Как уже написал в «Известиях» коллега Кононенко, доклад Сергея Глазьева, вызвавший оживленную дискуссию в российской либеральной прессе, наконец опубликован и даже доложен. Но я хочу поговорить не о самом докладе академика Глазьева, а об оживленной дискуссии о нем в либеральной прессе.
Дискуссия была крайне эмоциональной и практически тиражированной. Такое впечатление, что все критики доклада Глазьева действовали в рамках одного и того же темника. Это, кстати, признак, позволяющий с серьезным основанием предположить, что мы имели дело не просто со спонтанными эмоциями господ либералов, которым Сергей Юрьевич ухитрился оттоптать любимую мозоль, а с заказной пиар-кампанией.
Глазьевские оппоненты ничего не сказали по поводу основного текста доклада. Хотя совершенно уверен, что те, кто организовал «утечку» малой части текста в «Коммерсант», наверняка располагали полным текстом. Но все участники дискуссии обсуждали исключительно несколько вырванных из контекста отрывков, большей частью относящихся не к основному тексту, а к приложениям.
Все говорили по поводу этих вырванных из контекста кусков одни и те же слова. Ситуация напоминает похожую историю, в которой я участвовал более 10 лет назад. Правда, тогда речь шла не об «утечке», а об уже опубликованном тексте. Мы тогда с коллегами по Совету по национальной стратегии выпустили доклад «Государство и олигархия». Это был уже не первый доклад совета, а, если мне не изменяет память, третий или даже четвертый.
Во всех тогдашних докладах СНС речь шла о негативной роли олигархии в российской политике и экономике. Но первые доклады СНС прошли практически незамеченными, а на «Государство и олигархию» обрушился шквал критики. Критика была опубликована не только в прессе и интернет-изданиях, как это произошло сегодня с критикой Глазьева. Критика «Государства и олигархии» звучала также по радио и по федеральным телеканалам.
И масштабность, и исключительная нервность этой критики объяснялась одной и той же причиной: критика была заказана пресс-службой ЮКОСа. Руководство ЮКОСа ошибочно решило, что наш доклад «инспирирован Кремлем», и начало против нас политическую войну. Или, выражаясь языком, более близким руководству ЮКОСа, «запустило» против нас «ответку».
«Ответка», надо сказать, сыграла негативную роль в последующей судьбе ЮКОСа. Запущенная тогда против нас заказная кампания привлекла внимание спецслужб и правоохранительных органов. Можно сказать, она послужила одной из причин расследования деятельности ЮКОСа. Если бы эта пиар-кампания не была такой масштабной и в ней не были бы задействованы федеральные телеканалы, возможно, что руки до ЮКОСа у государства дошли бы значительно позднее.
Не знаю, кто является заказчиком прошедшей пиар-кампании против Глазьева. Да и вообще это не тот вопрос, который меня особенно интересует. Пускай этого заказчика, если он, разумеется, существует, ищут спецслужбы и правоохранительные органы. Или не ищут. Поскольку, к чести гипотетического заказчика, замечу, что ему хватило ума и такта не пытаться размещать антиглазьевские материалы на телевидении.
Интерес вызывает не гипотетический заказчик, а его темник. Я был просто потрясен методами разбора глазьевского текста и способами экономических рассуждений, которые были использованы критиками академика.
Рассмотрю четыре «самых популярных» тезиса Глазьева, вызвавших наибольший гнев у либеральных критиков доклада. Эти четыре тезиса обсуждались почти в каждом антиглазьевском тексте и подавались как самые «реакционные», «советские» и «тянущие нас назад». При обсуждении этих предложений Глазьева, его либеральные критики каждый раз торжествующе воздевали палец в небо и восклицали: «Это мы с вами уже проходили!».
Предложения Глазьева:
— при необходимости заморозить цены на самые социально значимые потребительские товары, в первую очередь на продукты питания;
— вернуться к валютному регулированию (в особенности же глазьевских критиков задело предложение о запрете юрлицам покупать валюту без достаточного обоснования);
— выдавать предприятиям низкопроцентные кредиты под встречные обязательства произвести определенный объем товаров или услуг в определенные сроки;
— в случае ужесточения санкций против России заморозить выплату кредитов кредиторам из стран, вводящих против нас эти санкции.
