Основным бенефициаром «Шелкового пути» сначала должна стать Россия

Из семи коридоров «Шелкового пути» перспективными являются только два. И именно Россия сможет стать их основным бенефициаром. Об этом, а также о том, почему Китаю нельзя полностью обнулять таможенные пошлины, о потенциале расширения зоны свободной торговли, ЕАЭС и о том, что будет с уровнем поддержки Евразийской интеграции, в интервью обозревателю «Известий» Анне Калединой рассказал экономист, профессор РАН, директор Центра интеграционных исследований Евразийского банка развития Евгений Винокуров.

— Чего больше от Таможенного союза — выгоды или проблем?

— Мы ожидаем, что в этом году будет подписан и ратифицирован Таможенный кодекс ЕАЭС. Кодекс в целом — определенный шаг вперед. Заметно упрощаются процедуры таможенного администрирования, прописан принцип «единого окна», подробно прописан механизм электронного декларирования — максимальный отказ от бумажного администрирования, переход на электронные системы. Вводится прогрессивное правило по уполномоченным экономическим операторам (УЭО), для которых режим будет еще легче, чем для остальных. Также будет включен режим доверия к  определенным компаниям — импортерам и экспортерам. Если предприятие доказывает, что ему можно доверять, оно попадает в этот список и режим таможенного оформления для него облегчается.

Вместе с тем в Таможенном кодексе сохраняется принцип резидентства. Это продукт компромисса. Согласно этому принципу, компании должны оформляться в таможне по национальной принадлежности: казахстанские импортеры — в казахстанской таможне, российские — в российской, белорусские — в белорусской и так далее. Это в определенной степени пережиток прошлого, от которого пока государства не готовы отказаться.

— Почему?

— Это связано, наверное, с желанием сохранить процедурный контроль за потоками бизнеса, товаров и платежей, за исключением таможенных пошлин, которые всё равно попадают в общий котел, а потом распределяются в соответствии с согласованными квотами.

«Мы никогда не будем возить с китайских фабрик в Европу детские игрушки, обувь»

— В конце февраля президент Владимир Путин посетил с визитом Киргизию и Казахстан, которые входят в ЕАЭС, а также Таджикистан. В том числе обсуждался вопрос «Шелкового пути». Какие последние данные по этому проекту?

— Сейчас много говорится о том, чтобы стимулировать транзит через Евразийский союз между Западной Европой и Западным Китаем. 77% контейнерного товаропотока между Россией и Китаем идут через два порта — Санкт-Петербург и Владивосток. 21% грузов доставляется по суше — через Дальний Восток, Забайкальск, Наушки. И только 2% грузопотока идет кратчайшим путем через Казахстан — Достык и Хоргос. На мой взгляд, яркая цифра — три четверти контейнерного оборота идет через морские порты, причем кружным путем, в основном через Санкт-Петербург.

Но контейнерные сухопутные перевозки растут примерно на 30% в год по трем маршрутам: северо-восток Китая через Забайкальск на Транссиб, северо-восток Китая через Монголию и через Казахстан.

Но важно отметить, что рост идет с очень низкой базы. Речь пока идет о десятках тысяч контейнеров — это немного. Для понимания: в системе РЖД сейчас на транзитные контейнерные перевозки приходится 2% грузооборота и 6% стоимости. В целом тенденция — вверх, но факт остается фактом: пока контейнерные перевозки незначительны по объему и уступают по вниманию к ним насыпным и наливным.

— А какие наиболее перспективные маршруты «Шелкового пути»?

— Мы проанализировали возможные коридоры «Шелкового пути», конкретно — семь маршрутов: через Транссиб, Казахстан и Каспий. Первое, что мы сделали: из потенциала сделали отрицательную селекцию. Мы пришли к выводу, что маршруты через Каспий, порт Актау — на Баку, на Поти, Казахстан, Азербайджан, Грузию, Европейский союз — не являются перспективными. Они очень дорогие, очень сильно проигрывают по цене перевозки одного контейнера. Даже если их сильно проинвестировать, они всё равно будут значительно проигрывать.

Мы установили, что реальная перспектива есть у двух коридоров. Первый, российский, через Транссиб, второй — из Западного Китая через Казахстан на Россию, Белоруссию и Европейский союз. Мы его называем Центральноазиатский коридор. Благодаря девальвации за 2015–2016 годы уже произошло довольно резкое падение стоимости перевозки одного контейнера — примерно на 40%. Это уже само по себе стимулирует определенный рост перевозок.

Мы делаем два допущения: инвестиции в расшивку узких мест в российской и казахстанской инфраструктуре; повышение эффективности — снижение потерь времени на пограничных переходах, на смену колесных пар там, где меняется колея. При этих двух допущениях мы видим потенциал увеличения общего транзита по железнодорожной системе Евразийского союза примерно в два раза — с 30 млн до 60 млн т, или с 4 млн до 8 млн стандартных (20-футовых).

