Тучи над городом встали

О чем писали и не писали «Известия» в октябре 1941 года — в новой рубрике. В этот раз мы расскажем о том, какова была обстановка в Москве осенью 1941 года, перед битвой за столицу.

Немцы на подступах

Осень как минимум четыре раза оставила черную метку в истории столицы российского государства за последние четыре столетия. В сентябре 1612 года Москву захватила польская шляхта и лишь народное ополчение Минина и Пожарского отбило город. Ровно через 200 лет в Москву вторглись войска Наполеона. Москвичи ответили вселенским пожаром: сгорело две трети городских построек. Французы выловили и казнили до четырех сотен «народных мстителей» и всё же были вынуждены покинуть опустошенный город, в который лишь 10 октября вернулись русские войска. Менее кровавый, но не менее оглушительный след в истории города оставил октябрьский переворот 1917 года.

И вот октябрь 1941 года, первые, полные отчаяния месяцы Великой Отечественной войны, осенний «блиц-криг» гитлеровского воинства, немцы на подступах к Москве, столица в опасности. В эти октябрьские дни на ее долю выпали самые тяжелые испытания. Город катастрофически пустел: началась массовая эвакуация, на восток страны уезжали многие заводы и фабрики, организации и учреждения, вузы, театры, музеи, киностудии… На берега Волги, в город Куйбышев (бывшую и нынешнюю Самару) переехало правительство. На случай захвата Москвы врагом (рассматривался и такой вариант) были заминированы крупные стратегические объекты.

Паника

Самый тревожный день — 16 октября. Город захлестывают панические настроения. Молва распространяет самые невероятные слухи («Сталин убит Молотовым…»). Население бросается в магазины, опустошая прилавки, скупая впрок самое необходимое — муку, сахар, соль, мыло…На ночную охоту, громя склады и магазины, выходят грабители. По опустевшим квартирам шарят мародеры. Власти — в растерянности и молчат. Лишь через несколько дней центральные газеты (и «Известия» в том числе) публикуют Постановление Государственного комитета обороны о введении в Москве осадного положения, о беспощадной борьбе с нарушителями порядка и привлечении их «к ответственности с передачей суду Военного трибунала…Провокаторов, шпионов и прочих агентов врага … расстреливать на месте».

Постановление тут же вступило в силу. Прифронтовой город зажил по суровым законам военного времени. Вот одно из газетных сообщений тех дней:

«Ранним утром к заставе Ильича шло несколько грузовых машин. В кузове сидели женщины, дети, старики, уезжавшие из Москвы. Когда грузовики подъехали к площади, к машинам бросилась группа громил. Они висли на бортах и заставляли шоферов нажимать на тормоза… Узлы и корзины летели на мостовую. По-собачьи грызясь из-за добычи, громилы торопились урвать побольше...».. Их удалось задержать. Вскоре четверо из них были приговорены к расстрелу, еще пятеро — к 10 годам лишения свободы. Но это было уже на исходе недели, а пока что…

Воспоминания по горячим следам

«Календари не отмечали

Шестнадцатое октября.

Но москвичам в тот день — едва ли

Им было до календаря». 

Так спустя годы вспоминал тот день поэт Наум Коржавин.

А вот впечатления и настроения свидетельницы тех событий, 24-летней аспирантки Московского педагогического института Ирмы Краузе, которая рвалась на фронт медсестрой, но ее туда не пустили из-за анкеты (отец — немец) и она была вынуждена уехать в эвакуацию. В 2009 году в Историческом клубе «Известий» были опубликованы отрывки из дневников молодой москвички, сохранившихся в обществе «Мемориал».

«18 октября. Последние два дня — на улице — страшное возбуждение. Почему-то не работало метро. В сущности с минуты на минуту ждали немцев. Всем рабочим и служащим давали расчет — больше, правда, на бумаге — денег было мало… С перерывами стреляли почти всю ночь… Первый день московского безвластия… Вся верхушка — административная, партийная — сбежала в ночь с 15-го на 16-е, бросив всё — людей, ценности, документы. На посту оставались только рядовые скромные работники, которые и начали пытаться наводить кое-какой порядок…

19 октября. Ура! Мы обретаем твердую власть… В городе вводится осадное положение. Защита дальних подступов вверяется командующему западным фронтом Жукову, ближних — кажется, Артемьеву. Порядок в Москве поддерживается войсками НКВД и милицией, причем всякий, его нарушающий, подлежит расстрелу на месте…

Эти 2–3 дня простоя встали государству в солидную копеечку, не говоря уж о моральном эффекте. Целый ряд предприятий сейчас с большим трудом налаживает работу: станки погублены или сломаны. Люди разбежались…

20 октября. Газеты пишут о суде над группой паникеров и дезертиров — дирекцией какой-то обувной фабрики. В некоторых местах, по слухам, вынырнуло удравшее начальство, — очевидно, много народу вернули. Опять говорят о разбомбленном эшелоне Большого театра и о том, что Лемешев и Ойстрах пешком идут обратно. По радио начинают выступать живые артисты».

