«У Гагарина были Джек Лондон, Циолковский и Сент-Экзюпери»
Во Франции готовится четвертое издание книги «Гагарин, или Русская мечта о космосе». Автор — писатель Ив Готье. В преддверии ее выхода он на русском языке рассказал «Известиям» об интеллектуальном формировании первого космонавта, союзе русско-французского искусства, песне Высоцкого «Где мои семнадцать лет?» и о питерском зодчем Огюсте Монферране.
— Редкая книга выдерживает во Франции столько изданий, как ваш «Гагарин». Каким он предстает на ваших страницах? Чем привлекает его личность?
— Я в свое время взялся за книгу о Гагарине, потому что не было о нем достоверных биографических источников на французском языке. По этой же причине моя книга оказалась не бестселлером, но лонгселлером, то есть она долго живет. Гагарину повезло: он был первым в космосе. В ответственный момент этот паренек не только выдюжил, но и потом по всем своим качествам оказался на уровне возложенной на него миссии. Веселый и мудрый, знающий жизнь. «Сын» Королева и «внук» Циолковского. Простой, но не простак. Книгочей, кстати. И очень, очень человечный. В итоге повезло не столько ему, сколько нам, что полетел именно Гагарин — есть, кем восхищаться. Знал, на что идет, и не дрогнул. Чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать его письмо жене перед полетом. При этом он свой, такой же, как мы все. К тому же он — олицетворение добра. Добрых героев не так много. Предмет русской гордости, который воплотил в жизнь вековую мечту.
— Почему свои книги вы часто посвящаете героическим личностям России – Гагарину, Высоцкому, путешественнику Глебу Травину, который проехал на велосипеде около 85 тыс. км?
— Моей книге о нем уже 23 года, сейчас готовится четвертое издание. Она мне дорога. А вообще ваш вопрос застал меня врасплох. Мне в принципе ближе образ маленького человека, а написал я о таких вот гигантах. У этих троих есть общий знаменатель: их сформировали и жизнь, и книги. Травин часто говорил, что три его любимых героя — Фауст, Одиссей и Дон Кихот, потому что Фауст пленил его своей жаждой познания, Одиссей прекрасно выдерживал удары судьбы, а у Дон Кихота была возвышенная идея бескорыстного служения красоте и справедливости. У Гагарина были Джек Лондон, Циолковский, Сент-Экзюпери. А Высоцкий — это Хлопуша и Гамлет в одном лице. Как таких героев не полюбить?!
— Увлечение Россией началось у вас с песен Высоцкого, которые, кажется, изменили вашу жизнь?
— Да, хотя не хочется говорить так пафосно. Это было хорошее начало, и я его принял с благодарностью. Увлечение песнями в 17 лет — это нормально. «Где мои семнадцать лет?» Мне как раз столько и было, когда я впервые увидел Высоцкого, исполняющего на сцене эту песню. Очень созвучно. Такие вещи не забываются.
С художником Михаилом Шемякиным
— Вы сравнивали Высоцкого с вулканом. Чтобы понять поэта, надо было спуститься в кратер. Что вы там обнаружили? Наш главный бард не утратил сегодня своего ореола?
— Кратер бездонный до самых недр. В нем я обнаружил невероятную изобретательность, неиссякаемую поэтическую мощь, которую отмечал Иосиф Бродский. Увидел также «энциклопедию русской жизни». Обнаружил и русского Франсуа Вийона (знаменитый поэт французского Средневековья. — «Известия»), только гуманнее. А Вийоны никогда не утрачивают свои ореолы.
— В России вы прожили больше четверти века, посвятили ей 12 книг. Что было за эти годы для вас самым главным? Наверняка не все шло гладко?
— Главное — люди. И проникновение в язык. Язык уникальный, пьянящий, красивый, такая скрипка Страдивари. Не говоря об открытости душ. В России души более открытые. Два рыбака у костра в России всегда откровеннее, чем два рыбака во Франции. Люблю и русские времена года, природу, осень, когда «в небе жгут корабли». Русские запахи. Вы говорите: не всё гладко? Самое для меня болезненное — это вопросы статуса для иностранца, когда или виза не та, или регистрация не та, или что-нибудь еще не так.
— Одно время вы руководили волжскими круизами «Царский путь» для французских туристов, устраивали конференции, посвященные истории и культуре России. Какие вопросы вам чаще всего задавали?
— Как живут и на что живут? И регулярная проверка клише: могут ли русские сказать все, что хотят, и что им за это будет? Ещё и обязательный вопрос: что они думают о нас? Именно думают, ведь французы — картезианцы. Русские же, как правило, спрашивают: любят ли их французы? Для русских симпатия и любовь важнее мнения как такового. Впрочем, в этом смысле я тоже за любовь.
— Ваша последняя книга, изданная в России, — «Вспоминайте хоть изредка о вашем Замерзающем». Это история наполеоновского офицера Николя Савена, который попал в плен, остался в нашей стране, в Саратове. «Он и есть истинное лицо 1812 года, — заметил один рецензент, — неутомимый шаромыжник в русских снегах». Рецензент прав?
— Да, прав. Рецензенты вообще благосклонно отнеслись к этой истории. Книга была сначала написана на французском и издана во Франции, потом переведена на русский язык Еленой Клоковой и выпущена в Москве. Савен пошел в Россию солдатом и волей-неволей остался в ней. Ему пришлось в Россию врастать. А прожил он 102 года — конечно же, счастливо, ведь несчастные люди столько не живут. Несчастье всегда торопится спихнуть своих жертв в могилу.
— Кого из известных французов, служивших России, вы бы особо выделили?
