Погасла бесследно искра скандала по поводу постановки «Тангейзера» в Новосибирске, вокруг которого грозились поднять цунами народного гнева. Присмотревшись к тем событиям, можно увидеть очевидное стремление режиссера Тимофея Кулябина отыскать скандал для бедствующего театра: или холокост, или религия — достаточно найти православных активистов. Оказывается, можно еще воспользоваться услугами Независимого профсоюза актеров театра и кино, который недавно потребовал экспертизы театральных постановок Кирилла Серебренникова («Мертвые души») и Константина Богомолова («Карамазовы») — властителей столичных дум и сердец.
Очень может быть, что упомянутые режиссеры гениальны, а я провинциальный лох. Вне всяких сомнений, попытки профсоюзов, которые напоминают о существовании самих «профсоюзов» такими неординарными ходами, мягко говоря, нелепы. Или скажем так: эта инициатива напоминает реанимационные мероприятия в попытках оживить дискуссии о постановках. Трудно также спорить с тезисом о праве художника интерпретировать классику так, как ему вдруг захочется. Уж совсем глупо пытаться в мире искусства начинать разговор об идее, заложенной в произведении.
Если бы художники оперировали идеями, они были бы философами или на худой конец публицистами. Но художники видят мир особыми образами. Невозможно сконструировать Федора Павловича Карамазова по канве какой угодно идеи. Можно одному только Федору Достоевскому доступному видению узреть вдруг «злобного старикашку» и зайтись с ним там, в глубине сознания, беседами до полного изнеможения.
Потому, например, «Мой друг Иван Лапшин» Алексея Германа ошеломил миллионы. А «гениальный», пронизанный каскадами идей «Левиафан» ошеломил только своей унизительной посредственностью во всех смыслах и гигантской выматывающей рекламной кампанией. Собственно, как справедливо заметил теперь ненавистный народу Андрей Макаревич, можно и обычную тыкву в прайм-тайм по телевизору рекламировать и через месяц начинать «косить» стадионы.
Что касается очередного «шедевра» российского кино, возможно, ему воздастся и его судьба будет иной, чем у «шедевра» Федора Бондарчука «Сталинград», который в прокате обошел аж «Иронию судьбы-2». Мертвые сраму не имут, а посредственность даже слова такого не знает.
Я, например, и шагу не сделаю в театр на постановки Богомолова или Серебренникова. Потому что мне всё равно, что думают эти господа о произведениях классиков и как они их интерпретируют. Впрочем, им тоже всё равно, явлюсь я на их спектакли или нет. Эдакий символический пакт о невмешательстве. Я не трогаю вас, вы не приближайтесь ко мне на пушечный выстрел. Даже если бригады машин скорой помощи будут дежурить у театров на случай массового катарсиса зрителей со смертельным исходом.
Хочется чего-нибудь незатейливого. Гениальную Лени Рифеншталь, например. Всё равно, что она думала о нацизме и гитлеровской Германии: ее фильмы переживут еще не одно столетие. Или «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна. Так, чтобы не отрывать глаз от экрана. Смотреть, смотреть, смотреть. Хочется многотысячных очередей у кинотеатров во всех странах — посмотреть фильм Лилианы Кавани «Ночной портье» в 1970-х. Или тех же очередей у Театра на Таганке. Или фильма Милоша Формана «Пролетая над гнездом кукушки», обладателя пяти «Оскаров» по всем номинациям.
Хочется еще раз увидеть пустеющие улицы советских городов, когда и стар и млад летели к телевизорам на встречу со Штирлицем или Жегловым. И пересказывали всей страной десятки искрометных анекдотов «про Штирлица и Мюллера» или цитировали с восторгом слова Глеба Жеглова — кто же ел тогда горячий супчик, не воскликнув при этом с интонациями Владимира Высоцкого — «да с потрошками, Шарапов». Может вспомнить полувековой давности «Свой среди чужих...»? Или «Покаяние» Тенгиза Абуладзе? Перечислять можно очень долго.
Постсоветская Россия в отличие, например, от эпохи «оттепели» рухнула в беспросветное мракобесие абсолютной посредственности во всем. В кино, в театре, в литературе, в поэзии, в танце. Заносчивой посредственности, которая суетливо и позорно прикрывается никому не нужными премиями и наградами, взаимными поцелуями и клятвами в любви «гениальных» авторов. То, что раньше было достойно уровня народного театра деревни Зачатьевка, лезет изо всех щелей и настырно, нагло требует прав и достойного места.
Но всё, чем питается современность, — прах ушедшей классики, хоть Российской империи, хоть Советского Союза. Ее удел — без устали перекрашивать классику в прямом и в переносном смысле. Так профессионалы похоронного бизнеса гримируют трупы, придавая им по просьбе клиентов хоть выражение умиротворения на лице, хоть голливудские улыбочки. Как говорится, на голубом глазу предлагают беспросветную чушь, упакованную в современные обертки. Чушь, на которую любой мало-мальски воспитанный на образцах настоящей культуры человек не обратил бы и внимания так же, как и на надписи на покосившемся заборе.
Мы осатанели уже в буквальном смысле слова не от интерпретаций классики, не от постмодернизма. Мы осатанели от гробового молчания культуры, которая, как ожидалось 25 лет назад, должна явить шедевры свободного духа, а не писаные на коленке бестселлеры, «любительские» сериалы, поэтов-куплетистов, безголосых певцов и бесконечные махинации прошлыми гениальными образами.
Профсоюз и иже с ним херувимы закона и хранители нравственности вам судьи. В конце концов, можно пережить всё что угодно, если бы трупы культуры не имели такого естественного свойства — смердеть и разлагаться с «голливудскими» ухмылочками на лицах. Вот это действительно страшно и невыносимо.
