«Сейчас ситуация хуже, чем в начале локдауна»
Последствия перенесенного COVID-19 в течение месяца-двух способны отрицательно влиять на когнитивные функции, вызывать расстройства сна, памяти, концентрации внимания, интеллектуальные нарушения. А серьезные психические проблемы в результате затяжной пандемии — реактивные депрессии, генерализованные тревожные расстройства и другие — могут затянуться на год и более, рассказал «Известиям» завкафедрой психиатрии и медицинской психологии РНИМУ им. Н.И. Пирогова, доктор медицинских наук Андрей Шмилович. По его словам, сейчас ситуация с психическим здоровьем населения хуже, чем в начале локдауна: растет число людей, нуждающихся в помощи психиатров. Среди них много подростков, у которых возрос уровень суицидального риска, и пожилых, отказывающихся выходить из дома, перестающих есть и спать. При этом психиатрия не входит в систему ОМС, а специалистов по всей стране остро не хватает.
Вирус на всю голову
— Может ли COVID-19 вызывать органические расстройства психики?
— Так и происходит. Однако правильнее называть эту проблему не психиатрической, а неврологической. Осложнения могут быть довольно серьезные. Вирус действительно имеет нейротропность. Многие столкнулись с такими неврологическими симптомами, как аносмия и паросмия — утрата и извращение обоняния, ощущение запахов, которых не существует в реальности.
Одновременно с этим, безусловно, вирус влияет и на когнитивные функции, особенно в первый месяц после падения температуры и прекращения действия интоксикации. Помимо астении — слабости, вялости, утомляемости и расстройств сна — мы наблюдаем много расстройств памяти, концентрации внимания, интеллектуальных нарушений и множества других когнитивных функций, которые нужны человеку, особенно работающему в сфере умственного труда.
Я могу об этом судить не только по своим пациентам, но и по студентам и ординаторам, которым преподаю психиатрию. Их способности к усвоению материала после болезни, когда они возвращаются на учебу, на какое-то время снижаются. Могу это и о себе сказать. Я тоже перенес болезнь и около месяца переживал довольно серьезные когнитивные сложности. Но всё восстановилось, по крайней мере у меня. Клиническая практика показывает, что такая органическая симптоматика может длиться месяц, максимум два.
— Многие жалуются на то, что слабость и утомляемость после болезни затягивается на месяцы. Могут ли эти симптомы в случае длительности проявлений впоследствии перейти в разряд психиатрии?
— Нет. Я глубоко убежден, что так называемых органических депрессий или психозов коронавирус не вызывает. Да, он провоцирует астению, психоорганический синдром, нарушение когнитивных функций, физическую усталость, но не собственно депрессивные нарушения, да еще, как вы говорите, с таким продолжительным, чуть ли не многолетним, а то и пожизненным будущим. Если у человека после перенесенного заболевания несколько месяцев наблюдаются проблемы с психикой, скорее всего, причиной стали какие-то социальные потрясения и психические травмы, созданные пандемией.
— То есть уже не последствия вируса?
— Нет, это исключительно социальные и психологические последствия.
— Насколько специалистам сейчас сложно работать с отдаленными последствиями потрясений, вызванных пандемией? Как долго приходится вести пациента?
— Процесс может быть довольно продолжительным — до года и дольше. Психогенные расстройства, учитывая их происхождение, будут сохраняться до тех пор, пока существует психическая травма, которую не смог перенести человек. Всё зависит от его возможностей. Выход из стрессогенного расстройства — это не только исчезновение стрессового воздействия, но и сложная работа личности над его переработкой. Речь идет об адаптации к новым условиям жизни, которые хуже, чем те, что были раньше. Скорость и темп этой адаптации во многом зависят от того, каков характер у человека, и от того, насколько удачно удалось подобрать психотерапевтическую работу и лекарственные препараты. В среднем это занимает от 3–6 месяцев до года.
Год наблюдений
— Как спустя год после начала пандемии в России обстоит дело с психическим здоровьем населения?
