«У нас не было возможности проиграть в гонке»
Первая вакцина от нового коронавируса создана на платформе, которая проверялась в течение нескольких лет. Это позволяет рассчитывать на ее безопасность для организма в отдаленной перспективе. Впервые «Спутник V» ввели людям в конце марта 2020 года, и спустя пять месяцев у них сохраняется высокое количество антител, рассказал «Известиям» директор Национального исследовательского центра эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи академик РАН Александр Гинцбург. Производство вакцины на уровне 80 млн доз за год позволит справиться с эпидемией коронавируса в России к лету 2021-го, а если появится еще один надежный препарат такого рода — то и раньше. Качество «Спутника V» подтверждает, по его словам, появившаяся на днях публикация об этом препарате в британском научном журнале The Lancet.
Научное признание
— Какое значение имеет появившаяся 4 сентября в журнале The Lancet публикация о разработанной вами вакцине от коронавируса?
— Это важно как для коллектива авторов публикации — сотрудников нашего института и тех, кто с нами вместе работал, — так и, надеюсь, для всей науки, которая в настоящее время во всем мире занимается проблемой создания вакцины против COVID-19.
— Нет ли в вопросе создания вакцины экономической гонки?
— Гонка гонкой, а наука наукой — давайте четко разделим эти два явления. Та же публикация в журнале The Lancet показывает, что серьезное научное сообщество едино — независимо от его географической и национальной принадлежности — и довольно объективно. Во время прохождения рецензирования статьи (а рецензентов было пять — это много) мы получили большое количество замечаний — очень правильных и интересных. В письменном виде на все ответили. По всей видимости, ответы были восприняты положительно, потому что публикация увидела свет в самом престижном высокорейтинговом международном журнале. Все другие статьи на ту же тему в этом издании говорят о том, что мы находимся на правильном пути.
Все разработки вакцин в нашей стране и за рубежом, которые продвинулись на серьезную стадию клинических испытаний, основаны практически на одном и том же принципе. Это векторные вакцины — с помощью вектора вируса нужная нуклеиновая последовательность, которая кодирует целевой белок, в данном случае белок «короны», доставляется внутрь клеток человека. Даже принцип, который используется в мРНК-платформе, фактически не отличается от технологии векторной доставки: так же в организм вакцинированного доставляется нужный целевой ген. Единственное различие — в способе доставки. В нашей технологии этот ген доставляется с помощью аденовируса, хорошо отработанного в ходе эволюционного процесса за десятки миллионов лет. МРНК-платформа использует совершенно новый, во многом искусственный способ доставки. Насколько коллегам, работающим с этой технологией, удастся преодолеть принципиальные моменты, которые еще природой не отработаны, большой вопрос. Если удастся — честь им и хвала.
— Научный мир с интересом смотрит на все разработки.
— Вы правы. Если здесь есть конкуренция, то научный интерес преобладает. Есть желание найти оптимальный вариант создания этой вакцины. Наша публикация — не самый маленький шаг в нужном направлении.
— Означает ли она признание вакцины научным сообществом?
— Научное признание очевидно. Мы отчасти этим гордимся.
Испытали на Эболе
— Как создавалась первая зарегистрированная в мире вакцина против COVID?
— Я неоднократно говорил, что вакцина против COVID-19, которая сейчас получила международное название «Спутник V», создавалась не на голом месте. В течение четверти века три поколения сотрудников института Гамалеи работали над этой технологией. Ее начинал разрабатывать Борис Народицкий, который до сих пор активно работает в нашем институте, для целей генной терапии — когда в организм доставляется человеческий ген, который пытается заместить поврежденный.
С 2014 года эта же технология начала использоваться для конструирования векторных вакцин. Сначала она была опробована для создания вакцины против вируса Эбола. Всё вышло очень неплохо: был получен препарат с минимальными побочными эффектами и с большой иммуногенностью. Его испытали не только на добровольцах в России: по распоряжению правительства мы два года применяли его в очаге этой инфекции — в африканской стране Гвинее. Это была большая совместная работа с Министерством обороны — 48 ЦНИИ, с Военно-медицинской академией имени Кирова, с «Русалом» — на базе госпиталя, который этот концерн построил там во время эпидемии Эболы. Это позволило успешно провести испытания вакцины и стало очень хорошей материальной базой для использования технологии при создании различных вакцинных препаратов против коронавируса.
