Армен Джигарханян: «Самое страшное в актерской жизни — зависть»
Его голосом говорят Пол Ньюман, Уго Тоньяцци и Такеши Китано... Для кого-то он — Горбатый из «Место встречи изменить нельзя» или Тристан из «Собаки на сене», а кто-то обожает актера за его Волка из мультфильма «Жил-был пёс». Разные поколения зрителей любят Армена Джигарханяна за разное. Однако для всех он — настоящий народный артист, не только по званию, но и по призванию.
Джигарханян отвечает публике взаимностью, называет поклонников «дочками» и «сынками», зовет на спектакли в свой театр. Там, в перерыве между репетициями новой постановки, корреспондент «Известий» и встретилась с актером.
— Армен Борисович, в Москву из Еревана вас привез Эфрос. Вы работали на сцене с такими режиссерами, как Захаров и Гончаров. В своем театре вы вспоминаете уроки мастеров или внедряете какой-то свой метод?
— Методологию мастеров, может быть, вспоминаю, но всё остальное — только от себя. Я работаю, как умею, использую то, что мне дала природа. При всем желании не смогу стать высоким, если от роду я небольшого роста. Надо следовать своей природе, слушать себя. А Станиславский, Немирович-Данченко — это мифы.
— То есть у молодых актеров не должно быть примеров для подражания, ориентиров в профессии?
— Нет. Мы все уникальны. И не стоит примерять рубашку, как у Марии Семеновны. Не думай, что если на ней она сидит хорошо, тебе тоже подойдет.
— Не секрет, что зрительскую популярность театру во многом приносят медийные лица. У вас их сейчас не так много.
— У нас нет нужды в звездах. Нам не нужна дешевая популярность. В принципе, спекуляция на именах — это плохо. Вчера я щелкал пультом телевизора и наткнулся на Comedy Club. Все слушают глупости и смеются. Убейте меня, но то, над чем они смеялись, — это очень пошло. Если они действительно думают так о жизни, тогда мне грустно за этих ребят.
— Вы — рекордсмен по количеству сыгранных ролей...
— Да, их больше 300.
— ...При этом ваши роли очень разнообразны. И всё же что ближе вашей натуре — комедийные или трагедийные образы?
— Зависит от того, какой я на самом деле в тот или иной момент. Когда у меня погибла дочка, я был трагическим артистом. Когда мой товарищ споткнулся и упал, я — комик. Это моя жизнь. Природа дала нам возможность поговорить друг с другом и рассказать историю, написанную другим человеком. Мы посмеемся, поплачем, но это из желания помочь друг другу. Ради этого мы и выходим на сцену.
— Вы с Инной Чуриковой — смелые актеры: соглашались играть в кино у молодых и с молодыми. Мало кто из народных артистов следует вашему примеру.
— Ну и глупые. А глупый артист — плохой артист. Мы с Инной Чуриковой вместе играли еще и в театре Ленинского комсомола. Это было так прекрасно, так неожиданно, так сложно! А молодым я не отказываю, потому что, занимаясь любимым делом, я каждый раз заново начинаю жить!
— Почему вы так любопытны к жизни и жадны до работы?
— Такова истина. А те, кто сторонится новых исканий в работе, не хочет встречаться с новыми режиссерами, — пижоны. Меня учили так: я должен выйти на сцену и работать на ней. А если ты согласился сниматься в кино, то никакой дождь или холод не должны быть тебе препятствием.
Театр, кино — это моя страсть, моя любовь. Я живу этим, и жизнь у меня хорошая. Когда я в роли, я имею право быть лучше или хуже. Могу менять женщин, и меня не осудят, так как это моя работа. А если ты будешь своих мужиков менять, как перчатки, скажут: «Чем она занимается?» Это так, дочка.
— Откуда у вас такой жизненный заряд?
— Я просто сказал себе: «Я хочу жить». Это желание я остро ощутил после поездки на Ниагарский водопад. До сих пор помню этот шум. Я смотрел на падающую воду и думал: «Это когда-нибудь кончится?» А мне сказали: «Нет, никогда. Может быть, это кончится, когда произойдет какая-нибудь катастрофа».