— По моим наблюдениям, сейчас ситуация хуже, чем в начале локдауна. Число людей, нуждающихся в психиатрической помощи, увеличивается. Это вижу я, видят многие мои коллеги. Повторюсь, расстройства психики, с которыми мы сталкиваемся, связаны в большей степени не с самой инфекцией, а с социальными и экономическими проблемами. Многие потеряли работу, семью, друзей. Люди страдают от тревожных, фобических, ипохондрических, депрессивных, реактивных состояний.
— Какие потрясения могли спровоцировать столь длительный срок восстановления психического здоровья?
— Ситуация с карантином и коронавирусом — это не только локдаун, удаленка и сидение дома. Это серьезные и глубокие перемены не просто в жизни, а в философии, мировоззрении человека. Для каждого из нас чрезвычайно важны социальные контакты и свобода. И то и другое — две основные, пожалуй, самые важные биологические, природные ценности человека. В результате этого годового происшествия они были отняты. Для человека это глубочайший перелом всей структуры его представлений о жизни, очень тяжелые экзистенциальные перемены в психике.
Кроме того, мы говорим об экономическом кризисе не в стране или в мире, а в конкретной семье. У многих семей бизнес, выстраиваемый годами потом и кровью, в одну секунду вдруг развалился и рухнул. Люди вновь, как в 90-е годы, оказались перед разбитым корытом. Мы сталкиваемся с пациентами, которые переживают тяжелые реактивные состояния на затяжной стресс, сомнения в основных жизненных ценностях. Это так называемые психогенные заболевания: реактивные депрессии, генерализованные тревожные расстройства, другие виды тревоги. Это и всевозможные расстройства адаптации, разного рода навязчивости, обсессии, очень много ипохондрических реакций и так далее.
— На что еще жалуются ваши пациенты, помимо потери работы?
— Наиболее тяжелые потери моих пациентов — это смерти близких. В каких-то случаях люди боролись с этой болезнью неделями, а то и месяцами. Всё это время у близких, как на качелях, то появлялась надежда, то вновь всё становилось критично. В итоге болезнь побеждала.
Много случаев разрыва желанных, длительных и стабильных отношений: люди разводятся, не выдержав психологического семейного кризиса. Очень много психических расстройств в детском и подростковом возрасте связаны в том числе с этой проблемой.
Велико количество обращений, связанных с длительным отсутствием контактов с близкими, в частности с родителями, особенно если те находятся в почтенном возрасте. Постоянная тревога за них тоже является довольно серьезным истощающим и травмирующим фактором.
— Как последний год отразился на детях и подростках?
— У многих из них в результате так называемой учебы на удаленке уровень знаний оказался очень низким. Попав в школы, они столкнулись с довольно жесткими требованиями педагогов, проверочными работами. Неудивительно, что большая часть детей и подростков срывается. Те, у кого были слабые места в психике, страдают серьезно, патологически, уходят в тяжелые депрессивные, а то и психотические состояния. Сильно возрос уровень суицидального поведения среди подростков. Чрезвычайно много реакций оппозиции, протеста, несуицидальных самоповреждений, агграваций — это то, с чем сейчас сталкиваются детские и подростковые психиатры.
— Пожилые люди дольше всех сидели по домам. Какие у них проблемы?
— Пожилой человек чаще задумывается о вечном. Когда он слышит, что у кого-то произошло несчастье, видит по телевизору и в интернете информацию о том, как умирают известные пожилые люди, естественно, у него возникает страх смерти. Пожилые люди перестают выходить из дома, категорически отказываются от контактов, у них падает настроение. Очень часто в этой ситуации они перестают есть, спать, обостряются их соматические заболевания.
Последствия требуют денег
— Сколько могут продолжаться последствия пандемии?
— Думаю, они будут продолжаться несколько лет, потому что слишком глубоки психологические разломы, которые произошли за последний год. Это не сиюминутные проблемы, которые принято называть пустяками. Нет. Это очень значимые, глубокие переломы психики, произошедшие на уровне природных инстинктов.
