Вы должны были видеть в ваших социальных сетях картинку ВАЗ-2108 с подписью: «Омерзительная восьмерка».
Что за плоская шутка? Это все зрители, которые узнали, что на большие экраны в России вышел новый фильм Квентина Тарантино, который так и называется «Омерзительная восьмерка».
Конечно, это и шуткой-то не назовешь. Зато она, если это не гениальный маркетинговый ход, дает представление о том, насколько хорошо все осведомлены насчет творчества Тарантино.
Квентин Тарантино уже давно считается мастером такого класса, что мимо его фильма нельзя пройти равнодушно. Обязательно найдутся те, кто этот фильм похвалит, равно как и те, кто обругает.
При этом позиции этих критиков от фильма к фильму с легкостью могут меняться. Последний не понравился, а предпоследний — понравился или все наоборот. Не так много тех, кто любит все безоговорочно. Это, кстати, хорошо говорит о Тарантино как о художнике — другой бы прикормил зрителя и баловал его узнаваемыми ходами, но Тарантино не такой.
Это действительно большой художник, так как у режиссера, кажется, есть творческие планы на всю жизнь. Так, в одном из интервью Тарантино сказал, что, возможно, он должен снять только десять фильмов, и «Омерзительная восьмерка» — его восьмое кино. Это даже в самом кино говорится: «Восьмой фильм Квентина Тарантино». Конечно, это совсем не восьмой его фильм (он восьмой, только если считать два тома «Убить Билла» за один фильм, а короткометражку в «Четырех комнатах» за фильм не считать), но раз он считает, что восьмой, пусть будет так.
Кстати, и персонажей в фильме тоже не восемь, другое дело, что, может быть, не все они омерзительные.
Так все ли омерзительные? Давайте посмотрим.
Джон Рут (Курт Рассел) по прозвищу Висельник сопровождает в Ред-Рок опасную преступницу (Дженнифер Джейсон Ли), чтобы ее там законно осудили и казнили: у него самого — принципы.
По дороге Рут соглашается принять в своем экипаже старого знакомого Майора Маркиза Уоррена (Сэмюэл Л. Джексон), а позднее — Криса Мэнникса (Уолтон Гоггинс), про которого они что-то слышали и который утверждает, что является новым шерифом Ред-Рока. Путники делают остановку в перевалочном пункте — хижине Минни, чтобы укрыться от снежной бури, где встречаются с новыми персонажами — Джо Кейджем (Майкл Мэдсен), мексиканцем Бобом (Дэмиан Бишир), судьей Освальдо Мобрэем (Тим Рот) и генералом Сэнди Смитерсом (Брюс Дерн).
Всего восемь. С кучером — девять, а с другими персонажами и того больше. В хижине Минни начинаются, а точнее, продолжаются долгие диалоги о том о сем. Интрига в следующем: Рут подозревает, что кто-то из присутствующих должен быть в сговоре с пленницей, и его задача — вычислить кто.
И хотя кино большей частью разговорное — все три часа оторваться от него невозможно.
Могу сразу сказать, что если омерзительных персонажей восемь, выходит, Курт Рассел не из их числа. Хотя он и бьет женщину (за дело), Рут — единственный, у кого в фильме есть принципы (например, он не убивает преступников сам), а также при всей своей подозрительности настолько наивный, что верит в самую очевидную ложь. Поэтому если кого и стоит исключить из числа мерзких, то лучше его. Но не это самое интересное в фильме.
Очевидно, что все обратили внимание на тотальную театральность происходящего. А все ли знают, что по сюжету картины будут ставить театральное представление? Конечно, из кино иногда делают мюзиклы, но чтобы кинематограф служил источником для театра, а не наоборот (даже драматург Мартин Макдонах, использующий тарантиновские приемы, пришел в кино из театра) — это большая редкость. А это доказывает, что Тарантино признают уже в рамках высокого искусства, если считать таковым театр, хотя до того некоторые эстеты клеймили его за пошлость и вульгарность.
Первый соблазн объяснить театральную форму «Омерзительной восьмерки» — это описать ее через «Бешеных псов», будто бы это авторемейк, только в новых декорациях. Эти фильмы действительно много что роднит, и прежде всего театральность. Однако в случае с Тарантино мы должны искать не то, на что он ссылается открыто, а то, сознательно или бессознательно ссылки на что он старается скрыть.
