Хотя первые опыты иновещания на иностранных языках предпринимались еще до («Радио Коминтерна») и во время Второй мировой войны (вещание Би-би-си на Германию), настоящий расцвет этого жанра наступил после войны, в 1950-е годы.
К тому времени созрела техническая база — чувствительный приемник с коротковолновыми диапазонами уже не был редкостным предметом роскоши, но довольно прочно вошел в быт (послевоенное «экономическое чудо» в той или иной мере случилось во многих странах, СССР не исключение). В то же время сформировались и правила игры. Холодная война имела множество недостатков, но поскольку принцип «балансировать на грани войны — балансируй, но все-таки не доводи до греха» был весьма важным, новой большой войны никому не хотелось, то техника фехтования, в чем-то напоминающая галантные европейские войны XVIII века с разительно малыми потерями, достигала самой высокой степени развития.
Иновещание логично рассматривалось как часть международной политики государства, каковая часть политики велась в рамках известной корректности. Сильный упор делался на донесение до аудитории информации о стране, откуда идет вещание (к чему вообще трудно придраться), информация же о стране, на которую идет вещание, подавалась в тоне бесстрастном и с достаточно большой долей ответственности. Такого количества уток (фейков), которое циркулирует сегодня, невозможно было себе представить лет 50 тому назад.
С одной стороны, если бы государственная радиостанция стала бы гнать в эфир такое, что гонят, например, украинские интернет-ресурсы, дипломатии соответствующей пришлось бы отдуваться за столь гигантский выводок уток. С другой стороны, в запасе стран социализма имелось такое орудие, как глушилки. Нельзя сказать, чтобы корректность вовсе гарантировала от глушения — в периоды международных обострений, например в 1968 и в 1980 годах, глушилки забивали все вражьи голоса, и более или менее корректные, и совсем некорректные, — но откровенная некорректность вполне гарантировала глушение по первому разряду, когда ничего не слышно.
Такие станции, как «Голос Америки», Би-би-си и «Немецкая волна» это учитывали — и в интонации, и в содержании. Просоветских тенденций, естественно, не было — с какой, собственно, радости, иновещание не для того было придумано, — но на уровне тогдашней солидной прессы вполне держалось.
С тех пор холодная война навсегда закончилась, потом наступил более чем 20-летний холодный мир, а ныне у нас то ли гибридная война, непонятно чем отличающаяся от холодной, то ли вообще не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка.
В непонятные времена и штаты на русской службе не сказать, чтобы понятные. Например, А.О. Морозов, неформал эпохи перестройки, служивший затем в Московской патриархии и в партии «Справедливая Россия», учредивший клуб киберактивистов им. Иммануила Канта, в конце концов нашел себе работу в качестве политолога на «Немецкой волне».
В принципе пути, приводящие человека на вражьи голоса, неисповедимы, но заметим, что лет 40 назад, в эпоху холодной войны, в качестве политологов на DW служили два всемирноученых профессора: Г.Ф. Ахминов и М.С. Восленский. Первый был взят в плен во время войны, писал в коллаборантской прессе, потом обратился к более серьезной науке, стал в ФРГ профессором, ну и пропаганду тоже не забывал. Второй служил в Комитете защиты мира, потом германистом в ИМЭМО, написал ряд книг о ФРГ, стал доктором и профессором, в 1972 году в Западном Берлине выбрал свободу — и тоже пристроился на «Немецкую волну».
Еще известен как автор толстенного талмуда под названием «Номенклатура», в котором доказывал эксплуататорскую сущность господствовавшего в СССР «нового класса». Как бы ни относиться к двум профессорам, в смысле подготовки они несколько более фундированы, чем основатель клуба кантианцев.
Но дело даже не в этом очевидном понижении класса. Не только сказанные профессоры, все сотрудники русской службы (кроме агентов КГБ, конечно) — хоть в Кельне, хоть в Лондоне etc. — совершенно не любили советскую власть и в сердце своем желали ей к черту провалиться. Но будучи людьми корректными и воспитанными, они если и высказывали такие свои пожелания, то крайне дипломатичным образом — не подкопаешься. Ибо государственное учреждение есть государственное учреждение, порядок нужно наблюдать.
Не то нынче. На страницах социальной сети Фейсбук политолог на контракте правительства ФРГ А.О. Морозов пишет: «А какое должно прозвучать ключевое слово для того, чтобы мы с тобой вернулись в Россию и поучаствовали в работе нового состава чего-либо? Вопрос о ключевом слове — непрост и неформален. Дело в том, что люди, которые вообще в чем-то участвуют, — их должно быть много. Они должны быть единомышленниками (не в том смысле, что они про всё думают одинаково, а в том, что они знают общее ключевое слово...). И вот я, обдумав, считаю, что ключевое слово: ОСИНОВЫЙ КОЛ. А во что тут потребуется забить большое количество осиновых кольев — это, в общем-то, нам всем понятно...».
Здесь, конечно, важный водораздел. Не то что милейший Анатолий Максимович Гольдберг с Би-би-си, но и два профессора с DW — один в прошлом коллаборационист, другой побегушник — в своих страшных снах не стали бы размахивать осиновыми кольями, желая поразить ими коммунистов. Подобно хулигану Феде из фильма «Операция «Ы», они понимали, что «Это не наш метод». Нынешние — не понимают.
Равно как не понимают они и того, что, в отличие от времен холодной войны, мы живем в эпоху социальных сетей, весьма интересующих работодателя, — ведь стук распространяется быстрее звука. «Осиновый кол» — это типичный образец hate speech, а с употребляющими в своих блогах язык ненависти в корпорациях — наипаче же государственных — разговор короткий. Служащий большой корпорации, написавший в социальной сети, как он ненавидит «жидов пархатых» или как он утомлен дерзостью «пидеров гнойных», может сразу собирать вещи — увольнение в 24 минуты неминуемо, и никакие извинения, а равно и указания на то, что был пьян беспамятно, не помогут. «Это вам не оправдание».
Желание въехать на любимую родину с большим обозом единомышленников, вооруженных осиновыми кольями, — на той же самой линии. Либо политолог А.О. Морозов, так смело калящий язык ненависти, беспросветно глуп, либо политолог вполне умен, а просто государственная корпорация ФРГ в таких речах никакого состава ненависти не усматривает. В последнем случае мы видим образец глубокой диалектичности мышления германских чиновников, перед которой спасовал бы не то что Кант, но даже и Гегель: песня 90-летней давности «Всадив еврею в горло нож, // Мы скажем: Снова мир хорош!» — это неприемлемо и недемократично, а молодцы-морозовцы с дрекольем — это приемлемо и демократично. Могий вместить, да вместит.
