В России за 2015 год снизилось число техногенных аварий

С наступлением кризиса инвестиции бизнеса в модернизацию сильно сокращаются, а компании в редких случаях доводят до конца проекты такими, какими они были на бумаге, отметил глава Ростехнадзора Алексей Алёшин. Он рассказал «Известиям», как предприятия стараются адаптироваться в новой экономической реальности со старыми и высокими стандартами безопасности и какую политику в отношении бизнеса будет выстраивать государство.

— 2015 год, прошедший под знаком импортозамещения и строгой экономии, подходит к концу, и компании, безусловно, старались урезать любые второстепенные расходы. Как это сказалось на безопасности?

— Итоги еще предстоит подвести, но предварительно меньше стало случаев травматизма со смертельным исходом, то есть ситуация лучше, чем в прошлом году: в 2014 году погибло 267 человек, что на 18% меньше, чем в 2013-м; в целом в прошлом году произошло 220 аварий, что на 15% меньше, чем в 2013-м. Правда, я не могу это объяснить тем, что наши предприятия стали внимательнее или мы стали требовательнее — идет промышленный спад, масштабы производства снижаются, соответственно, уменьшается и число несчастных случаев, и нарушений тоже. Кризис накладывает отпечатки: кто планировал замену оборудования или ремонты, их откладывают на более поздний срок, а причина аварийности, кстати, именно в износе старого оборудования и его запредельной работе. Иными словами, дальнейшая статистика будет зависеть от макроэкономической ситуации.

— Эксперты часто отмечают, что проблема изношенного оборудования сейчас очень актуальна для нашей нефтегазовой отрасли.

— В этом году, кстати, в нефтянке ситуация лучше: износ оборудования тут снизился с 44,6% в 2010 году — до 38%, в том числе за счет модернизации производств с использованием отечественного оборудования.

— Отечественное оборудование охотно ставят?

— К сожалению, пока нефтегазовая отрасль почти на 80% зависит от иностранных технологий. Это относится как к поставкам техники, так и к поставкам реагентов и присадок, без которых добыча, транспортировка и переработка нефти и нефтепродуктов невозможна.

— Что можете сказать по качеству нашего оборудования по сравнению с импортным, оно чаще ломается?

— У нас возможность увидеть качество оборудования возникает только при аварии, их число снижается, так что судите сами.

— С этого года многие госкомпании обязаны проводить технический и ценовой аудит строящихся объектов. Как считаете, его введение как-то повлияло на качественные итоги проверок?

— Сложно сказать, так как сами мы на строящихся объектах аудит не проводим, в ходе своих проверок мы смотрим за следованием изначальной проектной документации, чтобы всё соответствовало нашим техническим регламентам.

— И как, соответствуют?

— На моей памяти не было ни одного случая строительства, когда то, что построено, полностью соответствовало тому, что хотели построить. Это абсолютно нормально, главное, чтобы отклонение от проекта было обосновано.

— А что касается аудита качества оборудования от заводов, участвующих в программе импортозамещения в ТЭКе, — вы идею поддерживаете?

— На прошлом месте работы (с 2007 по 2014 год Алёшин был первым заместителем генерального директора компании «Ростехнологии». — «Известия») вопросы, разрешить что-то производить либо нет, решались через лицензирование. Но там гособоронзаказ, а тут на первом плане коммерческая составляющая, и поэтому заказчику самому следует контролировать подрядчика. Я не считаю, что это функция государства, даже если речь идет о госкомпаниях.

— Возвращаясь к безопасности на производстве. Заметно, что за 2014 год травмоопасность на предприятиях в сфере ТЭКа осталась на довольно высоком уровне, а на НПЗ, к примеру, она и вовсе выросла (число аварий за год увеличилось с 14 до 19). Ростехнадзор обещал разобраться с причинами. К чему пришли?

— Несмотря на общую тенденцию к снижению смертельного травматизма на объектах нефтеперерабатывающей промышленности, в 2014 году был зафиксирован всплеск этого показателя и произошло девять смертельных случаев. Нефтегазовый комплекс в целом — это 75% наших производственных объектов 1-го класса опасности, и, естественно, аварий у них происходит больше за счет масштаба, а не из-за расхлябанности. Это вторая отрасль в нашей промышленности, безопасности в которой уделяется максимально много внимания, — после атомной, конечно.

Мы пришли к выводу, что в основном аварии связаны с коррозией оборудования. В этом году, к слову, ситуация значительно лучше. Как итог этой работы, на текущую дату мы видим снижение количества несчастных случаев более чем в два раза (четыре смертельных случая). Вот если брать «Лукойл», в прошлом году на него приходилось девять аварий, в этом уже в три раза меньше. При этом мы отмечаем и изменение факторов опасности, приводящих к ним: три смертельных случая произошли из-за ошибок персонала — нарушения производственных инструкций по безопасному ведению работ, по охране труда и технике безопасности.

— Кстати, тот же «Лукойл», как и другие нефтекомпании, должен был до 1 апреля отчитаться по системам производственного контроля. Рейтинги безопасности по компаниям у вас не составляли?

