Мировые информационные агентства сообщили, что анонсированный выпуск российских еврооблигаций — долговых обязательств в иностранной валюте — на $3 млрд в этом году будет отложен. В переводе с дипломатического на разговорный это означает — «не состоится».
Для опытных наблюдателей такой результат был предсказуем с самого начала, а вот у широкой публики долговая политика вызывает много вопросов. Зачем предпринимать действия, заведомо обреченные на неудачу?
Попробуем разобраться.
Во-первых, своими заявлениями и обращениями в международные банки Минфин «пробовал на зуб» санкционный режим по финансовым операциям с Россией. Геополитическая обстановка стабилизировалась, и только самые горячие головы (причем в Москве и Киеве) продолжают говорить об аресте российских активов или отключении от систем международных расчетов.
Хотя о режиме санкций говорят как о едином целом, на самом деле он достаточно разный в США, в ЕС и в Швейцарии.
Наиболее жесткий режим против российских госбанков и компаний, подконтрольных государству, действует в США. Европейские санкции помягче, особенно для Сбербанка, имеющего несколько крупных дочерних банков в странах Евросоюза. Швейцарские — самые мягкие. Недаром швейцарские сыры не попали под продовольственное эмбарго, введенное российскими властями в 2014 году в ответ на финансовые санкции.
Минфин России и гособлигации формально не находятся под санкциями, поэтому целью запроса была проверить, окажется ли практика шире, чем требования западных регуляторов, или нет.
Сделки по размещению госдолга обычно не приносят много комиссионных банкам-организаторам, скорее повышают престиж. Американские и европейские банки «ушли в отказ», швейцарские вели себя уклончиво, но при этом заявили о готовности участвовать в приватизации госпакетов акций.
И если без участия американских банкиров сделка по размещению облигаций состояться не могла, в случае приватизационных сделок и комиссионные повыше и для запуска могло хватить одних швейцарцев. Вопрос, что для этого нужны политические решения и рост цен на российские активы, чтобы продажи зарубежным инвесторам имели финансовый смысл.
Во-вторых, в реальности у российского правительства сейчас нет необходимости занимать в валюте. Да, ФНБ и Резервный Фонд схлопнулись из-за трат средств на поддержку госбанков и дефицита бюджета, составившего в прошлом году 2,5% ВВП (лучше ожиданий). Тем не менее международные резервы остаются на приличном уровне — не надо поддерживать курс рубля, а потери от снижения цен на нефть компенсировали падение импорта.
Рублевый долговой рынок полностью обеспечивает потребности бюджета и вполне управляем — более того, ставки постепенно снижаются, в том числе за счет иностранцев, поверивших в снижение инфляции и в перспективу более крепкого рубля. Больших выплат по внешнему долгу и страны, и госкомпаний в ближайшие месяцы не предвидится — таким образом, и заимствовать особо не надо.
Конечно, приятно иметь возможность обратиться к зарубежным банкам, но если ее нет, у Минфина достаточно ресурсов.
Особенно если аккуратнее расходовать сжавшиеся доходы бюджета и не принимать политических долговых решений (вроде выдачи $3 млрд Украине, по которым в итоге объявлен дефолт, или Кипру — что было сделано в относительно сытом 2013 году). А выйти на мировой рынок можно попробовать и в 2017-м, и в 2018-м, когда ожидаются, хотя и небольшие, погашения суверенного долга.
В-третьих, одним из мотивов выпуска суверенного долга в валюте является создание ориентира для крупных российских компаний, занимающих за рубежом. Однако санкции и девальвация рубля резко сузили этот рынок. Более того, сильно обжегшись в 1998–1999 и 2008 годах на большом валютном долге, почти все крупные страны с большим внутренним рынком (Бразилия, Мексика, Индия) резко сократили выпуски долга в иностранных валютах, несмотря на, казалось бы, более низкие проценты по ним. Логика проста: если твои доходы в национальной валюте, а «печатный станок» под контролем (чего например нет в Греции), то даже в кризис погашать долги легче.
Уровень российского долга невысок. Внутренний долг (то есть долг, деноминированный в рублях, включающий в себя не требующие обслуживания государственные гарантии) составляет около 9% ВВП. Внешний суверенный долг находится на уровне 5% ВВП, а с учетом долга госкомпаний, весь государственный и окологосударственный долг несколько превышает 25%. По сравнению со 146% ВВП в 1998 или превышающим 100% госдолгом США , не говоря уже о 220% ВВП японского долга — это немного.
При этом порох нужно держать сухим — а потому стоит ожидать более активных мер по развитию внутреннего рынка: например, расширения выпуска облигаций с доходностью, привязанной к инфляции, запущенных в прошлом году, и заявленного дебютного выпуска российских облигаций в юанях. Это потребует несколько большей работы, чем обыкновенный выпуск еврооблигаций, но текущая ситуация не позволяет приобщаться к мировым рынкам. Учитывая, что внешний долг создает риски для страны и бюджета, то возможно, что «не было бы счастья, да несчастье помогло».
Автор — доцент Высшей школы экономики