Первый такой препарат начал разрабатываться 2–2,5 года назад, когда эпидемии COVID-19 не было, никто про этот вирус не знал. Мы получили задание по созданию вакцинного препарата против коронавируса MERS. У него гораздо большая летальность, чем у COVID-19, — около 40%. Мы довели эту разработку до окончания второй фазы клинических испытаний, 220 добровольцев получили вакцинный препарат, он продемонстрировал свою безопасность, высокую иммуногенность. Когда началась эпидемия COVID-19, те же сотрудники, которые работали над вакциной против MERS, переключились на создание препарата против COVID-19.
— Были наработаны и научная, и материальная базы?
— Да. Нам были известны уже все детали будущей вакцины благодаря большому опыту использования этой платформы и создания фактически аналогов, во многом даже гомологов (вещества, близкие по строению и свойствам, которые отличаются на одну или несколько групп — СН2. — «Известия») вакцины против COVID-19. Аналогом можно назвать вакцину против вируса Эбола, а гомологом — вакцину против MERS. Они по нуклеотидной последовательности почти на 80% похожи с вакциной против COVID-19.
Когда мы получили в конце февраля госзадание, мы знали уже все детали препарата, который должны были конструировать. Нам надо было только последовательность вируса MERS заменить на последовательность COVID-19 в тех же носителях, в тех же векторах, в тех же дозах. Мы знали, какие дозы надо вводить подопытным животным: крысам, хомячкам, обезьянам. Даже представляли дозу вакцины, которую необходимо вводить человеку.
Методология была отработана полностью в деталях. Это и позволило в очень сжатые сроки получить качественный продукт, который был зарегистрирован согласно постановлению правительства № 441. Постановление было принято очень вовремя, наша регуляторика — правительство, Минздрав — тонко отреагировала на ситуацию.
Эта вакцина создается фактически в боевых условиях, когда идет пандемия, весь земной шар охвачен этой инфекцией. Сначала звучали всевозможные голоса, что это постановление якобы дает возможность выпускать на рынок недоработанные препараты. Но, если вы посмотрите на мировую регуляторику последних десяти дней, оказывается, Китайская Народная Республика приняла на вооружение ту же самую технологию регистрации. В США на самом высоком уровне выдвинули предложение регистрировать препараты, в том числе вакцинные, по укороченной методике, что полностью соответствует 441-му постановлению. То же самое, насколько я понимаю, прозвучало из уст премьер-министра Англии Джонсона. Он не ссылался на 441-е постановление, но суть его заявления сводилась именно к тому, что российская регуляторика в данном случае наиболее жизнеспособная и правильная.
— С точки зрения обывателя кажется, что вас подгоняли, над вами висел дамоклов меч. Это так?
— Если нас что-то и подгоняло, то это ответственность перед собой. Я руковожу коллективом профессионалов очень высокого качества, очень высокой науки. Это не давало возможности расслабиться и проиграть в гонке — в гонке только с инфекцией, больше ни с кем. Как профессионалы мы прекрасно понимаем, что возбудителя надо поймать, изолировать и нейтрализовать. Именно это двигало буквально всеми сотрудниками, которые принимали участие в работе. Она начиналась группой из семи, восьми, десяти человек, а сейчас большая часть института, включая участников производственного процесса, работает над пострегистрационными исследованиями — самыми масштабными в истории нашей страны.
— 40 тыс. добровольцев до этого не было ни разу?
— Никогда. Не исключаю, что и в мире такие масштабные исследования проводятся впервые.
— Критика Запада, которая звучала сразу после регистрации вашей вакцины, сейчас прекратилась?
— Я не слышал ни одного критического высказывания, а только вопросы от профессионального сообщества. Совершенно нормальные аргументированные вопросы, которые и я бы задал своим коллегам. Из пяти рецензентов статьи в The Lancet каждый написал не менее страницы, а то и полторы вопросов, на которые мы ответили. Ответы удовлетворили рецензентов.