— В какой временной период может реализоваться этот потенциал?

— Это не вопрос года или двух лет, но долгосрочный потенциал виден довольно серьезный. Вместе с тем я бы призвал воздержаться от безудержного энтузиазма. Часто, когда говорят о «Шелковом пути», рисуют картину контейнерных поездов, которые стрелой проносятся по территории Евразийского союза из Китая в Европу и обратно за десять суток, являясь альтернативой морским перевозкам. Существенную долю этих перевозок мы всё равно не оттянем на себя, потому что сейчас перевезти контейнеры из Шанхая в Роттердам стоит $700. Такой стоимости железнодорожные маршруты никогда не обеспечат, поэтому мы можем рассчитывать только на определенные нишевые высокомаржинальные продукты — с высокой стоимостью на килограмм веса или на контейнер.

— О каких продуктах может идти речь?

— Это машиностроительная продукция, компьютеры, компьютерные комплектующие, пищевая продукция, в дальнейшем фармацевтика, косметика. Но мы никогда не будем возить с китайских фабрик в Европу детские игрушки, обувь. Нам этого не нужно, потому что в красивом сценарии, когда как стрела проносятся поезда, Евразийскому союзу не остается маржи. Мы просто запрудим свои железные дороги и всё.

Нам интересно другое: использовать идею «Шелкового пути» для улучшения логистики наших внутренних регионов без выхода к морю. Это Урал, Западная и Восточная Сибирь и наши партнеры в Центральной Азии: Казахстан, Кыргызстан. Гораздо интереснее, проинвестировав прошивку узких мест на железной дороге и в автомобильной инфраструктуре, улучшить логистическую позицию этих центральноевразийских регионов.

— Что это даст?

— Гипотетически появятся новые возможности, в том числе для локализации производств. Удастся снизить транспортные издержки до такой степени, чтобы можно было открывать в Омске, Томске, Кургане новые промышленные производства с перспективой экспорта из этого региона в другие страны. Это было бы реально интересно с точки зрения долгосрочного экономического развития страны. И уже не просто использование нишевого продукта, когда поезда гоняют туда-сюда.

— Сейчас перед регионами стоит задача привлечения инвестиций. Описанная вами логистика поможет им в решении этой задачи?

— Мы считаем, что основным бенефициаром «Шелкового пути» сначала должна стать Россия, потому что по Транссибу грузы уже идут в достаточно приличных объемах и расшить там узкие места чуть-чуть легче. В плане 10–20 лет главным бенефициаром, наверное, станет Казахстан, потому что это самый короткий маршрут из Западной Европы в Западный Китай. Он примерно на 1,5–2 тыс. км короче.

«Если полностью обнулить защиту наших рынков, Китай похоронит всю российскую промышленность»

— США вышли из ТТП, поэтому ведущие экономисты заговорили о закате эры мегаальянсов. В этом контексте какова судьба и перспективы ЕАЭС?

— На самом деле их эра так и не началась. Когда говорят о мегаальянсах, то имеют ввиду прежде всего Транстихоокеанское и Трансатлантическое партнерства. Два соглашения, которые так и не были ратифицированы. Сейчас США вышли из ТПП, и это очень неудачное начало для таких объединений.

И все же у мегаальянсов есть будущее, просто пока этот процесс поставлен на паузу Соединенными Штатами. Предположу, что через 2–3–4 года США вернутся к этой повестке. Китай эту тему продолжает.

Нынешний же момент выгоден для России и для ЕАЭС. Пауза в этом процессе открыла окно возможностей для выстраивания отношений свободной торговли с государствами в Тихоокеанском азиатском регионе. Пока такая неразбериха, можно заключить соглашения о зоне свободной торговли с некоторыми государствами АТР и выстраивать долгосрочную стратегию к этом регионе.

— С какими, например?

— С Вьетнамом такое соглашение уже мы заключили. Сингапур обещает к декабрю подписать соглашение. Есть основания полагать, что позже аналогичным образом поступят Южная Корея, Таиланд, может быть, Индонезия. Возможно, удастся заново начать переговоры с Новой Зеландией.

— А почему переговоры были прерваны?

— Новая Зеландия должна была стать первой ласточкой еще в 2014 году. Но эта страна вышла из переговоров в 2014 году. При этом заинтересованность у этого государства есть. Особенно что касается экспорта мяса и молока. Признаки возможного возобновления переговоров уже есть. Но это, на самом деле, не самый важный наш торговый партнер. Ряд государств Тихоокеанского региона представляют гораздо больший интерес.

