Сергей Левченко: «Референдум поднимет явку на выборах президента»

В Иркутской области впервые пройдет референдум регионального уровня по вопросу выборности мэров. Его проведение в день голосования на выборах президента — 18 марта 2018 года — инициировал губернатор Сергей Левченко.

О том, как референдум поможет обеспечить явку на выборах главы государства, конкуренции с Западом за питьевую воду, жизни после БАМа и отношениях с партией власти Сергей Левченко рассказал в интервью спецкорреспонденту «Известий» Наталье Рожковой.

Референдум и явка на выборах

— Вы единственный губернатор от парламентской оппозиции, победивший на выборах кандидата от «Единой России». Это тиражируемый опыт или исключение из правила?

— Мне кажется, в каждом регионе во всех политических силах есть люди, которые могут эффективно работать. Если искать их только в ЕР — скамейка запасных будет намного короче, чем могла бы быть.

— А вам удалось выстроить отношения с ЕР?

— Конечно, у единороссов остается какой-то внутренний червячок после поражения на выборах в 2015 году. Но есть вопросы, которые я обязан согласовать с заксобранием региона, где у ЕР — большинство. Трижды согласовывал своих первых заместителей, дважды — бюджет, причем единогласно. Проблем не возникло.

— Впереди выборы российского президента. Федеральный центр уже озвучил пожелания по явке — в частности, назывались цифры «70 на 70». Это может стать для вас проблемой?

— Любой политик и любой губернатор заинтересован в том, чтобы президент был избран максимально легитимно. При уровне поддержки 50% и явке 50% получится, что за него проголосовали только 25% избирателей. Руководить страной при таком уровне доверия будет невозможно.

— И как вы намерены обеспечивать высокую явку?

— Никакого давления не будет. Я уже показал это на выборах в Думу в 2016 году. Но в высокой явке мы тоже заинтересованы. И, кстати, поднять ее поможет запланированный на один день с выборами президента референдум о введении в Иркутской области только прямых выборов глав местного самоуправления, в том числе — мэра областной столицы.

— А зачем вам прямые выборы мэров? Или КПРФ рассчитывает, что у нее будет на этих выборах, так скажем, режим благоприятствования?

— Мы решаем внутрирегиональную политическую задачу — обеспечение связи власти и общества, а заодно и задачу федерального центра по обеспечению явки и легитимности на президентских выборах. У нас имеется заключение комитета Госдумы по местному самоуправлению о том, что у нас есть все правовые основания для проведения референдума, причем именно на уровне области.

— После того как вы вышли с этой инициативой, обсуждалась ли она в администрации президента?

— Конечно, коллеги из Москвы интересуются ситуацией в регионе, но все наши аргументы были восприняты спокойно и с пониманием.

— Ряд источников называл вас одним из возможных кандидатов в президенты от КПРФ. Это правда?

— Партия будет в декабре тайным голосованием определять своего кандидата. Я себя, прямо скажем, не вижу в этой роли.

— А переговоров с вами на эту тему никто не вел?

— Да разговаривают каждый день, то одни, то другие. Но я себя не ощущаю попрыгунчиком — тут посвистел, там пофестивалил. Я другого склада человек, пришел работать.

— Раз попрыгунчиком не ощущаете, значит, и на новый срок пойдете?

— Да.

— От КПРФ или…?

— От КПРФ. Мне много раз предлагали переход, но я партию менять не собираюсь.

Область комсомольских строек

— Вы находитесь на посту губернатора уже полтора года, что изменилось за это время?

— Многое. Приведу несколько примеров. Область вышла в лидеры по росту промышленного производства — у нас прибавка 5,7% при общероссийской 1,1%, мы заняли второе место в Сибирском федеральном округе и 16-е по России по инвестициям в основной капитал — всего 258 млрд рублей. Это на 25% больше, чем в 2015 году. В прошлом году в июне мы получили от Standart & Poors рейтинг «Стабильный».

— При этом Иркутская область — в списке регионов-доноров...

