«Все знакомые поэты писали какую-то бардовскую дичь»
Карен Кавалерян считает эпоху модерна самым прекрасным временем в истории России, признается, что «Ночное рандеву» написал, пока пил чай с плюшками, и уверен, что задавать тренды способны только молодые. Об этом поэт, писатель и драматург рассказал «Известиям», отметив 60-летие и выпустив новый роман «Легенды отеля «Метрополь».
«Я не сводил ни с кем счеты»
— Ваш новый роман переносит читателя в период между двумя русскими революциями — 1905 и 1917 годов. Среди его персонажей — Шаляпин, Рахманинов, Вертинский, Макс Линдер, Мандельштам, Северянин, Брюсов. Чем вам так близок этот исторический этап и само место, где происходят события?
— Я всегда хотел быть романистом. Но кто бы мне дал это сделать после «Ночного рандеву»? Проекты сменяли друг друга с такой скоростью, что некогда было дух перевести. И так четверть века подряд. Может, если бы не пандемия, у меня бы до романа не дошли руки.
Эпоха русского модерна — самое прекрасное время в истории России, полное надежд и самых светлых ожиданий. Время, когда отечественное искусство находилось в своей высшей точке. Язык той эпохи — наиболее комфортный для меня. Мне нравится читать не только литературу того времени, но и газеты. Когда я написал несколько первых страниц, то понял, что ничего более органичного своей природе я не писал никогда.
— В сюжет романа вплетено немало подлинных фактов. Вы явно провели немало времени в архивах, не исключено, что последовали личные открытия?
— Я не вылезал из Российской государственной и Российской исторической библиотек, перечитав и откопировав огромное количество газетных статей в самых разнообразных изданиях. Самый главный вывод, который я сделал, — точкой невозврата для европейской цивилизации, и в частности для России, стала Первая мировая война. А февраль и октябрь 1917-го — ее фатальные последствия.
С Александром Кутиковым, 1991 год
— Роман абсолютно кинематографичен. Модный сериальный формат уже рассматриваете?
— Я этого очень хочу, он даже скроен по принципу современного сериала и состоит из эпизодов, объединенных общей локацией и главными героями. Сейчас веду переговоры, но вопрос с экранизацией — долгая история.
— Ваша первая книга «Танцы в осином гнезде» — своего рода ироничное подведение итогов. Почему вы решили, что нужно поделиться своими впечатлениями от поп-закулисья?
— Шоу-бизнес занимал слишком большое место в моей жизни и в моей голове. В этой книге я не сводил ни с кем счеты, просто описал всё, как было на самом деле. Можно назвать ее руководством по выживанию в шоу-бизнесе для чайников. Конечно, всей правды не скажешь, но можно говорить только правду, это несложно. Саша Кутиков признался, что не мог лечь спать, пока не дочитал ее до конца, а Дима Колдун сказал, что это самое увлекательное его чтиво со времен «Кода да Винчи». Но они — мои друзья, поэтому, наверное, преувеличивали, желая сделать мне приятное.
«Москонцертовские солисты выглядели нафталином»
— С чего началась ваша песенно-поэтическая история?
— Я почти ничем не отличался от своих одноклассников, слушавших в середине 1970-х The Beatles, The Rolling Stones, Led Zeppelin, Deep Purple, Uriah Hip и Nazareth, но мое первое по-настоящему мощное музыкальное впечатление — это две кассеты, взятые для перезаписи году в 78-м, на которых были Tower Of Power — Urban Renewal, Earth, Wind & Fire — All’n’All, Innervisions Стиви Уандера и Brother To Brother Джино Ванелли. Это была действительно моя музыка. Фанк, соул и джаз до сих пор составляют основу моей музыкальной коллекции и остаются источником вдохновения.
Хотя это вряд ли повлияло на выбор профессии. В 1980-м я завалил сессию и ушел в академический отпуск. Устроился в Москонцерт и почти год мотался по турам в составе технической группы — с Валерием Ободзинским, а потом с женским ВИА «Москвички». Осенью я вернулся в институт, но шоу-бизнес — это билет в один конец. Я собрал группу, игравшую диско-фанк в духе Kool & the Gang. Частично она состояла из студентов МАДИ, где я учился. У меня, кстати, играл будущий бас-гитарист «Браво» Тимур Муртузаев, а пел известный ныне эстрадный артист Сергей Пенкин. Группе нужны были тексты песен, но все знакомые поэты, к которым я обращался, писали нам какую-то бардовскую дичь. Пришлось самому. На самом деле я хотел быть продюсером, уж точно не поэтом. Но какие-то вещи просто написаны на звездах. Потом, когда через пару лет группа развалилась, Тимур притащил меня на репетицию «Браво» и я сочинил им «Старый отель».