— Какие проблемы обострились уже сейчас, спустя год после начала пандемии?
— Как и предполагалось, в разы увеличилось число пациентов с тревожно-фобическими расстройствами, ипохондрией. Однако есть и сюрпризы. Например, вдруг, неожиданно для многих, увеличилось число пациентов с тяжелыми вариантами расстройств пищевого поведения. Я достаточно часто сейчас сталкиваюсь с этими пациентами. Создается впечатление, что именно этот пул расстройств сегодня растет. Пока сложно сказать, насколько это связано с пандемией.
— Предусмотрена ли сегодня психологическая или психиатрическая помощь переболевшим COVID-19?
— Конечно. Человек может прийти в свой районный диспансер или в поликлинику, где развернут филиал этого диспансера, на прием к психологу или психотерапевту, пройти определенный курс психотерапевтической или психологической реабилитации, в том числе и врачебной психиатрической, если это требуется. Я не могу говорить о региональных учреждениях нашей страны, сужу только по Москве.
— Вы такие случаи наблюдаете?
— Да. Приходят многие. Постоянно вижу.
— Могут ли понадобиться дополнительные специалисты-психиатры с учетом роста числа пациентов?
— Я вынужден сказать, что и в Москве, и в России в целом большой дефицит кадров: психиатров не хватает, как не хватает и психиатрических учреждений. Сегодня нагрузка на психиатров колоссальная, порой запредельная. Врачи в диспансерах не справляются. Пандемия и вся психическая патология, связанная с ней, показала слабые места психиатрической службы.
Одна из важных причин — недостаток финансирования. Психиатрия не входит в систему ОМС, в отличие от других медицинских специальностей, и финансируется напрямую из федерального и частично регионального бюджетов. К сожалению, средства на психиатрию по-прежнему выделяются по остаточному принципу. Сначала поддерживаются педиатрия, онкология, хирургия, гинекология, терапия, а психиатрия стоит в самом конце. Такая тенденция существует много лет, и не только у нас, но и во всем мире. Очень тяжело в такой ситуации поднять популярность профессии для молодых — они не идут в психиатрию.
— Какова нехватка кадров? Сколько необходимо средств для решения проблемы?
— Я не экономист, но думаю, что финансирование требуется увеличить минимум в два раза. Я очень надеюсь, что наши властные структуры примут в сложившейся ситуации правильное решение об этом. Дефицит кадров в нашей специальности, конечно, разный. Многое зависит от региона и конкретного города. Подсчеты очень приблизительны, а публикуемые данные представлены со слишком большим разбросом — от 15% до 90%. К сожалению, в медицине законы экономики не работают так, как в других отраслях. Со мной можно сколько угодно не соглашаться, однако болезни экономических книжек не читают, а законы природы не формируются на основе заложенных нами бюджетов. Я глубоко убежден, что здравоохранение не может быть прибыльным для государства. Это по умолчанию дотационная сфера.
— Исторически люди не очень охотно обращаются в психоневрологические диспансеры. Изменила ли пандемия отношение к врачам-психиатрам?
— Отношение действительно меняется. Всё большим приоритетом для людей становится здоровье, а оно невозможно без психического равновесия. Сейчас у молодого поколения 2000–2010 годов рождения уже нет категорического неприятия психиатров, в этих возрастных группах об обращениях к специалистам говорят без стеснения. Среди взрослых людей тоже произошли определенные перемены: люди перестают бояться психиатров, убеждаясь каждый раз, что не существует никакого учета, нет никаких жестких ограничений. Если человек пришел в диспансер и записался к врачу, его не уволят, не поставят пресловутых штампов — всё это мифы очень далекого прошлого. Обращения к психиатрам растут.
— Принято считать, что испытания закаляют человека. Можно ли сказать так в случае с пандемией COVID-19?
— Я понимаю, что хочется закончить на оптимистической ноте: мол, не было бы счастья, да несчастье помогло. Но, честно говоря, это не так. Мое мнение — плюсов в происходящем на порядок меньше, чем минусов.