— У нас в конце 2015 года была «дырка» в бюджете на 5 млрд рублей. Я тогда только вступил в должность. Нам пришлось разрабатывать антикризисный план и доказывать в правительстве, что эту «дырку» нам должны закрыть. Ведь мы хотя и регион-донор, но всё равно обращаемся за дотациями и субсидиями, потому что у нас сначала всё изымают а потом дозированно дают. В результате в декабре 2016 года нам вернули даже не 5 млрд, а 7 млрд. Бюджет 2016 года мы правили четыре раза, и каждый раз в сторону увеличения как доходной, так и расходной части.

В целом по региону за год прирост экономики — 5,7%, сельского хозяйства — 5,9%, обрабатывающих отраслей, в том числе машиностроения, — 1,9%. Это при том, что Сибирский федеральный округ в среднем на 3% упал по обрабатывающим отраслям. Рост доходов позволил нам 15 млрд инвестировать в строительство.

— В Москве сейчас обсуждается проект сноса пятиэтажек, в это будут инвестированы огромные средства. В Иркутской области есть необходимость в подобной программе?

— Наш регион — это область восьми всесоюзных ударных комсомольских строек: Братск, Ангарск, Усть-Илимск, Байкальск, три гидроэлектростанции и, конечно, БАМ, не говоря уже о предприятиях. Когда шли стройки, строителям давали временное жилье. И сейчас — тут хвастаться особенно нечем — мы обладаем самым большим количеством такого временного жилья. Поэтому у нас самая большая программа по переселению. Мы ее почти выполнили, остался только Братск, но она заканчивается 1 сентября.

Проблема в том, что когда эта программа версталась, в нее включалось жилье, признанное аварийным и ветхим на 1 января 2012 года. Но за прошедшие пять лет и другие здания обветшали. Да и программу делали в спешке, не все проинвентаризировали. И мы уже подготовили письмо в правительство с предложением сделать следующую такую программу, потому что проблема не решена полностью. Необходимо софинансирование — без Федерации ни одному региону не справиться, даже нашему.

— Это касается именно временного жилья или пятиэтажек?

— Пока я говорю про времянки, это двухэтажные деревянные сборно-щитовые дома, которые и строились как временные. По БАМу их очень много. Там нечего разбираться — их сносить надо все чохом. А у пятиэтажек разное состояние. Я давал поручение областному правительству по той же 335-й серии — эти дома надо обследовать, потому что серия строилась на протяжении 20 лет. 

План действий

— Вы избраны от КПРФ, но ничего, так скажем, «коммунистического» в экономику региона не привносите...

— Если вы имеете в виду традиционные для 1990-х годов рассказы о том, что придут коммунисты к власти и колбаса будет по талонам, то, конечно, это только пугалки. Но вот что мы как регион хотим сейчас ввести, так это модель государственного планирования социально-экономического развития. Это будет целая программа, которую мы рассчитываем реализовать и сделать масштабируемой — на уровне макрорегионов, на общероссийском уровне.

— Плановая экономика? А как на это отреагирует бизнес?  

— Речь идет не о каком-то ущемлении прав бизнеса, а о выстраивании отношений между государством и бизнесом на основе партнерства и выполнения бизнесом ряда обязательств. Например, лесной комплекс. В советское время он приносил до пятой части консолидированного бюджета области. Но к 2014–2015 годам этот показатель опустился до 1,5%. А за 2016 год мы на 62,5% увеличили доходную часть с лесного комплекса! Как? Очень просто. Провели инвентаризацию и нашли 300 частных предприятий, которым в предыдущие годы выделили так называемые расчетные лесосеки, то есть им дали право арендовать лес и рубить его в определенных объемах. Но эти предприятия не были зарегистрированы в районах, где они получили лесосеки, не платили белую зарплату и налоги, добыча леса шла, но мимо государства и бюджета.

Мы каждому направили письмо — сказали, что в регионе средняя налоговая нагрузка на один кубометр такая-то и мы ожидаем от вас как минимум вот этой средней цифры, иначе мы к вам придем всерьез. Только эта мера в первом полугодии прошлого года принесла рост доходной части бюджета на 25%.

— Да, но это вы их просто из тени вывели, а так — как рубили, так и рубят...