— Нет, официальных рейтингов мы не составляем. В целом могу сказать, что у крупных компаний инцидентов больше за счет масштаба, но если пересчитать частоту аварий на, к примеру, объем добычи, то в лидеры в последние 3 года выходят малые и средние предприятия.

— Наверное, сложно найти компании, которые проверяло ваше ведомство и не находило ни единого нарушения, для крупных предприятий 150–200 серьезных и не очень нарушений, как можно заметить из ваших отчетов, — обычное дело.

— Мне, если честно, всегда было как-то странно слышать, что есть «серьезные» нарушения, а есть «несерьезные», или, к примеру, что Ростехнадзор придирается к чему-то. Вот вам аналогия — Уголовный кодекс. К примеру, к вам залезли в карман, вытащили затрепанный кошелек, а в нем — 100 рублей. Вора поймали, а он говорит — что вы ко мне придираетесь, всего 100 рублей, мелочь же. Так вот, а почему «мелочные» законы могут не соблюдаться? Если нарушение прописано в законе, мелочей быть не должно.

— Недавно Ростехнадзор окончил масштабные проверки всех подземных газовых хранилищ «Газпрома». Все предписания выполнила госкомпания?

— Наше национальное достояние не может не выполнять наших предписаний. По итогам проверок газотранспортных обществ «Газпрома» выявлено более 1 тыс. нарушений, общая сумма штрафов составила более 2 млн рублей, и на все нарушения выданы предписания по их устранению. В основном это нарушения, связанные с ведением производственной документации, а также носящие эксплуатационный характер.

— Одна из больных тем для нашей перерабатывающей промышленности — это контроль за мини-НПЗ, которые нередко в обиходе из-за низкого качества топлива называют «самоварами». Можно ли как-то усилить контроль за ними?

— Запретить строить предприятия — не в наших силах, если проект на начальном этапе соответствует всем необходимым техническим условиям. При этом над вопросом, где они будут брать нефть, мы можем только гадать. Кроме того, согласно постановлению правительства глубина переработки на таких предприятиях должна быть около 70%, но пока ни одно НПЗ мощностью меньше 4 млн т неспособно достигнуть таких показателей. На всех мини-НПЗ проходит первичная переработка углеводородного сырья, однако ни один из мини-НПЗ не располагает технологиями и оборудованием, позволяющими производить светлые нефтепродукты — автомобильные бензины и дизельное топливо. По данным Ростехнадзора, на территории России расположены 221 мини-НПЗ, общей проектной мощностью 19 млн тонн. Из всех них только 37 мини-НПЗ, это около 17%, проходят по требованиям промышленной безопасности, остальные вызывают очень много вопросов.

— А может, к таким заводам надо относиться мягче? Всё же это средний и малый бизнес, и у него не всегда хватает средств на модернизацию.

— Это, конечно, хорошо, когда такой бизнес приносит пользу, но важно, чтобы не только себе любимому, но и государству. Сомневаюсь, что есть необходимость в отдельном законодательстве по малым НПЗ, у нас уже есть поручение от вице-премьера Аркадия Дворковича по ведению специального реестра. Похожий реестр ведет Минэнерго — по подключенным к трубопроводам НПЗ, и на сегодня стоит вопрос о совмещении данных и создания общего списка малых НПЗ. Правительство сейчас решает вопрос об этой необходимости на площадках Федеральной антимонопольной службы, Минэнерго и Ростехнадзора.

Это, кстати, интересный факт: если посмотреть карты, то можно увидеть, что мини-НПЗ в основном расположены рядом с магистральными нефтепроводами — хотя они далеко не всегда формально к ним подключены, они всё равно продолжают работу. Кроме того, по нашим данным, в России на НПЗ официально числятся в среднем семь человек, столько для нормального выпуска топлива не хватает в принципе. Еще один нюанс — когда за пределы России топлива с одного мини-НПЗ поставляется больше (бензин поставляется в основном железнодорожным транспортом), чем оно может перерабатывать по документации. Об этом факте мы уже оповестили Федеральную таможенную службу.

— Уже год как работает система проверок опасных объектов согласно их принадлежности к определенному классу опасности. Можно уже оценить, принесло ли это нововведение пользу?

— Конечно, мы провели небольшой анализ и заметили, что в общем-то не ошиблись — по количеству аварий-инцидентов самым опасным остался первый класс. Точечная настройка, наверное, будет происходить, но я думаю, процентов на 98 мы угадали с распределением. Но для точных данных надо посмотреть, как работает эта система, еще лет 5. С переводам на новую классификацию у нас уже в 2014 году сократилось количество плановых проверок по сравнению с 2013 годом на 57%, по плановым и внеплановым вместе — на 27%. Сейчас мы последовательно реализуем курс на внедрение новых методов контроля, включая риск-ориентированный надзор, — при нем более опасные объекты мы проверяем в первую очередь. Позже мы намерены перейти к созданию системы дистанционного мониторинга технологических процессов на опасных производственных объектах. Хотя мы и понимаем — техника становится причиной ЧП всего в 30% случаев, на 70% это всегда человеческий фактор.