«Рязанов назвал меня нахалом, но в фильме оставил»
После того БДТ, идти в другой театр, это всё равно, что, увидев раз подлинник Рубенса, смотреть на репродукцию, считает Ян Цапник. Актер дорожит и гордится образованием, полученным у великих мастеров, при этом чувствует себя неполноценным артистом, потому что теперь у него осталось только кино. О легендарном БДТ, времени ремейков и о дружной семье, Ян Цапник рассказал «Известиям» накануне выхода в прокат комедии «Любовь и монстры», в которой актер сыграл одну из главных ролей.
Пьяные монстры
— В картине «Любовь и монстры» ваш герой всё время со стаканом. Когда вас приглашали на эту роль, как описывали персонажа?
— Мне прислали сценарий, я прочитал. Потом что-то добавил, что-то убавил под чутким руководством режиссера Кати Краснер. Кстати, на съемках в кадре не было выпито ни одной капли алкоголя. Это всё игра.
Герой мой не запойный, просто всё время под градусом ходит. Поэтому и мир совершенно по-другому у него выглядит. А с монстрами он борется своеобразно, орошая их спиртным.
— А ничего, что алкоголь рекламировать нельзя? Зачем наглядно демонстрировать реальную пользу от него?
— Ханжество никто не отменял. Когда люди в жизни занимаются одним, а где-то на экране все настолько хорошие, и никто даже в туалет не ходит, — в этом есть не то, что неправда, а какое-то омерзение. Если этот сценарий построен в данном случае на спасении через напитки, которые монстры не выдерживают, почему бы не снять такое? Не думаю, что это слишком.
— В картине с вами снимались Анна Ардова, Кирилл Кяро, Роман Курцын, Вячеслав Манучаров, музыку написал Александр Журбин, оператор — Маша Соловьева. А можно ли собрать отличный актерский состав и снять неудачное кино?
— Иногда — стреляли-стреляли, никуда не попали. А бывает, все бомбы упали в одну воронку. Кино — не математика, не физика, здесь нет какой-то формулы. Не только от актеров зависит судьба фильма. Существует монтаж, музыкальная подложка, и не всегда ты видишь то, что ожидал.
— Ваш герой пил, как чемпион, пока его не уколола какая-то гадина. У вас было такое чудище, которое разом бы помогло отказаться от горячительных напитков?
— Таких чудищ не существует. А сдерживает только один фактор: твоя семья и работа. Надо выбирать: либо стакан, либо родные.
Сын народного артиста
— Вы всегда с большой нежностью рассказываете о родных. Чувствуется, что у вас семейная идиллия. Они по вам скучают?
— Конечно, и я скучаю по ним. Мы счастливые люди в этом плане. Видимся мы нечасто. Теперь встретимся с Галей на премьере в Москве. Дочка Лиза тоже придет, если успеет после занятий. Она учится в «Щуке» у замечательного мастера Михаила Петровича Семакова.
— У вас театральная династия. Ваш папа — народный артист Юрий Цапник, служил в челябинском театре.
— Да, папа был очень талантливым актером, еще был почетным гражданином Челябинска.
— Выбирая амбициозную профессию, хочется покорять столицу. Вы видите в провинциальных артистах героев?
— Везде герои существуют — и в провинции, и в столице. Думаю, что настоящий актер не задумывается об этом. В 1960-е, 1970-е, 1980-е годы было глубоко фиолетово, где играть. Работаешь, допустим, в Челябинске или в Свердловске, а снимаешься в Москве, в Ленинграде. Не было границ в профессии. Это сейчас разделилось: пара «жирных» городов, а всё остальное называется провинцией.
Папу в свое время приглашали в «Современник».
— Он отказался?
— Да, потому что в Челябинске у него была работа, дружный коллектив. Команда и семья — одно и то же. Есть люди, которым ты всё всегда простишь, и они тебе тоже. Они чувствуют тебя на химическом уровне, понимают с полуслова.
— И его не соблазнил столичный «Современник»?
— Как вам объяснить? Когда у Малого театра стояла конная милиция, потому что все пытались попасть на спектакль челябинского театра «Бал манекенов», поставленный великим польским режиссером Ежи Яроцким, а музыку писал Станислав Радван, то завидовали папе.
