После недавней встречи Владимира Путина с членами Совета по правам человека правозащитники могут торжествовать. Власть допустила возможность уступок в одном из самых болезненных для них вопросов.
Президент заявил, что в течение трех месяцев будут подготовлены поправки к законодательству о некоммерческих организациях (НКО). По-видимому, имеются в виду положения об иностранных агентах. Займется пересмотром законов созданная в прошлом месяце рабочая группа под руководством Вячеслава Володина.
Надо сказать, что 3 года назад, вводя в законодательство понятие иностранного агента, государство проявило своего рода бестактность. Все-таки между языком юриста и языком правдоруба должен существовать некий зазор. В данном же случае в законе было открытым текстом сказано то, на что в приличном обществе было принято лишь тонко намекать.
Ссылки на зарубежный опыт, из которого и была взята идея регулирования иностранных агентов, по сути действительно не работают, поскольку российская ситуация уникальна.
Если, скажем, для политической жизни США участие внешних сил, действующих через агентов внутри страны, хотя и вызывает иной раз громкие скандалы, но в целом имеет лишь периферийное значение, то в российском контексте понятие иностранного агента попало в самую сердцевину общественной дискуссии. Что называется, не в бровь, а в глаз.
В России есть целый слой общественности, мыслящий себя именно в качестве агентов, проводников внешнего цивилизующего начала и сроду не находивший в этой роли ничего зазорного.
Здесь, конечно, проявляется шизоидное сознание этих людей: они в принципе хотят быть иностранными агентами, но категорически не хотят ими называться. Тем не менее государство на этот раз решило внимательно рассмотреть их претензии. Почему именно сейчас?
Есть две очевидных цели, которые могла бы преследовать власть.
Во-первых, не создавать себе лишних врагов, поскольку в мире их у нас и так много. Изолировать закоренелых и убежденных проводников интересов не очень дружественных нам стран от тех общественных организаций, которые попали под определение иностранного агента по чисто формальному признаку как получатели денег из-за рубежа — порой вовсе не от зарубежных разведок, а от своих же офшорных структур.
Во-вторых, обедневшему государству всё труднее финансировать НКО, и в этих условиях отпугивать честных зарубежных филантропов, не играющих в политику, было бы неразумно.
Председатель СПЧ Михаил Федотов, как и его коллеги, возмущен тем, что в агенты без разбора зачисляются правозащитные, экологические или женские организации, и считает, что понятие иностранного агента следует сузить и конкретизировать: например, иностранный агент — это тот, кто получает деньги от правительства Японии за агитацию в пользу передачи ей Курильских островов.
Нужно заметить, впрочем, что за подобную агитацию полагается уголовное дело, тогда как статус иностранного агента предполагает лишь особые требования к отчетности.
Кроме того, действующий закон и без того уже делает исключение для деятельности в области «науки, культуры, искусства, здравоохранения, профилактики и охраны здоровья граждан, социальной поддержки и защиты граждан, защиты материнства и детства, социальной поддержки инвалидов, пропаганды здорового образа жизни, физической культуры и спорта, защиты растительного и животного мира» и т.п.
Следовательно, имеющиеся перегибы лечатся не изменениями в законе, а только подзатыльником Минюсту, принимающему необоснованные решения.
К тому же отделить политические цели деятельности от неполитических порой не так просто. Например, можно видеть, как экология становится политическим или экономическим инструментом в руках государств. Можно привести в пример и многолетнюю деятельность Greenpeace, и нынешний скандал с компанией Volkswagen.
Технология использования правозащитников в политических целях тоже отработана. Она основана на избирательности, на двойных стандартах, когда факты одного и того же рода могут замалчиваться или, наоборот, раздуваться в зависимости от конкретной страны и потребностей конкретного момента.
А как поступать с «многопрофильными» НКО, которые за иностранные деньги делают немало полезного для общества, но вместе с тем залезают и на политическое поле (напрашивается громкий пример фонда «Династия»)?
Словом, формализовать все многообразие возникающих ситуаций крайне сложно.
Вместе с тем непонятно, зачем нужно с таким упорством держаться за термин «иностранный агент»? Ведь НКО протестуют не против требований закона, а против термина, который в нем употребляется. Стало быть, целей закона было бы достичь гораздо проще, если назвать его объект как-то иначе или не называть вовсе.
А вот приклеивать ярлыки — это не задача закона. Нельзя же в законодательном порядке назвать человека красивым, умным или добрым. Или, напротив, злым и испорченным. Так же и с иностранным агентом. Кто у нас чей агент, может определять только само гражданское общество, только гласный общественный контроль. И уж если та или иная структура заслужит себе такую репутацию, никакой законодательный орган ее пересмотреть не сможет.
