«Хочу молодежь послушать, чтобы рэп написать»
Александр Зацепин признается, что работа для него, как кислород. Если ее нет, он задыхается. Композитор вдохновляется заснеженными Альпами и Женевским озером, пишет музыку для детских спектаклей, сравнивает рэп с женщиной и собирается дать концерт в Кремле. Накануне своего 95-летия народный артист встретился с «Известиями».
— Фамилия Зацепин — говорящая. Ваша музыка цепляет. Скажите, а вас что может зацепить?
— В жизни меня может зацепить какая-то идея. О! Вот это сделать надо, вот это интересно! Для меня работа, как кислород. Если ее нет, я задыхаюсь, не знаю, что мне делать. Печально, грустно.
А еще меня может увлечь новая программа. Я же работаю за компьютером. Вот появилась такая — «Венский симфонический оркестр». Новая версия стоит €900. Но если купить сейчас старую, за 400, то обновления через два месяца обещают бесплатно. Вот дилемма была, покупать или нет. Программа нужная. Музыканты оркестра записали живые звуки, и я могу за них сыграть все партии и сделать фонограмму. Конечно, реальное соло на скрипке будет не таким, как я на клавишах сыграю. Это совсем другая манера, звуковоспроизведение, хотя тембр будет тот же. Всё-таки приобрел «Венский симфонический».
— А если не музыка и не работа, что или кто вас может зацепить?
— Женщины. Но сейчас уже возраст не тот. Ну что делать? Женщиной можно как-то увлечься, даже необязательно это может чем-то закончиться, но какое-то время, если она мне нравится, я могу ее вспоминать, видеть, мне будет очень приятно.
А потом могу вдруг что-то такое в этом человеке увидеть... И мне уже он безразличен. Бывает так. С первой женой мы прожили 30 лет. Всё нормально было. Потом была вторая. Умерли и первая, и вторая.
— Есть ли у вас секрет, как хорошо выглядеть в 95?
— Секрета нет, просто не переедать. Я встаю в 6 утра. 40 минут делаю зарядку. На завтрак ем два кусочка хлеба с сыром, йогурт маленький и кофе. Иногда кашу пшенную чуть-чуть. На обед — полкотлетки и грамм 20 сливочного масла. И стараюсь, как французы, обедать с 12.00 до 14.00. И ужинать до 18.00.
— Как будете отмечать юбилей?
— Соберу близких в ресторане. У меня в Москве племянница, она придет с мужем, да еще пара человек. И всё.
— Скромно. Под такую дату можно и Кремль собрать.
— Кремль будет 20 июня. Приглашаю.
— Вы всю пандемию пересидели в Москве. Режим соблюдали, но коронавирусом всё же переболели?
— Да, может, когда в магазин спускался или в аптеку, его подцепил. Поднялась температура до 39. И я пошел в больницу, думая, что это что-то серьезное. Доктор знакомый тут же устроил меня в клинику Чазова. Там целый корпус отдали под коронавирус. 12 дней я пролежал в отдельной палате, в принципе, мог и дома быть. Поражение легких было 10%. Меня подлечили, показали, как делать дыхательную гимнастику, и с тех пор я ее постоянно делаю. А несколько дней назад врачи обнадежили: в лёгких всё чисто. Антитела остались.
— Прививку планируете сделать?
— Пока есть своя защита, буду беречься. Решил дождаться третьей вакцины.
— Вы видели тяжелый труд врачей. Вам не хотелось посвятить им песню?
— У меня отец доктор был, хирург. Я знаю с детства, как он боролся за каждого больного. Я еще маленький был, 12–13 лет, все разговоры слышал. Была у него женщина с онкологией, никто не брался за операцию. Он рискнул, а вдруг выживет. Но она умерла. Папа очень переживал. А вместе с ним и мама.
А музыку докторам я не писал. Зато однажды прочитал в журнале интервью одного хирурга из Петербурга. Он признался, что когда делает операцию на сердце, включает мою музыку из «Красной палатки». Она дает ему силы.
— Вы признавались, что мелодия из этого фильма Михаила Калатозова — самое любимое ваше сочинение. Может, ее создание связано с личными переживаниями?
— Может быть. Когда я прочитал сценарий «Красной палатки», он не показался мне очень интересным. Я лежал на диване и думал об этой ледяной пустыне, о холоде, представлял, как в нечеловеческих условиях погибает человек. И тут у меня в один момент родилась тема. Пошел к роялю, сыграл ее, записал. Принес музыку режиссеру Михаилу Константиновичу Калатозову, и она ему очень понравилась.
