Ромео Кастеллуччи: «Провокация в творчестве — это слишком мелко»
С 18 по 20 июля в «Электротеатре «Станиславский» проходит российская премьера спектакля «Человеческое использование человеческих существ» известного итальянского режиссера Ромео Кастеллуччи. Накануне премьеры режиссер ответил на вопросы корреспондента «Известий».
— Какой смысл вы вкладываете в название спектакля?
— Название непосредственно связано с содержанием — история воскрешения Лазаря Иисусом. В моем прочтении это событие происходит помимо воли Лазаря. На мой взгляд, это и есть человеческое использование человеческого существа.
В спектакле для меня главными являются два тесно взаимосвязанных направления: эксперимент в области языка как такового и эксперимент с театром. Для меня было важно затронуть вопросы существования человека, его зависимости от языка. На мой взгляд, в какой-то мере язык является цепями, сковывающими человека. И в моем спектакле герой от них пытается освободиться.
— Спектакль, имеющий подзаголовок «Курс общей лингвистики», стал вашим первым опытом работы с российскими актерами. Насколько сложно было с ними репетировать, говоря на разных языках?
— Неважно, на каком языке сделан спектакль. А в этой постановке вообще используется несуществующий язык: он был придуман мною и моей сестрой Клаудией, а перевод делался Аленой Шумаковой в сотрудничестве с моей сестрой. Они фактически переводили каждое слово с несуществующего языка на новый несуществующий язык. И для меня это было важно, поскольку постановка представляет собой размышление о природе любого языка.
— Ваши спектакли отличаются четкой структурой. Почему она для вас так важна?
— Я считаю, что геометрия и чистота формы способствуют свободе восприятия. Части общей структуры можно сравнить с гранями алмаза, в каждой из которых мы по-разному видим отражающийся мир.
— Сколько времени вам обычно необходимо на постановку?
— Это зависит от условий, в которые я поставлен. Некоторые спектакли могу и задумать, и поставить в течение 10 дней, а некоторые живут во мне месяцами, а затем не меньше времени требуется для их реализации. Как правило, спектакли сначала складываются в моем воображении. И на репетиции методом проб и ошибок я пытаюсь понять, как реализовать замысел.
— Признаете метод театральной провокации?
— Я бы слову «провокация» предпочел слово «скандал» — старинное греческое слово, которое изначально обозначало камень, лежащий на дороге. Человек, спотыкающийся об этот камень, вынужден изменить свой шаг. В искусстве, и не только в театре, этот камень необходим — чтобы искусство иногда меняло походку.
Провокация в творчестве — это слишком мелко. Я говорю о провокации, целью которой является вызов какой-то определенной реакции у зрителя. Такой метод не ведет к серьезным результатам. Для переворота сознания нужен именно скандал.
— Вы ставите в «Электротеатре «Станиславский». Как относитесь к системе Станиславского?
— Константин Сергеевич много сделал для развития не только театра, но и всего искусства: он сумел показать, насколько важна личность актера в интерпретации спектакля. Мне кажется, что сегодня система Станиславского больше развита в кино, чем в театре.
— Можно ли сказать, что вы — тот, кто формирует современный театр?
— Я довольно скромно оцениваю свой вклад. Что же касается подхода к современному театру, то я уверен, что сегодня при работе над постановками нельзя игнорировать новые технологии. Мы просто не можем проходить мимо них и высокомерно говорить, что они не играют роли. На мой взгляд, именно они лежат в основе современной образности.
— Над какими проектами работаете в настоящее время?
— Я ставлю в Париже лирическую оперу Шёнберга «Моисей и Арон», а также греческую трагедию Эсхила «Орестея» как часть трилогии, над которой я работал 20 лет назад.