В свое время американский писатель Дэвид Фостер Уоллес заметил, что Тарантино щедро ссылается вообще на все что угодно, за исключением главного источника своего вдохновения, которому он обязан и который его предвосхитил, — Дэвида Линча. При отсутствии прямых ссылок сложно не увидеть то общее, что по духу делает творчество двух режиссеров идентичным. Как кратко сформулировал постмодернистский пафос обоих Уоллес: Квентину Тарантино интересно, как отрезают ухо; Дэвиду Линчу интересно само ухо.
Тот же ход мы должны применить и по отношению к «Омерзительной восьмерке». Фильм действительно имеет скрытый аналог в истории кино. Куда больше общего у восьмой картины Тарантино с «Нечто» Джона Карпентера, нежели с «Бешеными псами». Группа людей изолирована в замкнутом пространстве, и точно так же холод не позволяет им смело гулять по улице. В «Омерзительной восьмерке» мы видим точно такое же всеобщее недоверие и паранойю, что и в «Нечто», а также попытку выяснить, кто из обитателей хижины/станции является чужим — предателем или чудовищем.
Это если не упоминать о том, что в главной роли «Нечто» снялся Курт Рассел, потренировавший свою тогда черную как смоль бороду за тридцать лет до того, как будет блистать у Тарантино. Кроме того, композитором в «Нечто» выступил Эннио Морриконе, которого Тарантино пригласил именно в «Омерзительную восьмерку».
Гений Тарантино в том, что он берет научно-фантастический хоррор, на территорию которого никогда не заходил и, кажется, не собирался, и делает из него детективную пьесу в декорациях американских снегов XIX столетия. При этом крови в его пьесе не меньше, чем в хорроре, а напряжения — так, возможно, и больше.
Он смело разрушает все жанровые конвенции, и его фильм все равно остается вестерном, причем редчайшим в природе — снежным вестерном, незначительные элементы которого можно было наблюдать в «Джанго освобожденном», предыдущем фильме Тарантино.
И раз уж о том зашла речь, «Омерзительная восьмерка» — разумеется, своеобразное продолжение «Джанго освобожденного», где нельзя не заметить множество связей. Между прочим, по замыслу режиссера в новом фильме должен был оказаться Джанго собственной персоной. Однако, судя по всему, Тарантино сжалился и не стал делать из Джанго окончательного мерзавца, которым он на самом деле и является, кто бы что ни говорил.
Вместо этого Тарантино вновь позволяет актерам, уже выступавшим в ролях не самых привлекательных персонажей, реабилитироваться и попробовать себя по другую сторону границы — но границы не добра и зла, очевидно, практически отсутствующей в «Омерзительной восьмерке», а границы человеческой природы. Ровно это он сделал с персонажами Кристофа Вальца в «Бесславных ублюдках» и «Джанго освобожденном»: в одном фильме обаятельный мерзавец, в другом — не менее обаятельный благородный европеец.
Если Сэмюэл Л. Джексон был хитрым холуем, теперь он становится самым дерзким представителем чернокожих, воевавших на стороне Севера. Если герой Уолтона Гоггинса был всего лишь главным из цепных псов мистера Кэнди в Кэндиленде, готовых по приказу господ кастрировать Джанго, теперь он стал самым настоящим шерифом. В отличие от других персонажей, эти мерзавцы выступают на стороне законе, а если быть более точным, то на стороне закона победившей стороны.
Тарантино разрешает свою диалектическую трилогию, как можно было ожидать, примирением враждующих сторон. То, что связывает «Джанго освобожденного» и «Омерзительную восьмерку», заключается в спрятанном между этими фильмами времени: мы знаем, что происходило в Гражданскую войну, только лишь по рассказам ее участников, собравшихся в хижине Минни. Война закончилась, и теперь, если ты уж выбрал сторону закона, нужно как-то учиться жить рядом со своим бывшим злейшим врагом.
Южанин, ненавидящий чернокожих, и чернокожий, ненавидящий южан, в конце фильма находят символическое примирение: они выполняют общее благое дело, осуществляя месть за смерть благородного человека. Умирая, в море крови, они лежат подле друг друга и, довольные, веселятся, читая вслух письмо Линкольна майору Уоррену.
Это не просто могло быть началом прекрасной дружбы. Это и есть самая настоящая прекрасная дружба в ее идеальном виде.