— Правда, что Никита Михалков чуть не погиб на съемках «Красной палатки»?
— Да, едва успел убежать от белого медведя. Животное по льду быстрее бегает. Но Никита прыгнул и ухватился за натянутый трос. А на корабле услышали, крики и выбежали на подмогу. С палубы медведя пристрелили и заплатили потом большой штраф. Но что делать, надо было спасти человека. А вдруг Михалков с этого бы троса упал или его медведь достал лапой? Калатозов, кстати, приглашал меня поехать на ледоколе на съемки. И я очень хотел, но у меня были обязательства и две картины в работе.
— Вы сейчас увлечены мюзиклами. Почему с песен переключились на произведения крупной формы?
— Это сейчас так. А раньше было наоборот. Когда я учился в консерватории в Алма-Ате, писал музыку для театра. «Слуга двух господ», разные спектакли. Окончил консерваторию вообще с серьезной музыкой. Написал балет «Старик Хоттабыч», который потом 12 лет шел в театре.
Но уже на втором курсе параллельно я работал на киностудии. Был музыкальным оформителем, подбирал музыку. Как-то мне дали написать песню для киножурнала. А после консерватории предложили уже фильм, и я сделал его музыкальным. Там была песня «Надо мной небо синее, облака лебединые». Она быстро стала популярна. Благодаря ей меня заметил Гайдай и пригласил работать. И так закрутилось у меня -— фильм за фильмом, по несколько за год.
А сейчас я песни не пишу. Зато есть четыре мюзикла. Они идут в театрах Петербурга и Новосибирска. На подходе «Иван-Царевич и Серый волк» в театре у Нонны Гришаевой (Московский областной ТЮЗ. — «Известия»). Мне понравился одноименный мультфильм. Я пошел к продюсеру Сергею Сельянову, взял у него разрешение на мюзикл.
— Недавно в театре Гришаевой был пожар. Когда же теперь премьера?
— Должна была быть в октябре 2020-го. Из-за пандемии ее перенесли на апрель 2021-го, но тут театр сгорел — пострадал зрительный зал, кресла, костюмы. Нонна не опустила руки, добилась того, что деньги дадут. За лето театр отремонтируют. И будем надеяться, что извержений вулкана не будет и с третьей попытки премьера мюзикла всё же состоится — в декабре.
— Продюсеры, артисты стоят к вам в очередь за музыкой?
— Нет. Песен я не пишу давно. А мюзиклы… Был фильм «31 июня» (режиссер Леонид Квинихидзе, — «Известия»), мне хотелось, чтобы эту историю не только по телевизору смотрели. Начал работу над мюзиклом. Конечно, пришлось переделывать сценарий: что возможно в кино, нельзя в театре. Потом появился мюзикл по мультфильму «Тайна третьей планеты». Но на этом я не остановился. С поэтом и драматургом Сергеем Плотовым решили создать мюзикл по Шварцу — «Тень». Хороший получился. Но никто не берет, никому не нужно. Так и лежит.
Меня пригласила Екатерина Михайловна Образцова для Театра кукол имени Образцова сделать спектакль «Барон Мюнхгаузен». Я написал музыку. Он идет с большим успехом. Сейчас работаю для другого театра кукол над «Волшебником Изумрудного города».
— А не было у вас порыва написать оперу, например, для Анны Нетребко?
— Если оперу писать, и она будет лежать в столе, это неинтересно. Надо конкретно договариваться с театром. Идея должна быть реализована. Сейчас я рассчитываю на то, что, возможно, с моей музыкой будет большой сериал про нашу агентуру за рубежом во время войны. Там будет и о Гитлере. Деньги на него есть, но заказа нет. Продюсер договаривается с телевидением.
Музыка в театре или в кино — прикладная. Она зависит не от того, как я хочу сделать. Надо, чтобы она соответствовало изобразительному ряду, задумке режиссера, была в контексте с изображением.
— А в конфликте она может быть?
— Всё может быть. Пишешь и думаешь, что это будет главная тема, а, оказывается, не так. Был фильм «12 стульев» Гайдая. Я написал песню: «И не надо зря портить нервы, вроде зебры жизнь, вроде зебры. Сегодня черный цвет, завтра белый цвет. Вот и весь секрет». Ее вырезали, посчитали антисоветской. Подо всё можно подкопаться.