— В чем он заключается?

— Что касается Сингапура, то тут скорее инвестиции, поскольку торговые отношения между нашими странами не так развиты. Гораздо важнее тут движение капитала. С Южной Кореей у нас большой торговый и инвестиционный оборот. Это государство также проявляет большой интерес к инфраструктуре — транзиту при экспорте своих товаров в Европу через Россию. Южная Корея еще даже до Китая высказывала этот интерес в рамках евразийского экономического партнерства.

Но тут существует даже больше настороженность со стороны ЕАЭС, поскольку есть чувствительные отрасли — автомобилестроение, например. Некоторые другие отрасли, где мы опасаемся открывать свои рынки Южной Корее.

— Так автомобильная отрасль сейчас не в лучшем состоянии…

— Тем более опасно открывать рынок для Южной Кореи. Тут лучше поворачивать в сторону экспорта технологий и инвестиций, что, собственно, корейцы уже делают.

— Какие инвестиции мы могли бы привлекать из Сингапура и Южной Кореи?

— От Южной Кореи — прямые инвестиции. На сегодняшний момент они вложили уже около $2 млрд, в том числе в автомобилестроение, в электротехнику. Сейчас они также активно инвестируют в финансовый сектор Казахстана и в коммерческую и жилую недвижимость в Казахстане и России. От Сингапура реальнее ожидать все-таки портфельных инвестиций, поскольку это государство больше вкладывает через суверенные фонды, которые приобретают небольшие пакеты, — до 10%.

— В какие отрасли могут быть вложены средства из Сингапура и Южной Кореи?

— Мы ведем проект — мониторинг инвестиций в СНГ и Евразию. И в его рамках мы анализируем тысячи отчетов, доходя до конечного бенефициара. Тем самым решаем проблему учета инвестиций через офшоры. Дело в том, что значительная часть инвестиций, которые поступают с Кипра, Виргинских островов, из Нидерландов, на самом деле являются российскими вложениями в Россию и Казахстан.

Сингапур в Казахстане — это инвестиции в обслуживание нефтегазовых операций, машиностроительный комплекс, в России — в покупку молокозавода в Пензенской области, строительство в Москве, Московской области и Санкт-Петербурге. Также это покупка 30% акций аэропортов Краснодара, Геленджика и Сочи, доли в зерновом терминале, вложения в переработку чая и кофе, масложировой комбинат, производящий продукцию на основе пальмового масла. В общем, Сингапур инвестирует в агропром, строительный, транспортный комплекс, машиностроение.

— Как вы оцениваете потенциал инвестиций из Сингапура?

— Больше площадочный потенциал. Мы полагаем, что через Сингапур и созданные там капитальные структуры в Евразийский союз будут заходить страны Юго-Восточная Азии. Будут создаваться синдикаты, где Сингапур играет большую роль, поскольку это большая фондовая площадка. Здесь я вижу наибольший потенциал инвестиций из Сингапура.

— С точки зрения существующих ныне санкций не будет проблем с расширением зоны свободной торговли?

— Все учитывают этот фактор, и Китай, и Сингапур, но учатся обходить, чем дальше, тем больше.

— Зона свободной торговли и переговоры по ее расширению затрагивают в основном азиатские страны? Или есть и другие перспективные в этом смысле государства?

— Не только. Сейчас ведутся переговоры с Сербией. С этой страной ситуация специфическая: там есть зоны свободной торговли с Россией, Белоруссией и Казахстаном. Сейчас речь идет о том, чтобы сделать единую ЗСТ между Евразийским союзом и Сербией, которая заменит двусторонние ЗСТ. Дальше в списке Египет, Индия и Иран. По ним еще не вышли на стадию переговоров, но есть общие исследовательские группы, меморандумы.

— А Китай?

— Китай стоит особняком. Там идут переговоры о непреференциальном торгово-экономическом соглашении. Это соглашение, которое касается не вопросов обнуления торговых пошлин, а вопросов инвестиционного режима, технического урегулирования в какой-то степени, таможенного администрирования. Но это не зона свободной торговли в чистом виде, потому что к ней ни Россия, ни Казахстан пока абсолютно не готовы. Открыть свой рынок Китаю — так вопрос пока не стоит.

— Сметет?

— Если полностью обнулить защиту наших рынков, Китай похоронит всю российскую промышленность. Может быть, немного жестко формулирую, но в общем и целом позиция такая.

Есть еще страны, с которыми были разговоры на уровне проявления интереса или совместных исследовательских групп. Это  Камбоджа, Монголия, Перу и Чили. Так или иначе затрагивалась эта тема с широким кругом стран — их более 40.