Я из Челябинска поехал в Свердловск поступать и поступил к великому мастеру Ярополку Леонидовичу Лапшину (режиссер «Угрюм-река», «Приваловские миллионы», «Демидовы». — «Известия»). Я хотел стать актером, а какой город, мне было совершенно плевать!
Сейчас люди, ценности, отношения стали другими, страна уже другая. Все, как слепые котятки, ползут куда-то к кормушке, не знаю, зачем.
Жертва искусства
— Вы когда-нибудь работали только ради денег?
— Наверное, все-таки нет. Для меня деньги никогда не являлись стимулом. Это вообще не главное. У Вани Твердовского в «Конференции», вообще, все бесплатно снимались, в том числе и я. Главное — материал, режиссер и партнеры, которые горят идеей.
— Если вас заинтересует проект, а для этого надо будет чем-нибудь пожертвовать, согласитесь?
— Уже жертвую. То похудею, то потолстею, то оторвал ахилл на съемках.
— А страховки у вас нет?
— Я на артиста учился, не понимаю всей закулисной фигни. На съемках «Монстров» в Болгарии тоже шарахнуло. Худел активно. Меня быстро доставили на «скорой» в клинику, там подлатали, и я вернулся в работу.
— В вашей фильмографии есть роли чиновников — мэр в сериале «Полярный», глава ведомства в «Последнем министре». Вам удалось понять, каково лицо современного чиновничества?
— Вот вы меня спросили!
— Судя по вам, оно очень приятное, улыбчивое.
— Я исхожу из того, что все — люди. Хочется увидеть в персонаже человечное, и чтобы зритель хоть на миг его пожалел. Когда начинаю работать над ролью, исхожу только из этого. Поэтому и мэр, и министр — разные, всех своих персонажей я одинаково люблю.
— Жора Крыжовников, у которого вы снимались в «Горько!», стал креативным продюсером компании «НМГ Студии».
— Этого я не знал.
— Будет снимать сериалы для СТС и для more.tv. Не звал ли он вас на какой-нибудь проект?
— Пока не приглашал. Если Андрей Николаевич Першин (реальное имя Жоры Крыжовникова. — «Известия») сам будет снимать, с удовольствием бы поработал с ним еще раз. Он — потрясающий режиссер, талант — таких единицы.
— Вы много работаете. В год меньше десяти картин не бывает. Даже в пандемию вы умудрились сняться в 15 фильмах. Это как так?
— Мне везет. Хорошее притягивает хорошее. И это не просто так. Меня приглашают талантливые режиссеры. И дело не в количестве, а качестве материала.
— Сколько картин в вашей фильмографии?
— Черт его знает, давно не считаю. Наверное, 280–290. Фитюльки какие-нибудь — десятый гриб за кулисами во втором составе, я забыл уже о таких проектах. Я рад, что у меня разные роли — главные и эпизоды. Но в каждой работе я стараюсь не повторяться, а выкладываюсь на 100%.
— С какой картины пришла известность, стали чаще приглашать?
— Наверное, не с картины, а когда я ушел из Большого драматического театра. Когда у тебя пять главных ролей, куча спектаклей в месяц, — никто тебя не отпустит на съемки. А тут стали приглашать. Я долго решался, но выбора не было. Зарплата — три копейки. А у меня уже появилась семья, ребенок. Кормить надо. Да и как-то развиваться дальше. Я с болью уходил из БДТ. Не считаю себя предателем, но чувство, что стал сиротой, не покидает.
— Это было в 2005 году?
— Еще был жив Кирилл Юрьевич Лавров. Мне посчастливилось выходить на одну сцену с Олегом Басилашвили, Евгением Лебедевым, Владиславом Стржельчиком, Николаем Трофимовым, Зиночкой Шарко, Светочкой Крючковой, Ниночкой Усатовой, с Валентиной Павловной Ковель. А Дина Морисовна Шварц — самый великий завлит, который был когда-либо в театре. Она нашла и приняла в БДТ всех, начиная с Арбузова и заканчивая Шукшиным. Гениальный человек.
Театр великих мастеров
— Вы с такой любовью вспоминаете коллег.