Но была и критика из уст чисто экономических конкурентов. Они сразу испугались, что появился вакцинный препарат, обладающий, с большой вероятностью, лучшими потребительскими свойствами, который у зарубежных производителей, большого бизнеса может отнять не один миллиард долларов. Это была, я бы сказал, тоже нормальная попытка не допустить конкурента на рынок.
— Вы публикуете свои результаты во многих источниках, не держите это в секрете.
— Да. Наша открытость, наверное, поражает всю научную общественность.
Побочные эффекты
— Вы заявляли, что вакцина безвредна, безопасна. Единственный побочный эффект, который был у испытуемых, это повышение температуры до 38 °C.
— Температура до 38 °C, иногда покраснение, мышечная боль в месте инъекции, что свойственно всем вакцинным препаратам, которые уже десятки лет находятся на рынке и входят в Национальный календарь прививок. Никаких побочных эффектов с серьезными осложнениями не наблюдалось, все характеризовались средней тяжестью.
— Опасаетесь ли вы, что применение новой вакцины может привести к еще неизвестным отдаленным негативным последствиям?
— Нет, не опасаюсь, потому что с аденовирусом человечество родилось и продолжает жить. И никаких нареканий на него в плане влияния на репродуктивную способность, на эмбриогенез, на онкологические заболевания нет. Он не заменяет нашу нуклеиновую кислоту, не передается вертикально — от матери ребенку. То есть нет никаких оснований говорить, что сам аденовирус, который активно размножается в нашем организме, может с нами сделать что-то плохое, кроме воспалительной реакции на несколько дней. Он не может размножаться в нашем организме, поэтому в принципе ничего плохого нам не сделает.
В наши клетки из кровотока аденовирус проникает в течение часа-полутора. Внутри клеток он сбрасывает оболочку, и остается только нуклеиновая кислота, которая экспрессирует, то есть генетическая информация считывается и превращается в белок. А белок превращается в корону. Корона встраивается в мембрану тех клеток, где она синтезируется, и выступает в качестве антигена. На него и вырабатываются антитела. Эта ДНК внутри наших клеток существует в течение 10–12 дней. За это время идет постоянная иммунизация. Потом ДНК вируса деградирует, остаются только антитела. И всё, мы защищены.
— Будут ли в третьей стадии клинических испытаний принимать участие пожилые и люди с хроническими заболеваниями?
— Обязательно. Одна из задач третьей стадии и состоит в вовлечении в круг исследуемых людей 60+, то есть 70-, 80- и даже 90-летних, чтобы по результатам третьей стадии расширить официальную возможность применения вакцинного препарата.
— Если бессимптомник — человек, который в данный момент болен, но врачи об этом не знают, — сделает прививку, это опасно?
— Если человек в данный момент ПЦР-положительный, ему не надо делать прививку.
Защита на два года
— В литературе появлялась информация о повторном заражении COVID-19. Означает ли это, что привитый человек тоже может подцепить заразу?
— Нет, не означает. Единственный вопрос, который здесь надо исследовать, не связан с возможностью повторного заражения, он чисто феноменологический: какова будет продолжительность действия вакцины? Любая правильно сделанная вакцина не только в данный момент дает высокие титры антител, но и образует клетки памяти. Исходя из технологической платформы, на которой была создана наша вакцина, мы в настоящее время утверждаем, что продолжительность ее действия будет составлять не менее двух лет — именно столько времени клетки памяти сохранят иммунный ответ. Может быть, и больше. Если через год после вакцинации вы исследуете кровь пациента и там будет очень низкое количество антител, это еще не значит, что вакцинированный не защищен. Его надо будет обследовать на характер иммунного ответа, и мы будем это делать. Если в результате введения соответствующего антигена антитела будут образовываться на второй-третий день, значит, характер иммунного ответа определяется наличием клеток памяти. Тот, у кого будет такой иммунный ответ, точно защищен от инфекции. Если антитела будут появляться на 12–14-й день, можно говорить о том, что клеток памяти нет, вакцина уже утратила свое защитное действие, и тогда человек может повторно заразиться.