— Это хит, без которого редко обходились дискотеки конца прошлого века. Как он создавался?
— Я часто адаптировал идеи и принципы великих музыкантов к русскому пространству. Мой «Старый отель» — вольная интерпретация текста большого хита 1930-х авторства Ричарда Роджерса и Лоренца Харта There's a Small Hotel. Но прямых пересечений по тексту там нет, это не более чем источник вдохновения.
«Старый отель» претерпел вмешательство — из него был вырезан третий куплет, вместо него музыкант «Браво» Саша Степаненко сыграл впечатляющее соло на саксофоне. Кстати, первым исполнителем песни был Тимур Муртузаев — в то время, а это была весна 85-го, Агузарова еще досиживала срок (в 1984 году Жанна Агузарова из-за обнаружения у нее паспорта на чужое имя попала сначала в Бутырскую тюрьму, а затем отправилась на полтора года в Тюменскую область на принудительные работы. — «Известия»). Начало текста я написал по пути с репетиции в метро. У меня не было с собой блокнота, и я записал первые строки на своих белых кроссовках. Пассажиры посматривали на меня с опаской, но у меня тогда вообще не было комплексов.
С Женей Хавтаном мы написали еще «Марсианку», но наше сотрудничество не продолжилось — вернулась Жанна, у которой по поводу авторов были свои планы и мне в них места не было. Впрочем, я благополучно продолжил карьеру с «Бригадой С», написав им полдюжины песен, в частности «Бродягу» и «Человека в шляпе».
— А как создавались «Ночное рандеву» и «Танцы на воде»?
— «Ночное рандеву» сочинялась легко и быстро — на кухне у Криса Кельми, когда он разучивал какую-то новую песню с новым солистом «Рок-ателье» Вадимом Услановым. Я написал два куплета и припев, пока пил чай с плюшками. Крис вернулся, прочитал текст и сказал: «Хитом она, конечно, не станет, но номер, кажется, крепкий». «Много ты понимаешь», — подумал я и оказался прав. О переделках исполнителем песни речь никогда не шла, даже все знаки препинания остались нетронутыми, а у меня очень индивидуальная пунктуация.
«Танцы на воде» — мой первый хит без примеси андеграундной культуры. Я написал его с Сашей Рыбкиным, бас-гитаристом «Альфы» Сергея Сарычева. С этой песни началось мое расставание с рок-н-роллом. [Вадим] Усланов, кстати, пел в «Рок-ателье» и именно его голос звучит в оригинальной записи, которая и стала мегахитом. Потом он ушел из группы играть на бас-гитаре у Оли Кормухиной, но быстро опомнился и начал сольную карьеру. К сожалению, несмотря на большой талант, она у него не задалась.
— Эти хиты действительно разительно отличались от эстрады тех лет. Молодому автору решительно не нравилось то, что на ней происходит, и он решил взяться за дело сам?
— Так сложились обстоятельства. Но музыкальный контент радио и ТВ того времени действительно навевал тоску и казался мне провинциальным продуктом третьего сорта. Я был уверен, что могу писать лучше большинства этих авторов.
— На какие еще достойные западные и отечественные аналоги вы ориентировались?
— Я человек системный, если занимаюсь чем-то, стараюсь идти от корней. Это, например, Tin Pan Alley, ныне именуемый Great American Songbook. Я знаю этот каталог даже лучше, чем русскую поэзию Серебряного века.
За отечественной эстрадой я не следил. Там работали несколько больших авторов — в частности, Илья Резник, Леонид Дербенев, Михаил Танич, но ни их наследие, ни техника не были мне близки, в отличие от Лоренца Харта, Джонни Мерсера или, если говорить о более позднем времени, Берни Топина. Наверное, всему виной или причиной мой свободный английский.