Сводки с фронта и мобилизация

Но газеты писали не только о судах и расстрелах. Печать была пусть не всегда полным (в границах военной тайны), но всё же достоверным источником информации: люди с жадностью ловили горячие сводки с фронта, живые репортажи военных корреспондентов, рассказы о героизме наших солдат, насмерть стоявших перед наступавшим врагом. Именно газетный лист оставался островком надежды — на нашу грядущую победу вопреки отступлению и поражениям первых месяцев войны.

В июне-июле почти все корреспонденты «Известий» — из аппарата редакции и собкоры — приказом главного редактора были мобилизованы и отправлены в действующую армию по фронтам всех направлений. Почти ежедневно на страницах газеты появлялись корреспонденции и репортажи Евгения Кригера, Константина Тараданкина, Павла Белявского, Виктора Полторацкого, братьев Тур, Александра Кузнецова, снимки Павла Трошкина и Дмитрия Бальтерманца, многих других. И это был подвиг сродни солдатскому.

В редакцию тогда специальными корреспондентами пришли ведущие писатели и публицисты, и каждое их слово стреляло, как боевой патрон. В тот самый день, 16 октября, в «Известиях» выступил Всеволод Иванов (автор знаменитого «Бронепоезда 14-69»). В его «Московском поле» (обращении к читателю, очерке, эссе — называйте, как хотите) — искренняя страсть, боль и гордость за свой город, за свой народ:

«Враг на московском поле, враг у стен Москвы, у стен нашего любимого города, который всегда — каждый день и час — нес нас на крыльях вечности, на крыльях мужества, свободы, неистребимой и ненасытной научной пытливости, на крыльях творчества, на крыльях песни, нес над всем миром, наполняя наши сердца гордостью и мощью».

Репортаж с городских улиц

Более приземленно, но с неменьшей верой в завтрашний день прозвучал репортаж специального корреспондента «Известий» писателя Ильи Бачелиса «Москвичи» в номере от 18 октября.

«Мы ходим в это морозное серое утро по улицам великого города. Снег лежит на зубцах кремлевских стен. Куранты вызванивают время. Кто по ночам не слушал шум Красной площади и затихающие звуки часов, с которыми единственно соперничают старые часы Вестминстера в Лондоне? Наше молодое поколение пробегает по улицам города. Оно рождено после Октябрьской революции, оно полно веры в жизнь, которая широко была дана ему в руки. Юношеские лица и лица девушек необычно серьезны. Угроза нависла над любимым городом. Музыка Чайковского звучит из громкоговорителей на площадях. Оно бегало, это поколение, смотреть «Лебединое озеро», оно полюбило за человеческие страдания Анну Каренину, оно идет на фронты — бойцами и сестрами милосердия, оно хочет жить и оно будет жить, потому что правда истории на нашей стороне».

Отзвуки тревожных настроений звучат в репортаже: «…мешают разносчики всяких пакостных и глупых слухов и сплетен. Одни из них делают это по недомыслию, другие — вражеские агенты, которые хотят посеять панику и растерянность среди москвичей». Но тут журналист, отметая мусор слухов, приводит живую деталь городского бытия. Мастер в парикмахерской, отвечая на недовольство в длинной очереди, терпеливо успокаивает: «Нас только двое. Наши товарищи строят укрепления. Не обижайтесь: нам очень хочется побрить всех, но еще больше отбрить Гитлера»…

«Отбрить Гитлера» удалось не скоро. Однако именно в те октябрьские дни началась решительная подготовка к битве под Москвой и за Москву. Одно из оперативных сообщений Совинформбюро в «Известиях»: «В течение 20 октября шли бои на всем фронте. Особенно напряженные на Можайском, Малоярославецком и Таганрогском направлениях. На Западном фронте немецко-фашистские войска, поддержанные крупными соединениями танков, предприняли несколько ожесточенных атак на наши позиции. Наши войска атаки немцев отбили. За 19 октября уничтожено 23 немецких самолета. Наши потери — семь само­летов».

Это были затяжные оборонительные бои, которые в начале декабря 1941 года, после полученного подкрепления и перегруппировки сил позволили нашим войскам перейти в контрнаступление, закончившееся первым крупным поражением фашизма в Великой Отечественной войне…

Автор —обозреватель «Известий», председатель Исторического клуба российской прессы

Станислав Сергеев