Следствие по делу об убийстве Б.Е. Немцова неизвестно, когда завершится, и неизвестно, к каким выводам придет, но уже сегодня высказываются суждения общего характера и даже безотносительно к личности убитого о том, какие убийства бывают, а каких не бывает, потому что их не может быть никогда. Общественность явно против принципа Шерлока Холмса «Отбросьте всё невозможное; то, что останется, — и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Некоторые ответы, которые кажутся общественности невероятными, сразу и заведомо отвергаются — до всякого исследования фактов.
А равно и прецедентов. Версия о преступлении, имеющем целью направить негодование общества не на фактического злодея, а на того, кого скрытый злодей хочет выставить совершителем злого дела (сейчас употребляется не вполне точный термин «убийство сакральной жертвы», возможно, точнее были бы термины «преступление под чужим флагом» или «преступление с переводом стрелок»), причем этот мнимый совершитель злого дела является истинной и главной целью преступного посягательства, а жертва преступления — лишь средством в комбинации с переводом стрелок, — эта версия отвергается apriori. Причем даже с приличным негодованием — «Это же надо до такого вздора додуматься!».
Между тем история и XX века, и новейшего времени знает множество случаев, когда злое дело осуществлялось именно по такой модели, и довольно успешно. Можно указать на убийство Кирова, поджог Рейхстага, глейвицкий пограничный инцидент, послуживший поводом ко Второй мировой войне, майнильский пограничный инцидент, послуживший поводом к советско-финляндской войне, взрыв в Тонкинском заливе, развязавший руки для американского вмешательства во Вьетнаме.
Из свежих примеров назовем дело об убийстве А.С. Политковской в 2006 году, дело о киевских снайперах — роль майданного коменданта А.В. Парубия в убийстве «небесной сотни» вызывает много вопросов, которыми задавались наряду с прочими лицами и еврокомиссар по иностранным делам К. Эштон, а равно глава МИД Эстонии У. Паэт, — а также историю со сбитым над Донбассом малайзийским пассажирским Boeing.
Причем если дело в Тонкинском заливе, дело с Boeing и «дело Политковской» допускают разные толкования, а также благоумолчания, то по крайней мере интерпретация убийства Кирова и поджога Рейхстага в либеральных (и не только в либеральных) кругах вполне однозначна.
В 1933 году стрелки были переведены на Компартию Германии (а затем за компанию и на политическую оппозицию вообще), в 1934 году — на остатки былых внутрипартийных оппозиционеров (а за компанию и на всех, всех, всех). Но с точки зрения руководства ВКП (б) и, соответственно, НСДАП, сама постановка вопроса о том, не было ли убийство Кирова и поджог Рейхстага преступлением под чужим флагом, являлась кощунственной клеветой, подлежащей суровому наказание по ст. 58-10. Разговоры о том, что к убийству Б.Е. Немцова причастны СБУ или ЦРУ, эквивалентны частушке «Огуречики да помидорчики, // Сталин Кирова убил, да в коридорчике».
Ведь передававшие частушку в частных беседах того времени не знали всех обстоятельств дела — как и мы сегодня доподлинно не знаем злодеев 27 февраля, — но антисоветских агитаторов терзали смутные сомнения. Примерно как сегодня — агитаторов антиамериканских.
Заметим, кстати, что либеральные агитаторы совсем зря вспоминали в ночь на 28 февраля убийство Кирова и Рейхстаг. Зря, поскольку можно было бы проводить параллели между Сталиным и Путиным в том случае, если бы убитый был бы немедленно объявлен ближайшим другом и вернейшим соратником В.В. Путина, а уже 1 марта был бы введен упрощенный порядок следствия и суда.
Если бы начался немцовский поток — и где же он?
Впрочем, самим упоминанием дел 1933 и 1934 годов агитаторы сами себя высекли, de facto признав, что убийства под чужим флагом возможны, точнее, имели место в прошлом. Почему они невозможны в настоящем — это они не объяснили.
Следующее правило новейших расследований, предложенное нам, заключается в том, что вопрос cui prodest? не имеет права на существование. Со времен Древнего Рима имел — но теперь неприлично даже и подумать, кому выгодно и кому невыгодно. А поскольку и полицейская практика всего мира, и детективная классика всегда вертятся вокруг выяснения мотивов преступления и сказать, что отныне мотивация — вздор, никому не интересный, — сложно, то придумали новый ход. «Вы говорите, что властям это совершенно невыгодно, так что же — если бы было выгодно, значит можно убивать?»
Возражение странное. Убивать вообще нельзя, но соблазн совершить преступление оказывается выше, если оно было выгодно. И наоборот. Каким образом из многовекового полицейского и судебного опыта, причем опыта чисто статистического, делается вывод о дозволенности убийства — непонятно.
Чтобы обойти нежелательное cui prodest? применяется и еще один прием. Положим, с представителями грешного и обиходного человечества вопрос cui prodest? имеет право на существование, но он совершенно неуместен, когда речь идет об архизлодее. В этом случае используется порочный круг в доказательстве: В.В. Путин есть архизлодей, поскольку он убил Б.Е. Немцова, а доказательством, с несомненностью уличающим его в убийстве Б.Е. Немцова, является то, что он архизлодей.
Попутно решается и вопрос о мотивации, поскольку для архизлодея бесчисленные жертвы являются насущно необходимой пищей. В раннеренессансной (1315 год) трагедии Альбертино Муссато главным героем является властитель Эцерин (Эццелино да Романо, викарий и зять императора Фридриха II Гогенштауфена), зачатый от дьявола. В ходе действия Эцерин излагает приказ: «Да сгинут общей гибелью и чернь, и знать, // Да не спасется от клинка разящего // Ни пол, ни чин, ни возраст, ни сословие! // Будь широка, дорога избиения, // Разлейся черной скверной, кровь, по площади, // Воздвигнитесь для тел, кресты распятные, // Вспылайте, пламена костров, и сукровью // Из-под огня сочитесь, и, угарный дым, // Ввысь вымчи весть о жертвах, мной сжигаемых».
Спустя семь веков времена предренессанса повторились. При знакомстве с социальными сетями, а также инопрессой, пишущей про В.В. Путина, очевидно глубокое знакомство с трагедией Муссато, ибо мотивы его поведения представляются авторам идентичными с мотивацией Эцерина. В этом случае ответ на вопрос о том, кто совершил злодеяние на Москворецком мосту, совершенно очевиден.
К правовому, а равно и к полицейскому мышлению это, правда, имеет слабое отношение.