Насчет достойной эстрады я ничего не помню. По сравнению, допустим, с Spirits Having Flown группы Bee Gees, гремевшим, когда я делал первые шаги, ВИА и москонцертовские солисты выглядели в равной степени нафталином. Поэтому я ни к кому из истеблишмента не лез и искал свое счастье в андеграунде.
— То есть вы проводите границу между песнями для рок-групп и поп-музыкантами?
— По мне, никакой разницы между ними нет. Более того, я считаю, рок-движение частью поп-культуры. Им всем одинаково нужны хиты, радио-плей, телеэфиры, красивые фото в медиа, корпоративные концерты и жирные рекламные контракты. Так что в моем случае это было просто естественным продолжением карьеры. Я никому в жизни не давал клятвы на верность, кроме своей любимой женщины, и если мне было интереснее и с художественной, и с коммерческой стороны сотрудничать с условным Пресняковым, чем с условным «Черным кофе», то что могло меня остановить ?
«Российский номер на «Евровидении» не выдерживает критики»
— Тем не менее на определенном этапе вы прекратили писать тексты песен, как и многие другие авторы вашей эпохи, в результате мы имеем то, что имеем. Так что же случилось с современной поп-песней?
— Не думаю, что уровень сегодняшних песен как-то связан с моих уходом из шоу-бизнеса. На этой улице всегда очередь из желающих, и им не видно конца. Как пел умница Фрэнк Синатра, There is no business like show-business. Тебе всегда найдется замена. Игра важнее, чем игроки. Я ушел, во-первых, потому что нельзя быть актуальным песенным автором на шестом десятке. Да, можно написать хит и в девяносто, но актуальность — это способность задавать тренды. А такое доступно только молодым, именно они определяют и язык, и повестку.
Во-вторых, я уперся в потолок — у меня в каталоге более тысячи официально зарегистрированных песен, две сотни из которых до сих пор находятся в радио-плее, 18 дипломов «Песни года» и восемь финалов «Евровидения» с артистами из пяти стран. Я не представлял, за что мне еще биться. Все мои амбиции были реализованы, а реальный шоу-бизнес — место для злых и голодных.
И в-третьих, я всегда любил музыкальный театр и видел продолжение своей карьеры именно там. Так что всё произошло в нужное время и в нужном месте. Может, я еще и припозднился. Не хочу никого ничему учить или думать о том, «как нам обустроить шоу-бизнес». Но по впечатлению со стороны, мы наблюдаем закат цивилизации — музыка вернулась к танцу с трещоткой у костра под бубнеж обкуренного шамана, литература — к рекламным слоганам, а живопись — к наскальным рисункам. Причем это общемировая тенденция.
С труппой мюзикла «Ромео VS Джульетта ХХ лет спустя», 2019 год
— Вы работали над песнями для певцов, представляющих Россию на «Евровидении». Следите за этим конкурсом ли сейчас, как вам песня Манижи?
— Я дважды писал для российских участников, столько же для артистов из Армении и Украины и по разу для Белоруссии и Грузии. Российский номер этого года не выдерживает никакой критики, это интровертная, бессмысленная, а главное, обреченная на провал песня, что было ясно с самого начала. Можно, конечно, считать удачей сам факт озвучивания этой феминистской декларации с такой трибуны, но во-первых, «Евровидение» предназначено не для того, а во-вторых, это удача деятелей фемдвижения, но не России. Мы опять таскаем каштаны из огня для других.
— От музыки вы ушли недалеко: занялись мюзиклами, ставшими для вас новым творческим этапом. В каком качестве вы выступаете здесь и какие постановки считаете максимально удачными?
— Переход к драматургии 12 лет назад дался мне нелегко — я не был уверен, что у меня получится заложить такой вираж. Сейчас мои девять спектаклей идут более чем в 30 городах России и за рубежом. Лучшими, на мой взгляд, стали спектакли Московского театра оперетты — «Джейн Эйр», который два года назад выиграл приз «Звезда Театрала» в категории «лучший музыкальный спектакль», и «Ромео VS Джульетта ХХ лет спустя» — кассовый хит, которым я по-настоящему горжусь.
— Какие горизонты у неугомонного 60-летнего поэта-песенника, драматурга и писателя еще не охвачены?
— Я просто живу день за днем, как и прежде, ничего не выбирая. Мой выбор сам находит меня.
