Село Хреновое и его обитатели: смешались в кучу кони, люди
Специалистка по масонам в творчестве Сумарокова, подвизавшаяся почти два десятка лет в более «кормной» сфере глянцевых журналов, Марина Степнова заявила о себе как о прозаике еще в 2000 году. Ее второй роман «Женщина Лазаря» получил «Большую книгу» и был неожиданно обласкан заморской The Guardian. Нынешний, уже четвертый по счету опыт в большом жанре привлек внимание критика Лидии Масловой, представляющей книгу недели — специально для «Известий».
Марина Степнова
Сад
Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. — 412 с.
Первая глава новой книги Марины Степновой начинается с восклицания «Что за прелесть эта Наташа!». Распознать цитату из внутреннего монолога залюбовавшейся самой собой Наташи Ростовой не составит труда читателю, уже справившемуся с первым испытанием романа-квеста — эпиграфом, который нужно прочесть задом наперед. Намного понятней он от этого не становится (одна из нескольких строк гласит: «о волчьем зубе, об удушье и кашле»), и смысл этой шарады разъяснится много страниц спустя. Способность быстро читать наоборот и в зеркальном отражении — лишь одна из множества оригинальных особенностей, присущих героине «Сада», названной в честь героини Толстого и отзывающейся на домашнее имя «Туся».
Дочь 44-летней княгини (такой возраст роженицы и сейчас-то в России не слишком привычное явление, а во второй половине XIX века, когда происходит действие, — и вовсе неприличный реприманд, даже в законном браке) еще до рождения представляет собой во многих отношениях исключительный случай, а по мере взросления радует читателя разнообразным ассортиментом странностей и экстравагантных выходок. Однако в творчестве Степновой в принципе трудно встретить так называемых «обычных» людей, которых на самом деле почти не бывает и в жизни, какой бы бесцветной она ни казалась. Они существуют только в плохой литературе и «правильных» фильмах, да еще, пожалуй, в живописи передвижников.
Сад Степновой, любящей парадоксальные и заковыристые человеческие сочетания и констелляции, вызывает в памяти скорее другую живописную референцию — «Сад земных наслаждений» Босха. В одном из эпизодов упоминается, кстати, любопытный спецэффект — свеча, которая «заплясала, задвигалась, превращая Рембрандта в Босха». А что касается кинематографических ассоциаций, «Сад» временами напоминает триллер вроде «Изгоняющего дьявола», когда из чудной девочки Туси вдруг лезет совсем уж чудовищная хтонь.
Начав говорить лишь через несколько лет после рождения, которые она проводит преимущественно на конюшне, будучи без ума от лошадей, Туся первым делом овладевает брутальным лексиконом конюхов. Так что уже первое ее слово, нецензурный анатомический термин, процитировать в рецензии не представляется возможным, а потом девица начинает исторгать, словно неконтролируемую зловонную рвоту, потоки матерщины.
Марина Степнова
В роли «экзорциста» тут выступает самый близкий Тусе человек — пожилой семейный доктор, заменивший ей отца после того, как тот трусливо сбежал от упорно молчащей девочки, сочтя ее дефективной. То, что кровное родство порой ничего не значит, в отличие от душевных связей, иногда предопределенных свыше, фатально-метафизических, — одна из любимых тем Марины Степновой. В «Саде» эта дихотомия животного и человеческого родства исследована с максимальной психологической глубиной.
Классическую русскую литературу Степнова довольно находчиво использует как удобрение для своего пышно цветущего «Сада». Помимо утилизации Наташи Ростовой, в ход идут Карамзин, Набоков, Мандельштам, не говоря уже о Чехове, к которому отсылает как само название романа, так и судьба пресловутого сада. Он, впрочем, выступает тут почти как одушевленное существо, самым активным образом участвующее в сюжете наравне с человеческими персонажами, а не только служит символом чего-то возвышенного, как в чеховской пьесе. Вообще, степновский сад в дворянском имении неподалеку от реально существующего села Хреновое (ударение на «о») Воронежской губернии, — куда сложнее и страшнее, чем чеховский. Это такой сад, от которого легко отпадает первая буква, стоит лишь заглянуть за его изнанку:
«Теперь, в этом сочном, через край выпирающем, почти непристойном саду она внезапно осознала, что двадцать пять лет прожила с мужем просто бок о бок, словно они и вправду не люди были, а выхоленные домашние собачонки, так давно привыкшие к общей миске и лежанке, что между ними стерлись все жизненно важные, звериные различия»
Каждый по-своему несчастный обитатель степновских многофигурных конструкций словно испещрен замочными скважинами, в которые можно подсмотреть его душевное содержимое, которое часто вызывает такие же острые ощущения, как если бы у тебя на глазах сверлили дрелью живую плоть. Степнова снова успешно выступает в специфическом поджанре хоррора, который можно обозначить как «ужасы семейной жизни». Хотя и бессемейная жизнь тут страшна по-своему, но замкнутый сам на себя человек всё же не подвергается таким рискам, какими чревато любое взаимодействие между людьми, даже если оно возникает из самых благих намерений и начинается самым счастливым образом.
Как и другие наиболее сильные романы Степновой («Хирург» и «Женщины Лазаря»), «Сад» временами требует крепкой нервной системы, и прежде всего — той способности смотреть на какие-то довольно отвратительные физиологичные вещи, не отворачиваясь, какая присуща медикам. Степнова, сама дочь врача, продолжает наращивать ужасающую виртуозность в описании граничащих с летальным исходом болезненных состояний (в «Саде», например, растянувшихся на несколько дней изнурительных родов), а также тяжелейших телесных повреждений. В эпизоде, где детально изображено состояние врача, изувеченного во время холерного бунта в Петербурге, хочется просто зажмуриться, как на каком-то жутком членовредительском слэшере. Но и зажмуриться невозможно или, скажем, отложить книгу, потому что пугающие порой степновские тексты имеют свойство тебя засасывать. Чем более антипатичные персонажи возникают на страницах, тем трудней отвести от них взгляд (схожий эффект производит, чтобы далеко не ходить за примером, «Село Степанчиково и его обитатели»).
В «Саде» одним из самых неприятных оказывается вполне никчемный будущий Тусин муж, в чью предысторию вплетены интересные отношения с чрезвычайно обаятельным Александром Ульяновым, у которого есть брат Володя, «картавый, несносный, вечно донимающий всех шахматами». Письмом бедняги Александра к другу, непрочитанным и трусливо порванным, от которого осталась лишь пара слогов, весьма эффектно заканчивается роман.
Степнова своей авторской волей восстанавливает улетевшие в небытие строки, точнее — одну-единственную фразу, которая повторяется, по несколько экзальтированному выражению писательницы, «тысячу раз подряд». Но тут, сжалившись над читателем, автор даже не прибегает к набоковскому приему: «повторяй, наборщик, пока не кончится страница», а довольствуется лишь пятикратным повтором — все-таки, при всей безжалостности Марины Степновой к читателю, милосердие иногда стучится и в ее суровое сердце.
