источниках впервые упоминается в 2700 году до н. э. в китайском трактате «Хуан-Ди нэй-цзин» («Трактат Желтого императора о внутреннем»), или глубокий экскурс в развитие гинекологии, на существование которой история медицины указывает «еще задолго до Рождения Христова».
В качестве немедицинских бонусов внимательный читатель сможет узнать вкратце историю многочисленных русско-турецких войн и освежить в памяти не самое хрестоматийное стихотворение Пушкина «Бонапарт и черногорцы». Ветлугина и Максименко щедро делятся своими знаниями в разных областях: помимо происхождения названия «сифилис», они любезно разъясняют и этимологию слова «хобби» (в одной из последних глав, среди прочего, рассказывается об увлечении Склифосовского садоводством в своем полтавском имении).
Уделяя должное внимание педагогической деятельности своего героя, в главе «Антоша Чехонте и другие ученики» авторы подробно обрисовывают сложные взаимоотношения с медициной всемирно известного студента профессора Склифосовского, А.П. Чехова (среди прочего, приводится цитата из письма соскучившегося по врачебной практике Чехова: «Мечтаю о гнойниках, отеках, фонарях, поносах, соринках в глазу и о прочей благодати»). Есть у дуэта органистов и своя общественно-политическая позиция, и свой взгляд на неоднозначных исторических персонажей. Они великодушно находят несколько слов в оправдание императора Николая Павловича, которого несправедливо дразнил «Палкиным» только злой демократ Герцен, а в общем-то даже с декабристами Николай I обошелся вполне по-божески:
«Всего пятеро казненных за такое серьезное преступление против власти выглядит очень гуманно, на фоне того же Петра Великого с его подавлением Стрелецкого бунта, да и многих других российских монархов. И назвать этого царя грубым солдафоном язык не поворачивается. Он неплохо разбирался в поэзии и поддерживал Пушкина, несмотря на все разногласия и «страдания поэта от жестокого гнета царизма». Как знать: стал ли бы Александр Сергеевич «солнцем русской поэзии» и «нашим всем» без могучего монаршего пиара?»
Казалось бы, все эти дополнительные сведения и рассуждения к делу не относятся и как бы отвлекают от личности легендарного хирурга. Но в итоге разношерстные второстепенные персонажи, как маленькие орнаментальные фигурки у подножия монумента, все-таки складываются в некую общую раму, оттеняющую гармоничную биографию достойнейшего и талантливейшего человека. Каждый шаг в ней, несмотря на неблагоприятные исходные условия (один из 12 детей в семье, Николай Склифосовский воспитывался в приюте), был следующей ступенью к честно заработанному успеху. Нарушают эту гармонию ужасные семейные трагедии, в отличие от успеха, ничем не заслуженные и вопиюще несправедливые. Смерть 24-летней первой жены, заразившейся тифом от мужа, загадочная гибель сына Владимира и чудовищная ирония судьбы, по которой за успехи Склифосовского страшную цену заплатили уже после его смерти вторая жена и дочь, в 1919 году убитые анархистами, которых разозлил портрет отца и мужа в генеральской форме.
Парадный словесный портрет выдающегося врача и ученого, принадлежащий одному из ассистентов Склифосовского, Александру Тауберу, можно обнаружить ближе к финалу книги. Хотя он и страдает некоторой грамматической расхлябанностью, но впечатление создает крайне обаятельное и действительно аристократическое:
«В моей памяти поныне рисуется образ стройного, высокого роста, с черною окладистою бородою, с прекрасными белыми, как слоновая кость, зубами, с густою, длинною шевелюрою на долихоцефалической голове, с темными весьма выразительными глазами, с серьезным, но ласкающим выражением на устах проф. Склифосовского, стоящего перед слушателями одетым в длинный, весьма изящно сшитый из черной фланели халат, и своими красивыми, тщательно вымытыми руками, не гнушавшимися проделывать самые грязные манипуляции на теле человека, чтобы облегчить больному страдания или предупредить угрожающие его здоровью опасности».
На этом месте отчасти начинаешь понимать и происхождение популярного в просторечии выражения «короче, Склифосовский!», и поневоле задумываешься о «России, которую мы потеряли». Всё же в наши дни назвать голову обожаемого мэтра «долихоцефалической» не осмелится, пожалуй, даже выпускник престижного меда, не говоря уж об органисте.