— Это всё — моя семья. К сожалению, уже почти никого не осталось. Помню, как Стржельчик, подарил мне ботинки, в которых выступал на концертах, лакированные. Кирилл Лавров — мой отец в театре. Он дал мне дорогу в профессию. Кирилл Юрьевич — редкой души был человек. Не любил, когда врут, а я всегда говорил правду. Он был ребенком войны. Пытался удрать на фронт, но его поймали и вернули матери. Потом служил на Дальнем Востоке, летал бортмехаником на самолете П-2. Помнил Устав караульной службы на японском языке!
А Олег Басилашвили — мой крестный отец в кино. Он «продал» меня Эльдару Рязанову на маленький эпизодик в фильме «Привет, дуралеи!». Я придумал себе образ, характер, показался режиссеру и в конце заявил: «Ну, хоть живое место в фильме будет». Рязанов назвал меня нахалом, но в фильме оставил.
— Вы чувствуете себя мастодонтом?
— Нет, я чувствую себя неполноценным артистом, потому что у меня осталось только кино. Мне приходят приглашения из антреприз. Не хочу ничего плохого говорить, но это не моё.
— Обратно не хочется на сцену?
— А куда? Того БДТ, которому я служил, к сожалению, уже не повторится. Это великий театр — Большой драматический.
— В нынешний БДТ не хотите?
— Нет. Театр — как цветок. Его посадили, он вырос, расцвел, потом начинает вянуть, опадать. Приходит садовник, сажает новое растение. Наш БТД остался в прошлом. Понимаете, после того, что было, идти в какой-то другой театр, это всё равно, что, увидев раз подлинник Рубенса, потом смотреть на репродукцию.
В театре для меня важен режиссер-единомышленник. Таким был Темур Нодарович Чхеидзе. А еще в БДТ ставил Жак Лассаль из «Комеди Франсез». Я играл у него в «Жорже Дандене». По-русски вообще не говорил, с двумя переводчиками. Но он поверил в меня.
— Один кинокритик признался мне, что следит за вами и считает молодым Леоновым.
— Очень приятно.
— Есть ли у вас ориентиры в профессии?
— Ориентир у меня один — не посрамить нашу великую русскую театральную школу. Ту — старую, настоящую, школу переживания. Она другая, нежели сейчас. Когда обладаешь классическими знаниями, у тебя есть фундамент. И дальше ты существуешь, играешь, как хочешь.
— Актерскому мастерству надо учиться?
— Надо. И у хороших мастеров. А потом, лет десять поработать в театре. Без знаний ты можешь сниматься, пока не потребуется играть еще кого-то, кроме себя. Хотя, бывают исключения.
Театр остается в тебе на всю жизнь, он питает тебя. Мне моя коллега из Москвы Юля Сулес подарила футболку: на груди — Товстоногов с сигаретой, а на спине надпись — «Бывших БДТэшников не бывает». Я ее всегда надеваю на важные события.
— Чтобы все знали, какой рядом мастер?
— Нет. Этим я не кичусь. Просто счастлив, что видел настоящих мастеров, что застал время, когда преподавали великие, что имел счастье стоять с легендами на одной сцене, впитывать, учиться, играя не эпизоды, а главные роли.
Хотя, анализируя то, что происходит в западном кинематографе, и понимаю, что и им уже надоело «клиповое мышление», «рваный монтаж». Люди хотят видеть глубокие фильмы. Вы понимаете, всё кино уже снято. Пришло время ремейков. Оригинальных сценариев очень мало. И когда они появляются, для всех это большой подарок.
— В кино проблема хороших сценариев, а в театре напряженка с современными пьесами.
— Поэтому ставят классиков. Но и тут умудряются вставить свои пять копеек. Вся проблема в том, что режиссеры не могут или не хотят поставить пьесу так, как написал ее автор и донести до зрителя то, что он хотел сказать. Почему классика не устаревает? Потому что в этих произведениях подняты темы, которые актуальны во все времена, они не решены, поиск решений продолжается. Чехов, Островский, Брехт, Стоппард останутся на века. Сейчас время бабочек-однодневок.
Не поймите неправильно, я не занимаю позицию рутинера, мол, ничего нет нового. Мне нравятся некоторые режиссерские замыслы. Например, спектакли Саши Морфова. Он потрясающий болгарский режиссер, который поставил в Et Cetera у Калягина «Король Убю», «Дон Кихот». Да, это классика. Но он ее сделал по-современному. От сцены не оторвать глаз. Я за театр переживания и проживания.