«Мандельштама уничтожили на поэтическом взлете»

15 января исполняется 125 лет Осипу Мандельштаму. Сегодня трудно представить человека, не знакомого с его творчеством. И даже небольшому любителю стихов, конечно же, известны строки песни «Ленинград, я еще не хочу умирать», исполнявшейся Аллой Пугачевой и недавно перепетой «Сургановой и Оркестром». И мало кто не слышал знаменитые мандельштамовские строки «Власть отвратительна, как руки брадобрея».

Анна Ахматова назвала его первым поэтом, скупой на похвалы Виктор Шкловский — гением, а ревниво следящий за русской литературой из-за рубежа Набоков сказал о Мандельштаме «светоносный».

Как его стихотворения были сотканы из противоречий и противочувствий, так и его сложная жизнь была составлена из необъяснимых и противоречивых эпизодов. Как, например, объяснить то, что один из лучших поэтов своего времени в 1940-е годы был совершенно забыт.

Кстати, мало кто знает, что за рубежом именно Мандельштам, а не Пушкин считается одним из самых переводимых и оттого известных русских поэтов.

А что еще мы можем вспомнить о Мандельштаме? В день его рождения «Известия» попросили десять прозаиков, поэтов и критиков вспомнить, рассказать о Мандельштаме, начав свой рассказ словами «самое интересное».

Дмитрий Бак, директор Литературного музея

Самое интересное, что у Анны Андреевны Ахматовой был тест для новых знакомых: чай или кофе? Кошка или собака? Пастернак или Мандельштам? Если говорить обо мне, то я выбираю чай, кошку и Мандельштама.

Самое интересное, что это один из редких поэтов, писавших о познании. Это самая абстрактная тема в русской поэзии, которая в столь очищенном виде мало кому удается. А цикл мандельштамовских восьмистиший я вообще считаю недосягаемой высотой.

Наталья Иванова, критик, первый заместитель главного редактора журнала «Знамя»

Самое интересное, что Мандельштама уничтожили на поэтическом взлете. У него была труднейшая жизнь, но кто не знает его стихов — ничего не поймет в его судьбе. Если вы только открываете Мандельштама, начните с «Камня» — самой счастливой книги в его жизни. А потом прочтите его «Воронежские тетради», и тогда поймете, какой огромный путь прожил человек, который не дожил до пятидесяти.

Самое печальное, что наши люди Мандельштама не читают, не знают, не помнят. Ведь невозможно поддерживать политику Сталина, если знать хотя бы одно-единственное его стихотворение. Например, это: «Мы живем, под собою не чуя страны».

Самое плохое — считать, что Мандельштам — непонятный поэт. Это не так, и он становится понятным, если, читая его, держать в голове весь трагический XX век.

Вячеслав Отрошенко, критик, прозаик

Самое интересное, что Мандельштам с виду выглядел очень беззащитным. Вы говорите, его в 40 лет называли стариком? Может быть. Эта внешняя беззащитность — свойство лучших поэтов. Внешне они беззащитны, но внутри их держит прочная, как крепость, сила слова. Беззащитные люди умеют создавать огромное силовое поле поэзии.

Анаит Григорян, прозаик

Самое интересное о Мандельштаме рассказала его жена Надежда Яковлевна. Мне больше всего запомнилась история, когда они находились в воронежской ссылке, она приготовила обед, а Мандельштаму не понравилось, и он сказал: «Наденька, я не могу есть эту дрянь, ведь я уже не сумасшедший».

Самая жуткая история о том, как они ехали с Надеждой Яковлевной в поезде, она просыпалась, видела, что Мандельштам не спит, и говорила: «Нас же уже отправили в ссылку, значит, нас не убьют». А он отвечал: «Почему не убьют? А что им может помешать?» Мандельштам для меня — это чем-то Мейерхольд, человек, сведенный с ума и раздавленный государственной машиной.

Анна Кузнецова, критик

Самое интересное, это то, как Мандельштам писал стихи. Однажды Ирина Одоевцева увидела, как он спрятался за горой какой-то ветоши, сидел там, мычал, скрипел и издавал разные странные звуки. Со стороны это выглядело необычно, и, скорее всего, Одоевцева сама не поняла, что это было. Поняла ли я? Да, мне кажется, поняла. Поэты делятся на музыкальных и образных. Мандельштам был музыкальным: в его голове что-то жужжало непрерывно, и на это жужжание он накладывал слова. Поэтому всегда, когда он садился писать стихи, начинал гудеть, скрипеть, дребедеть... Из этого рождалась поэзия.

Самое любимое стихотворение — это «Щегол»: «Мой щегол, я голову закину / — Поглядим на мир вдвоем: / Зимний день, колючий, как мякина, / Так ли жестк в зрачке твоем?»

Самая трогательная история, связанная со стихами Мандельштама, — это история про мальчика-поэта, который погиб на войне, а его мама нашла среди его бумаг стихотворение «Щегол» и издала книгу стихов сына с этим стихотворением, а уже позже узнала, что «Щегла» написал Мандельштам.

Леонид Бахнов, критик

Самое интересное, что в Советском Союзе Мандельштама можно было достать только в рукописях, а в виде книг его просто не было. Я всего Мандельштама перепечатал на машинке, и это было невероятно полезно. Перепечатав стихи, я заложил в себя литературный фундамент, понял то, чего, может быть, за всю жизнь бы не постиг. 

Самое грустное, что я до сих пор многое не понимаю. Например, его «Стихи о неизвестном солдате». А что касается любимых строк... В последнее время всё чаще крутится в голове это: «Неужели я настоящий и действительно смерть придет?»