Но никакой политики там не было. Леонид Дербенев писал стихи, и не думал: «А вот сейчас я советской власти покажу». Он работал на героя — Остапа Бендера. У него же так и было: черный цвет, а потом он найдет миллиарды, и вот белая полоса начнется. Песню убрали, а лейтмотив оставили. Мелодия идет через весь фильм.
— Вы следите за тем, как развивается музыка?
— Слежу, мне интересно. Но изучить то, что за последнее время нового появилось, пока времени нет. Работал над мюзиклом, записывал семь дисков с музыкой из разных фильмов. Сейчас еще над книгой работаю. Чтобы переключиться, надо закончить дела. Вот освобожусь, и хочу послушать молодых, поучиться —- может быть, и я смогу в такой манере что-то сделать.
Когда-то мне маленькая дочка, придя из школы, сказала: «Папа, у нас мальчики говорят, что ты пишешь музыку для своего поколения». И я задумался. Представил себе, что мы все композиторы одного поколения плывем по течению реки, а от нее уходит протока узкая. И вся молодежь туда плывет. Я подумал, чем раньше я буду против течения карабкаться, чтобы в это русло попасть, тем легче мне будет потом. Пусть я не буду в авангарде, но я буду вместе с теми, кто идет вперед. И я карабкался.
— Вы стратег, однако. Может вам и рэп нравится?
— Я знаю что такое рэп. Когда я его первый раз услышал лет 20 назад, подумал: «Ему не хватает только припева». Через десять лет стали сочинять так, как мне виделось. А потом опять начали только тараторить.
Вот почему я хочу молодежь послушать, чтобы тоже рэп написать. Ведь в рэпе вы мелодию не запомните. В этом и беда его. А если туда добавку сделать в виде запоминающегося припева, будет лучше. Рэп — как женщина. Оделась хорошо, но выглядит скучно. А брошку или бантик цветной приколола, и наряд заиграл!
— Вы живете за рубежом, в Москве бываете наездами. Как на чужбине музыка пишется?
— Мне там даже лучше пишется. У меня комната 40 м, большая. Из окна вид на сад. А если на второй этаж подняться, то я вижу заснеженные Альпы и даже фонтан в центре Женевского озера. На этот вид посмотришь, и сразу настроение хорошее.
Я живу на границе Франции и Швейцарии. До центра Женевы 10 км. Это как мне в Москве до метро «Сокол» доехать. Дочь работает в Женеве во Всемирной организации здравоохранения.
— Так у вас связи в медицине на самом высоком уровне?
— Нет, она там завотделом переводов.
— Ваши отношения Аллой Пугачевой были непростыми. Вы много с ней работали поначалу. Потом ваши пути разошлись. За что сейчас вы цените Аллу Борисовну?
— За ее талант. Алла — единственная, с кем я работал, а не просто записывал песни. Больше 20 песен мы сделали в моей студии. У меня до сих пор сохранился очень дорогой мне микрофон, в который она пела.
— В нашей стране так и не появилось певицы, которую бы назвали «№ 1», как Пугачеву, Почему?
— Такое бывает. «№1» была Клавдия Шульженко, потом появилась Алла Пугачева и больше никого. Ну, София Ротару еще, конечно, певица.
— Но ее не называют Примадонной.
— Пугачева всегда очень серьезно относилась к работе. Знала текст, мелодию правильно интонировала. Подходила к стихам очень точно. Раскрывала замысел поэта. Другие позволяли себе приходить в студию неготовыми. Я говорил: «Но вы же совершенно не ту ноту поете. Я вам клавир дал, а вы не могли поучить дома и сейчас время отнимаете?» У Пугачевой же всё было профессионально.
Когда мы писали «Волшебник-недоучка» Алла спела нормальным голосом. А прослушав в аппаратной запись, сказала: «Нет. Александр Сергеевич, я пойду на рояле поиграю минут десять, потом перепишем». И во второй раз спела ее мальчишеским голосом. Песня зазвучала совсем по-другому. Ей хотелось сделать ее интереснее и ярче. Это не всякая певица сможет.
— В последнее время у вас не было желания написать для нее песню?
— Мы как-то с ней говорили об этом. Правда, лет десять назад. Как летит время… Так вот, Алла сказала, что у нее уже не тот диапазон. Нужна песня, чтобы не было очень низко и очень высоко. А так писать очень сложно. Видимо, она не хочет спеть хуже, чем раньше. Чтобы не сказали: «А-а! Вот Пугачева уже не может петь». Алла всё правильно делает.