«Единственный реальный кандидат на вступление в ЕАЭС — Таджикистан»

— Вы регулярно опрашиваете граждан государств, которые входят в ЕАЭС или намерены войти в союз, об отношении к евразийской интеграции. В последнем опросе, который датируется прошлым годом, насколько я помню, существенные изменения произошли по Армении, где сильно снизился процент одобрения. Что вы ожидаете от опроса в этом году?

— В этом году опрос пройдет ориентировочно в мае-июне, а данные мы проанализируем к концу лета. Пока можем оперировать только результатами опроса прошлого года. Это исследование мы проводим ежегодно уже пять лет, видим определенную динамику и можем опираться на нее.

В целом цифры позитивные: граждане к евразийской интеграции относятся очень хорошо — это соответствует чаяниям людей. Логика здесь простая: люди выражают свое мнение, считают, что нам надо жить дружно, ездить друг к другу, торговать, производить культурный обмен. Кроме того, 80–90% граждан в соседних государствах говорят, что в случае трудностей за помощью обратятся именно к России.

— Неужели совсем нет негатива?

— Из негатива — уровень одобрения постепенно снижается. Я к этому отношусь спокойно в силу неизбежности. При создании Таможенного, а затем Евразийского союза была определенная эйфория. Обычное явление, когда начинается и быстро прогрессирует большой проект. Потом всё устаканивается, входит в норму, растет уровень безразличия, поэтому рейтинги снижаются.

— Это плохо?

— Это не страшно. Но нужно очень тщательно мониторить конкретные случаи. Вы упомянули Армению. Эта страна в прошлом году показала падение уровня одобрения евразийской интеграции с 60 с лишним процентов до 46%. Мы смотрим, анализируем, доводим эту информацию до госорганов. Надо сразу разбираться, в чем причина такого резкого снижения.

На наш взгляд, одна из причин в том, что в 2016 году было обострение конфликта Армении и Азербайджана вокруг Нагорного Карабаха.

Вторая причина — это повышение цен на ЖКХ: электроэнергия, газ. Эта сфера в Армении контролируется российскими компаниями. Недовольство ростом цен на ЖКХ выплескивается на отношения с Россией. В этом году посмотрим. Если моя интуиция подсказывает правильно, мы увидим повышение уровня одобрения до диапазона 50–60%, но уровня 70–80% уже, наверное, не увидим.

— Влияет ли на одобрение Евразийской интеграции процесс выхода стран из Евросоюза?

— Гипотеза интересная, но мне кажется, что в целом этот процесс не влияет на нас. Мне кажется, люди не склонны переносить негативный опыт ЕС на нашу почву. Здесь скорее проявляется более спокойное отношение к этим процессам, а также то, что часть людей уже начинают примерять на себя процесс евразийской интеграции. Они прямо задают вопрос: «Что мне это дало? Таможенному союзу уже пять лет, Евразийскому — два, что конкретно я получил от этого?». Сложно заметить, что что-то стало дешевле или не стало дороже, что какие-то инвестиции пришли. Такие технические экономические процессы остаются за пределами повседневного внимания людей.

Я не склонен пока драматизировать общий тренд. Пока общая поддержка на уровне 65%. По мировым меркам это много.

— По последним данным, самая высокая поддержка в Кыргызстане?

— Да, а среди стран, не входящих в ЕАЭС, — в Таджикистане, где уровень около 70%.

— По гамбургскому счету получается, что, чем беднее страна, тем выше там уровень поддержки? Или это слишком смелое заявление?

— У нас слишком маленькая статистика — стран мало. Высокий уровень в Казахстане — 74%, а в Белоруссии, которая значительно беднее Казахстана по доходу на душу населения, — 63%. Армения, очень небогатая страна, показывает самый низкий уровень поддержки. Так что корреляции не вижу.

— За счет каких стран мог бы расшириться Евразийский союз и в какой перспективе?

— Я считаю, что единственный реальный кандидат на вступление в ЕАЭС — это Таджикистан. Есть серьезная экономическая подоплека, которая связана с торговыми и инвестиционными потоками, но прежде всего с денежными переводами трудовых мигрантов. Денежные переводы трудовых мигрантов в основном из России, в меньшей степени из Казахстана в Таджикистан составляют от 30 до 40% таджикского ВВП. Поэтому у Таджикистана есть экономическая причина вступить в ЕАЭС. Последние два года этот вопрос рассматривался в Таджикистане на уровне рабочей группы, потом перешел на уровень правительства, но пока никем не педалируется: ни самим Таджикистаном, ни Россией и Казахстаном. Мне кажется, что это очень правильно. Этому вопросу надо дать созреть, ни в коем случае его не педалировать. Заявка на вступление должна прийти от Таджикистана, здесь лучше оставить вопрос в чисто экономической плоскости, не переводя его в политическую.