Первый тезис обсуждался с торжествующими криками про то, что замораживание цен на продукты «немедленно» приведет к продуктовому дефициту, очередям и продажам дефицитной продукции «из-под полы по блату». Тезис о валютном регулировании обсуждался со столь же торжествующими криками о том, что это «немедленно» приведет к двум сильно различающимся курсам валюты — официальному и рыночному, создаст черный рынок валюты и прочую фарцовку. Про низкопроцентные кредиты предприятиям утверждалось, что это «разгонит инфляцию до невероятных размеров», вызовет «уход инвесторов с российского рынка» и обязательно приведет «в конечном счете» к «тотальной национализации». Предложение не отдавать кредиты тем, кто вводит против нас санкции, сопровождалось просто нечленораздельным, но очень громким криком, в котором иногда можно было различить отдельные возгласы типа «Позор!», «Так дела не ведут!», «С вами после этого никто дела иметь не будет» и «Частная собственность священна и неприкосновенна!».
Практически всем, кто делал эти громкие пафосные заявления, отлично известно, что все изложенные выше глазьевские предложения не имеют ничего общего с позднесоветским опытом, они широко применялись в ХХ веке в разных странах Запада. И в ряде случаев применяются и по сей день.
Можно было бы нагромоздить здесь Эверест фактов, но проще рассмотреть обсуждаемые тезисы по существу. Что странного в том, чтобы в условиях галопирующего роста цен заморозить цены на хлеб, молоко, картошку, макароны и важнейшие лекарства? Что этому можно противопоставить, кроме «священного и неприкосновенного права частной собственности» и «рынка, который всё расставит по своим местам»? Важно, чтобы всё это относилось к достаточно узкой группе товаров, дабы не возникли трудности с администрированием.
Что касается валютного регулирования, то оно и вообще применялось у нас с первых же постсоветских лет до недавнего времени. Что может вызывать возмущение в предложении запретить организациям и предприятиям покупать миллион долларов без достаточного основания, то есть исключительно в целях поучаствовать в валютных спекуляциях? По-моему, противопоставить этому предложению Глазьева можно исключительно всё те же «священную и неприкосновенную» и «расставит по своим местам». Ну и так далее.
И еще про кредиты предприятиям. Предлагаемый Глазьевым способ их кредитования относится к «классическим безынфляционным». Что касается пресловутых «инвесторов», то чем быстрее они наконец-то «уйдут» с нашего рынка, тем лучше станет российской экономике. Потому что речь идет не о стратегических инвесторах, которые вкладываются в создание предприятий, а исключительно об инвесторах спекулятивных, являющихся, в основном, источниками биржевых, валютных и прочих кризисов. А национализация к этому вопросу вообще не пришей кобыле хвост. Что, разумеется, не отменяет того, что некоторые сектора российской экономики пора ренационализировать.
Наконец, предложение Глазьева заморозить выплату кредитов инициаторам санкций есть совершенно нормальный механизм торга с этими самыми инициаторами, ничуть не менее эффективный, чем продуктовые контрсанкции. У наших либералов сама возможность обсуждения того, что можно не возвращать кредиты «хозяевам дискурса», вызывает священный ужас.
То, что я говорю, разделяют практически все российские экономисты, кроме «профессиональных либералов». Тем не менее весьма комично, что вся та ерунда и белиберда, которой либеральные критики Глазьева запугивали российский средний класс, достигает своего эффекта. То есть российский средний класс пугается. Отсюда следует, что у нас в стране очень серьезные проблемы с тем, что в советские времена называлось «экономическим образованием масс». Без решения этой проблемы нас могут ожидать множество «болотных», причем практически на ровном месте.
Некомичным представляется, что вся эта «либеральная критика» всерьез пугает некоторых, скажем так, весьма влиятельных лиц. Включая даже некоторых лиц, принимающих решения. И то, что всяческие «экономиксы» и «вашингтонские консенсусы» до сих пор остаются истиной в последней инстанции для более чем серьезных в иных отношениях людей, — это уже почти трагедия.
И трагичным кажется мне, когда более чем серьезные люди, отлично понимающие, что предложения Глазьева весьма разумны, а аргументы его критиков совершенно смехотворны, поддерживают тем не менее не Глазьева, а его критиков. Потому что этим серьезным людям очень не хочется «париться с китайскими товарищами в бане», а хочется, наоборот, «участвовать в приемах у английских лордов». По этой причине их гораздо менее волнует перспектива восстановления российской промышленности, а гораздо больше волнует возможность сохранения и возрастания своих капиталов. Поэтому они делают ставку на борьбу с инфляцией, а не на кредитование промышленности. Боюсь, это всё может иметь трагический исход.
