«Основная помощь нужна взрослым, потерявшим единственного ребенка»
Сразу после известия о трагедии в Карелии министр здравоохранения Вероника Скворцова заявила, что лично контролирует оказание необходимой помощи пострадавшим. В том числе психологической. О том, разовьются ли у выживших детей посттравматические стрессовые расстройства, что может произойти с родителями погибших школьников и почему городские дети не готовы к выживанию в природе, обозревателю «Известий» Елене Лория рассказал завотделом медицинской психологии Научного центра психического здоровья РАМН Сергей Ениколопов.
— И на месте, и в Москве детям сразу стали оказывать психологическую помощь. Есть ли риск отдаленных последствий для их психики?
— С детьми, я думаю, всё будет в полном порядке. Во-первых, детская психика очень пластична. А во-вторых, им сразу стали оказывать профессиональную помощь. Последствия были бы фатальными, если бы никто ничего не делал. Но мне кажется, что в этой ситуации надо больше внимания обращать на родителей.
— Почему?
— У меня большое беспокойство вызывают родители погибших школьников. Мы живем в век немногодетных семей. И для некоторых из них это потеря единственного ребенка. А если погиб единственный ребенок, как родители это будут переживать, будут ли после этого разводы. Ведь у кого-то может возникнуть чувство вины, а кто-то, напротив, будет обвинять другого супруга. Того, кто настоял на поездке ребенка именно в этот лагерь.
— Обычно ведь горе сближает?
— Тут может масса вещей обнажиться. И очень часто такие стрессовые ситуации действуют в два края. В одном случае семья укрепляется в общем горе, а в другом — маленькие неурядицы вырастают во что-то глобальное, семья разваливается как бы на ровном месте. Как яркий пример — разводы в связи с украинскими событиями. Звучит смехотворно, но это реальность. Украина — как повод. Здесь повод гораздо страшнее, но такой исход тоже возможен. Конфликтная семья может, наоборот, стать из-за трагедии более спаянной, а менее конфликтная — развалиться. И вот это более серьезно, чем психологическая помощь детям.
— В лагере были и дети из детских домов. Им тяжелее будет пережить эту трагедию?
— Не думаю. Как раз дети из детдомов более стрессоустойчивы. Конечно, они тоже переживают. Но у них уже были потери, когда или кто-то из родителей умер, или же был лишен родительских прав.
— Трагедия случилась вечером, помощь пришла на следующее утро. Те, кто выбрался, лежали просто на земле в мокрой одежде. Не пытались куда-то дойти, найти помощь. В чем тут дело — отчаялись, оказались не готовы к экстремальной ситуации?
— Я не думаю, что они инфантильны и не готовы к экстремальной ситуации вообще. Просто эти дети не близки с природой. Вполне вероятно, что в городе они бы начали что-то делать — подходить к людям, просить о помощи, звонить куда-то. Допустим, если бы произошел теракт, то они бы быстро сообразили, что надо позвонить родителям, сделать то-то и так-то. Но природа для них — как что-то очень постороннее. Они были в растерянности. Да, их научили, к примеру, грести. Они знали про экстрим и про кайф — в хорошем смысле. Они знали, как пройти пороги, к примеру. А с какой стороны ветер дует и мох растет, они понятия не имеют.
Когда я был маленький, я знал в теории, как хворост собрать, как его разжечь, чем укрываться в лесу, с какой стороны север, я бы тоже определил. Было некое академическое знание, и если бы я попал в экстремальную ситуацию, то понимал бы, в какую сторону двигаться. А для нынешних детей природа стала чем-то очень далеким, поэтому они и оказываются беспомощными. Это не инфантилизм, а некий пробел в знаниях.