— Я бы назвал кого-нибудь из великих архитекторов. Например, Огюста Монферрана, создателя Исаакиевского собора.и40 лет на службе России! Александр Дюма-отец говорил, что Монферран склонился над собором в 20-летнем возрасте молодым человеком, а разогнулся 60-летним стариком. И Дюма же писал: «Пока две нации воевали, союз искусства устоял». Вдумайтесь в слова: союз искусства устоял! Говорят, Монферран хотел быть похороненным в соборе, но Александр II не разрешил: католику не положено. Жаль.
— Все заметные французские новинки появляются в России: Мишель Уэльбек, Фредерик Бегбедер, Эрик-Эмманюэль Шмитт, Сильвен Тессон и другие. Но их романы не становятся событиями, тогда как во Франции у того же Уэльбека огромная популярность и репутация чуть ли не провидца.
— В России слишком часто переводят французов по критерию шумного успеха. По случаю недавно прошедшего в Москве книжного салона Non/fiction я с болью в душе заметил, что не переведена ни одна книга известнейшей, но не «шумной» писательницы-журналистки Флоренс Обена. Ее репортерская проза как минимум уровня нобелевского лауреата Светланы Алексиевич. Вот уж кто во Франции пишет книги, которые всегда становятся событиями. Как раз читаю сейчас ее последнюю работу — «Неизвестное лицо на почте» (L’Inconnu de la poste). Глубокая, правдивая, острая, трагичная, очень человечная картина сегодняшней Франции. И что же? На русский не переводили и не переводят.
В Лионе
— Вроде бы и современные русские авторы часто издаются во Франции, но их книг не бывает ни в списках бестселлеров, ни даже на витринах книжных магазинов. Французов они не очень интересуют?
— Мне кажется, что рождение любой книги, как и человека, само по себе пусть небольшое, но событие. Скромные продажи — это норма в нашей жизни. Как там у Бёрнса в переводе Маршака? «Доволен я малым, а большему рад». Неудобно тут прибегать к избитой метафоре о маленьких ручейках, сливающихся в большую реку, но резонансные вещи есть. «Лестница Якова» Людмилы Улицкой широко и качественно комментировалась в печати. Менее заметные, почти конфиденциальные работы нередко превышают 2–3-тысячный тираж, достигают порога окупаемости. Те самые книги, которых вы не видите на витринах.
Несомненным успехом пользуется в своей нише литература по интересам. Например, люблю переводить книги о природе, в частности удивительные заметки биолога-медвежатника Валентина Пажетнова, готовлю большую работу и по Михаилу Пришвину. Когда потом читаешь отзывы читателей, запрещаешь себе думать, что «французам неинтересно».
— «Французы о России ничего не знают», — говорил «Известиям» писатель-путешественник Седрик Гра, который провел много лет в России. Неужели все так безнадежно?
— Может быть, и так, но эти самые французские «незнайки» нередко могут удивить. В каждой французской семье есть своя русская история, свои когда-то прочитанные книги, свои представления, пусть даже лубочные, свои мечты о путешествии по России. Я 15 лет работал с французскими туристами, возил их по рекам, это были очень любознательные люди.
Иногда по тонкости наблюдений они давали фору даже мне, казалось бы, видавшему виды на русской земле. Но по традиции со времен маркиза де Кюстина, Дюма, Теофиля Готье и других именно французские путешественники были источниками информации о России, и страна открывалась нам через их призму. Седрик очень удачно вписался в эту традицию, принял их эстафету ярко и успешно.
— «Попробуйте вразумить Западную Европу насчет России. Не вразумите! У нее нет даже органа для понимания России», — утверждал в XIX веке писатель Иван Аксаков. С тех пор что-то изменилось?
— Аксаков так высказывался, когда и Пушкина-то толком еще не перевели на французский язык. Тогда всю работу по объяснению себя Европе выполняла сама Россия. Сейчас ситуация изменилась. Глобализация все-таки. В наши дни Иван Аксаков сидел бы в «Твиттере».
— Остается ли сегодня взаимное притяжение, которое когда-то существовало между русскими и французами?
— Это притяжение заложено в ментальности наших народов — не в сознании, так в подсознании. Такой вот архетип наших культур. Он никуда не делся. Правда, сейчас мы не в моде друг у друга. В прошлом именно Россия была двигателем этого притяжения, говорила на нашем языке и брала на себя роль проводника; но в наше время нет в России ярких франкофилов, каким был, скажем, Илья Эренбург. Есть многие разочарованные во всем французском русские и многие равнодушные к России французы. А разочарованные и равнодушные, как правило, никогда ничего хорошего не создают. Создают люди чем-то одержимые — писатели, артисты и другие создатели мифов.
Сегодня во Франции существует целая плеяда русских авторов, пишущих по-французски, таких как Андрей Макин (лауреат Гонкуровской премии и член Французской академии. — «Известия»), Люба Юргенсон (переводчица и писательница. — «Известия»), Егор Гран, сын Андрея Синявского, Владимир Федоровский (бывший дипломат, автор исторических книг. — «Известия») и другие. Они очень разные по духу и жанру, но все пишут и публикуются более чем успешно. Мне кажется, что их русскость имеет отношение к их успеху у французских читателей. Наши связи всегда были в первую очередь литературными. Если бы злой дух упразднил литературу, русско-французского взаимного притяжения мгновенно не стало бы. Добрые феи не дадут ему это сделать.
Писатель-русист и переводчик Ив Готье родился в Пуатье в 1960 году. Занялся переводами в 20-летнем возрасте. В разные годы жил и работал в России. В течение 15 лет был директором круиза по речному маршруту Москва — Санкт-Петербург. Автор книг «Гагарин, или Русская мечта о космосе», «Освоение Сибири», «Арктический кентавр», «Москва, спасенная из вод», «Владимир Высоцкий, крик в русском небе» и других. Живет рядом с городом Блуа на Луаре.