— Изменение произошло в начале 2016 года, когда я объявил, что следующие лесосеки мы будем выделять при выполнении четырех условий: регистрируешься в этом районе, регистрируешь всех людей и платишь им белую зарплату, а также глубоко перерабатываешь лес — нам надо не кругляк гнать, а делать глубокую переработку. Ну и четвертое — перерабатывай отходы.

 — С другими предприятиями тоже так поступите?

— Мы хотим точно так же ставить им комплексные задачи. Например, строится два объекта фармацевтического кластера в Братске и в Иркутске. Они отвечают заявленным принципам: дают конечную продукцию, то есть это обрабатывающая промышленность, привлекают инвестиции, создают около 700 рабочих мест, причем очень высокого уровня оснащенности. И одновременно это импортозамещение и налоги. Еще один такой объект — диагностический центр в Братске, мы планируем его открыть в январе. Там тоже высокотехнологичные рабочие места — 150 высококлассных врачей, а также приток налогов, потому что часть услуг будет оказываться по ОМС, часть — платно. Но плюс к этому мы решаем важную социальную задачу — улучшаем на порядок систему здравоохранения. Сейчас из Братска ездят в Иркутск, это далеко и накладно. А мы на этот новый центр завяжем около 700 тыс. населения с севера области.

— А вот ваши коллеги из КПРФ выступают за советскую модель здравоохранения, «пирамиду Семашко»: всё бесплатное, возвращение фельдшерско-акушерских пунктов на селе...

— А я как раз с коллегами из КПРФ совершенно согласен, и Владимир Путин с ними согласен, на «прямой линии» в 2016 году он, если вы помните, был удивлен, что ФАПы закрывают. Но и этот вопрос надо решать с учетом социально-экономического планирования. Вот в Усолье-Сибирском (город в Иркутской области с населением 90 тыс. человек. — «Известия») в 2015 году дошло до инфицирования новорожденных в обветшавшем роддоме, единственном на весь город, его пришлось закрыть и возить рожениц за 30 км в Ангарск. В прошлом году мы роддом поставили на ремонт — закрывать не будем. Почему именно такое решение принято? Потому что мы в Усолье-Сибирском делаем ставку на создание территории опережающего социально-экономического развития. Там предусмотрены серьезные налоговые льготы для бизнеса, туда придут предприниматели, там будет рост населения. И там нужен роддом. Именно так и должны планировать эти вещи.

Байкальская вода

— Сибирь часто ассоциируется с экологически чистыми продуктами, не рассматриваете ли вы возможность поставлять свою продукцию в Европу? Там мода на органическую продукцию...

— На экопродукцию на Западе действительно большой спрос. Но чаще всего нам везти товары в Европу очень дорого из-за железнодорожных тарифов. Поэтому везем в Японию, Южную Корею.

— Сейчас же открыли «Новый шелковый путь» — можно везти напрямую в Европу...

— Не получается, всё равно дорого. Для Сибири вообще нужны особые механизмы тарифообразования. Если мы хотим, чтобы экологически чистая сибирская продукция шла в Европу и даже просто в западные регионы России, нужно государственное субсидирование. Иначе нам проще в Китай — это бездонный рынок.

— А что еще экологически чистого можно везти? Орехи кедровые? Байкальскую воду?

— Орешки возим. А если говорить о байкальской воде, то тут есть несколько проблем. Первая: крупные международные компании, которые занимаются поставкой воды по всему миру, потратили миллиарды долларов на то, чтобы внушить многим людям в мире, что Байкал погиб. Когда я бываю за границей в деловых поездках, ко мне подходят чиновники и так называемые экологи и даже ученые и так с сочувствием мне говорят: как же вы там, бедные, где же вы воду берете, чтобы пить?

— А вы им в ответ — бутылочку минералки...

— Дело в том, что есть законодательные нормативы. Самая дорогая вода в мире — это талая, второй вид по ценности и стоимости — это артезианская вода, а третий — открытые источники. И такая вода в западных цивилизованных странах без пастеризации не должна продаваться, ее пропускают через кратковременный нагрев. Хотя на Байкале это не нужно, в любом месте зачерпываешь кружкой и пьешь, это знают все местные жители. Но всё равно реальность такова, что там нас торговые сети могут просто не взять. Зато у нас будет построен завод по розливу байкальской глубинной воды для внутрироссийского рынка.