Когда экономика пребывает в состоянии рецессии, трудно ждать, чтобы граждане были в восторге от деятельности правительства.
Под правительством разумеется в первую очередь экономический блок — классические министерства (МИД, МВД, МО) делят ответственность за состояние народного хозяйства в меньшей степени.
Эта закономерность универсальна: везде проценты падения экономики конвертируются в проклятия Минфину и Нацбанку. А также тем, кто их направляет и ими руководит. Различие между народами и государствами может быть только в том, что при одном типе конституционного устройства ответственность за положение дел в хозяйстве несет единоначальный правитель, которого, если он совсем провалился, отправляет в отставку парламент (коллективный комитет буржуазии), а при другом ответственность разделяется таким образом, что верховный правитель имеет при себе демпфер в лице премьер-министра, на которого валятся все шишки, оставляя верховного как бы в стороне, и которого можно отправлять в отставку в качестве умилостивительной жертвы.
Громоотводящая функция безусловно входит в список должностных обязанностей премьера.
Конечно, отставка премьера — это сильное политическое средство, которым, однако же, не следует злоупотреблять, прибегая к нему только в случае крайности — когда очевидно, что кабинет совсем не справляется со стихиями. Потому что если частить с отставками — это называется правительственной чехардой и ничем хорошим не кончается.
Чехарда alalongue — верный путь к последующему изменению способа правления. И хорошо еще если относительно мирному.
За примерами далеко ходить не надо. Чехарда 1998–1999 годов достаточно жива в памяти. В том числе, вероятно, и в памяти В.В. Путина, который в этом отношении, взяв бразды правления, самым решительным образом отверг ельцинское наследие. Девизом нового правителя могло бы стать «Рокировочки — не наш метод».
Но всё хорошо в меру. Когда дела в хозяйстве идут более или менее удовлетворительно, а премьер сам от себя не ворует (глагол «воровать» тут употреблен не в современном, а в древнерусском значении, когда он обозначал посягательство не на казну, а на власть), мелкие огрехи могут быть извинительны. В спокойную пору благодушные рассуждения «И если что-то у кого-то не получается, за что я тоже несу ответственность, я считаю, что здесь есть и моя вина. Поэтому никаких изменений, существенных во всяком случае, не предвидится» в общем и целом считаются публикой не лишенными резона. Дескать, нам еще только министерской чехарды не хватало — пускай уж будут эти, Бог с ними.
Но логика, применимая во времена мирные, плохо работает в наши дни. Положение дел в хозяйстве таково, что доводы о вреде кадровых перетрясок перестают быть убедительными. Ино дело — неполное служебное соответствие (а кто бабушке не внук? у кого оно вполне полное?), ино дело — полное служебное несоответствие.
А итог уходящего 2015 года в том, что именно вторая точка зрения стала преобладать в обществе. По крайней мере в прессе, причем ничуть не революционной, а самой что ни на есть благонамеренной (пресса революционная как раз значительно мягче к правительству) такой подход сделался общим местом. Если в начале года отношение к экономическому блоку и его деятелям более выражалось в молчании и воздержании от суждений, то в конце года уже и воздерживаться перестали.
Иные прямо говорят, что правительству давно пора в отставку, иные, более сдержанные, ограничиваются риторическим вопросом «Что это?». Во всяком случае барьер лояльности пробит, увещевания президента, прозвучавшие, например, на пресс-конференции 17 декабря (и звучавшие также и ранее) перестали действовать.
Ведь лояльности к Д.А. Медведеву давно нет, но было уважение к выбору президента. Теперь его всё меньше.
Причина в отсутствии какого бы то ни было рационального объяснения, зачем нужен кабинет министров в его нынешнем виде. Ведь само по себе тяжелое положение дел в экономике еще не всегда и не у всех вызывает желание отставки премьера. Иногда бывают объяснения, почему, несмотря на все экономические тяготы, премьер находится на своем месте. Иногда это довод «Другие говорят — он делает». Иногда — искушенность премьера в таинствах макроэкономики и вера в то, что он выведет хозяйство из кризиса. Иногда — практические дарования премьера (крепкий хозяйственник Черномырдин, искусный переговорщик Касьянов, опытный смотрящий за экономическим блоком Фрадков). Эти доводы в пользу сохранения премьера могут быть истинными или ошибочными и даже прямо демагогическими — но покуда они вообще хоть в каком-то виде существуют, всегда будет благонамеренная аудитория (большая или меньшая), готовая этим доводам внимать.
Уникальное свойство нынешнего кабинета в том, что какие-то доводы, объясняющие его полезность и нужность, вообще отсутствуют. Здесь мы имеем дело с абсолютным апофеозом бессмысленности.
А тогда уже — при аховом хозяйственном положении — куда труднее терпеть бессмысленный кабинет. Все-таки премьер со шлемом виртуальной реальности — это символ, и довольно сильный.
Поскольку хозяйство не проявляет пока тенденции к быстрому оздоровлению, вопрос «Зачем это?» при виде персон кабинета будет в наступающем году всё более распространяться. Поскольку внятного ответа на него не существует, этот вопрос будет все более сильным источников головной боли для правителя.
Все-таки народ нуждается если не в рациональности, то хотя бы в псевдорациональности. А бессмысленная пустота этим свойством не обладает ни в какой мере.