Денис Драгунский, прозаик

Самое интересное, что стихи Мандельштама не пересказываются прозой, как стихи многих других поэтов. Помните, еще Твардовский возмущался, что 15 раз читал мандельштамовское стихотворение «За Паганини длиннопалым бегут цыганскою гурьбой» — и ничего не понял. Это лишний раз показывает прозаический настрой Твардовского. Ведь настоящая поэзия — это не та поэзия, где рифма и ритм являются просто запоминалкой, чтобы потом было легче запомнить и пересказать, как в эпоху устного народного творчества.

Самое прекрасное, что поэзия Мандельштама замешана на музыке, и вся прелесть его в этой непонятности, загадочности. Для советских людей Мандельштам начинался с рукописных копий. И там была куча ошибок. Например, одно стихотворение начиналось так: «Сегодня можно снять декалькомани». Непонятное слово означало такой трафарет, шаблон с прорезями для нанесения узора на бумаге. В самиздатовском перепутанном сборнике эта строчка выглядела так: «Сегодня можно спать до колоколен». Но самое удивительное, что и это тоже было хорошо. И это мне тоже понравилось.

Наталья Громова, литературовед, писатель

Самое эротическое в стихах Мандельштама — от Цветаевой. Цветаева научила Мандельштама эротизму. До встречи с Цветаевой стихи у него были холодноватые, а Цветаева его... Нет, она его не испортила, наоборот, раскрыла, расколдовала. Это случилось в 1916 году, когда Мандельштам приехал к Цветаевой в Москву.

Самое интересное, что в этом году исполняется 100 лет знаменитой прогулке по Москве Мандельштама и Цветаевой. Она действительно стала знаменитой. Марина Ивановна подарила ему этот город. Она так и написала: «Из рук моих — нерукотворный град / Прими мой странный, мой прекрасный брат». У Мандельштама самое известное стихотворение после этой прогулки — такое: «На розвальнях, уложенных соломой, / Едва прикрытые рогожей роковой, / От Воробьевых гор до церковки знакомой / Мы ехали огромною Москвой».

В этой прогулке есть много мистического. Сама Цветаева прощалась с Москвой, показывала Мандельштаму последнюю Москву, еще прежнюю, допетровскую. Мандельштам как человек из другого культурного мира, наоборот, встречался с городом, который его потом, в сущности, и похоронит.

Самое страшное, что через некоторое время после знаменитой прогулки Цветаева написала страшное стихотворение, в котором прописала и предсказала судьбу Мандельштама.

Геннадий Калашников, поэт

Самое интересное, что в Советском Союзе больше увлекались Пастернаком, чем Мандельштамом. Потому что Пастернак казался сильнее, энергичнее, метафоричнее, ему было легче подражать, в отличие от непонятного Мандельштама. Да, Мандельштам казался непонятным, отстраненным, холодноватым. Да что казался, он и сейчас непонятен. Вот я читаю его «Грифельную оду» или «Стихи о неизвестном солдате» и до сих пор не уверен в том, что всё правильно понял.

Я уже в зрелом возрасте полюбил Мандельштама. Однажды наступил момент, когда вдруг Мандельштам стал расти для меня, становиться бездонным. Сейчас в сонме современных поэтов Мандельштам видится мне самой высокой вершиной, на которую мы, читатели, еще не взошли. Однажды он сам написал: «Я надвигаюсь на литературу, что-то меняя в ней». И это его надвижение на литературу продолжается по сей день, причем чем дальше, тем больше.

Максим Амелин, поэт, книгоиздатель

Самое интересное, что при жизни Мандельштам считался третьестепенным поэтом. Гремели другие: Северянин, потом — Тихонов... И если бы в 1930-е годы Мандельштаму дали провести вечер поэзии, то на его выступление пришло бы полтора человека.

Самое поразительное то, что поэзия Мандельштама оказалась очень живуча. И у нее есть будущее. Подозреваю, что его будут читать и тогда, когда Ивана Грозного и Сталина будут считать одним человеком (по заветам автора «Новой хронологии» Фоменко).

Самый важный секрет Мандельштама в том, что он писал стихи с пропущенными звеньями, такими смысловыми сгустками. То есть всё не проговаривал, а делал пропуски, чтобы уже сам читатель их заполнял. В этом секрет вечности его стихов. Ведь вариантов заполнения может быть много и всякий новый читатель будет заполнять пропущенные звенья новой реальностью.

Самый верный путь к бессмертию — через филологов. А Мандельштам очень полюбился филологам. В его темных стихах им есть где разгуляться. Мандельштама разодрали на цитаты, примеры, кусочки. Поэтому и творчество его будет с нами долго-долго. Комментаторство сохраняет текст, это целый обряд вроде мумифицирования. Например, Гораций дошел до нас через 2 тыс. лет именно потому, что в его стихах есть примеры на все исключения из латинской грамматики.

Справка «Известий»

Осип Мандельштам родился 15 января 1891 года в Варшаве в еврейской семье. Отец был мастером перчаточного дела. Мать была музыкантом. Осип получил образование в Тенишевском училище (с 1900 по 1907 год), российской кузнице «культурных кадров» начала ХХ века. В ноябре 1933 года Осип Мандельштам пишет антисталинскую эпиграмму «Мы живем, под собою не чуя страны...». В мае 1934 года его арестовывают и отправляют в ссылку в Чердынь. В 1938 году арестован вторично за антисоветскую агитацию. В этом же году Мандельштам умирает в пересыльном лагере.

Стихи и дневники поэта сохранила в кастрюльках и ботиках его жена, Надежда Яковлевна Хазина. Публикация наследия Мандельштама стала возможной только в 1960-е годы.