С этой инфекцией мы знакомы пять-шесть месяцев, а вакцина впервые была введена в конце марта. То есть сейчас можно экспериментально утверждать, что она защищает в течение пяти месяцев. У некоторых вакцинированных мы проверяли наличие антител — их количество не падает. Но это небольшой срок. У себя я посмотрю количество антител и характер иммунного ответа после Нового года, готов буду вам тогда доложить.
Понадобится дополнительное клиническое исследование, в котором будет изучена продолжительность действия данного вакцинного препарата. Я не исключаю, что здесь будут использоваться те добровольцы, которые сейчас вошли в третью, пострегистрационную фазу, и часть тех, которые участвовали во второй фазе исследований.
— Нужно ли будет менять вакцину, если вирус COVID-19 сильно изменится?
— Говорить о том, что вирус очень изменчив, правильно, но эта изменчивость заложена в самой его природе. Не исключено, что в процессе взаимодействия с нами этот вирус может антигенно изменяться. Если это произойдет, необходимо будет менять антигенный состав штамма вакцины. То же самое мы делаем против вируса гриппа практически каждый год.
В мире существует система мониторинга, которая ответственна за то, чтобы с некоторым опережением определять, какие новые антигенные варианты вируса гриппа появляются, чтобы вовремя была сделана вакцина от них. То же самое, возможно, придется делать и с COVID-19. Однако вирус кори существует совместно с человечеством, по всей видимости, с момента его возникновения, и за всё время наблюдения он ни разу антигенно не изменился. По какому пути пойдет эволюция, мы не знаем, надо немного подождать. Думаю, еще годик.
— Когда, на ваш взгляд, отступит пандемия? Возможна ли вторая волна в России?
— Тогда, когда мы сможем произвести нужное количество вакцины и всё население нашей страны и отчасти население всего земного шара будет провакцинировано. Тогда можно будет говорить, что пандемия отступила. Боюсь, у нас будут постоянные сражения и потери в борьбе с данным возбудителем, пока не начнется массовая вакцинация.
— Вы говорили, что всех можно привить за 7–12 месяцев. При этом имели в виду именно вашу разработку?
— Да, причем не просто разработку, а очень сложный и дорогостоящий процесс масштабирования. Сейчас наша технология передается не только за рубеж, но и на другие наши, более мощные отечественные площадки. Потому что наша площадка с октября сможет производить 600–700 тыс. вакцин в месяц, а площадки «Биннофарм», «Р-Фарм» и «Генериум» вместе — около 5 млн вакцин. То есть за 12 месяцев можно произвести 80 млн доз вакцины. И мы получим хороший процент защищенных людей в нашей стране, что создаст протективный популяционный иммунитет. И это позволит прекратить эпидпроцесс, то есть неконтролируемое распространение инфекции в популяции. Это основная цель вакцинирования — не с точки зрения каждого индивидуума, который хочет защитить себя и свою семью, а с точки зрения государства, которое хочет защитить всё, что находится внутри его границ.
— То есть мы сможем справиться с этой проблемой к лету следующего года?
— Я на это надеюсь, если всё пойдет по плану.
— Если добавится еще одна вакцина, мы еще быстрее совладаем с ситуацией?
— Да, это будет очень хорошо, если появится еще одна вакцина с хорошими потребительскими качествами, с продолжительной и эффективной иммунной защитой.
— Вы сейчас разрабатываете и лекарства от коронавируса?
— К сожалению, активное финансирование этой разработки еще не началось, тем не менее мы думаем о создании препарата на основе моноклональных антител. Готовим несколько его вариантов. Вместо того чтобы тяжелобольных подключать к аппаратам искусственной вентиляции, им надо вводить готовые антитела с помощью капельниц, инъекций в течение 10–15 дней, защищая организм от возбудителя до тех пор, пока он сам не начнет вырабатывать антитела. С момента заражения до логарифмического поднятия, когда антител в организме начинает вырабатываться много, проходит две недели, около 14 дней. Надо создать препарат, который будет защищать инфицированного человека всё это время. Над этим мы сейчас работаем.