Мне 81 год, и мне нравится, что я до сих пор способен удивляться, а это очень важная вещь — не делать вид, а искренне радоваться новому. У меня почти 20 лет жил сиамский кот Фил. Общение с ним было для меня счастьем, он каждый раз меня удивлял. Я наблюдал за ним и очень многим вещам в жизни научился у него.
— Например?
— Как он держал паузу, как он смотрел... По его глазам, без слов, мне было всё ясно. Общение с ним было для меня важнее, чем предписания врачей.
— Почему вы приблизили к себе именно кота, а не какого-то человека?
— Разве можно объяснить, за что вы полюбили? Никто не может. И я не могу. Потому что это — загадка. У меня было три жены. Я не смогу ответить даже под дулом пистолета, почему расставался, почему разлюбил. Не знаю. Но что-то произошло, что-то не так повернулось, что-то не получилось...
— Сейчас ваша супруга Виталина управляет театром. Как вы оцениваете ее работу? Она справляется?
— У американцев есть понятие «клан». Если я хочу этот клан держать в своих руках, то рядом должен быть мой человек. Сейчас Виталина — мой человек. Иногда я думаю: «Что же она делает? Неправильно ведь». Но войны пока нет. Мое ощущение, что она меня понимает во всем — и применительно к театру, и по жизни. Поверьте, театр — это очень сложный организм.
— Молодые Джигарханяны в вашем театре есть?
— Да не дай Бог! Артисты обязательно должны быть разные. Театр — это как любовь. В одном случае от нее рождается ребенок, в других случаях — ничего не выходит. И рассчитать или угадать, что мы увидим в финале, очень непросто.
Меня назначили художественным руководителем театра, доверили серьезное дело. За это я взял на себя ответственность и не откажусь от нее.
— Как вы решаете спорные вопросы в коллективе? Как реагируете на обращения бывших сотрудников в суд?
— В суды я лично не ходил, но знаю, что иски бывших сотрудников нашего театра не удовлетворены. Я рад, что мы освободили коллектив от малоодаренных и не очень порядочных людей.
— В суд обратилась и ваша бывшая супруга Татьяна Власова — она планирует получить вашу общую квартиру. Как вы к этому относитесь?
— Никак. А что я должен делать? Да, судимся с бывшей женой. Делим имущество, вот и всё. Из ее накоплений я ничего не возьму. Беру только свое.
— Вы готовы отдать квартиру?
— Нет, это мое. Я знаю, что эту квартиру я заработал. Мне государство ее дало. И я даже не понимаю, почему сейчас делюсь ею с бывшей женой. Так принято. Говорят, так сказал товарищ Ленин. Ну, вот и судимся. Еще я хочу вернуть половину моего дома в США.
— Вы с Татьяной разговаривали? Может быть, стоит договориться, не доводя дело до суда?
— Для таких разговоров есть юристы. Я могу только написанный текст роли сыграть, а иски, процессы — не моё.
— Вас расстраивает эта дележка?
— Нет. Я не плачу, не бьюсь головой: «Ах, как страшно». Всё нормально. Значит, такова моя судьба. Я знаю, что я — штучный человек, не всем нравлюсь. Но от этого я не пытаюсь покончить жизнь самоубийством. Всё нормально.
— Вы боитесь старости?
— Не боюсь. Главное, что голова моя работает. Знаете, что самое страшное во всей нашей актерской жизни? Зависть. Какую-то лишнюю медаль мне повесили, и это стало предметом зависти. Например, я играю Сенеку в спектакле «Театр времен Нерона и Сенеки». После одного из спектаклей мой товарищ пришел за кулисы и сказал: «Зачем ты играешь этого старика?» Тогда я попросил нашего оператора снять спектакль на видео. И когда я посмотрел запись, то понял, что можно играть дальше. Надо только себя слушать, только себе доверять. Иначе никак.
Единственное, о чем я прошу моих друзей, чтобы они мне сказали, если вдруг я стану смешон. Как только это случится, я тут же уйду. А пока жду, когда начнем репетировать новую пьесу. Надеюсь, с моим участием.
