Некоторое время и без того нервное сообщество журналистов без страха и упрека было потрясено очередным медийным скандалом. Директор радиостанции «Эхо Москвы» своим приказом уволила журналиста Александра Плющева. Поводом для увольнения стал сомнительной этичности пост Плющева в социальной сети Twitter, касавшийся трагических семейных обстоятельств высокопоставленного сотрудника администрации президента.
Это только на первый взгляд выглядит незначительным событием. На самом же деле произошло потрясение незримых основ. Александр Плющев — один из символов радиостанции «Эхо Москвы», за 20 лет вросший в профессию и умеющий в ней всё, что только можно придумать, но при этом до сих продолжающий невозмутимо собирать, редактировать и читать новости. Директор же, уволившая Плющева, была назначена на должность против воли редакции меньше года назад. Больше того, согласно уставу редакции, сотрудника можно уволить только по представлению главного редактора, а этого сделано не было.
Для разрешения очень напряженной ситуации была организована встреча редакции радиостанции с генеральным директором холдинга «Газпром-Медиа», в который она входит, Михаилом Лесиным. Который, собственно, и настаивал на увольнении Плющева.
Результаты встречи стали сенсационными. Но не потому, что Михаил Лесин отступил и приказ об увольнении Плющева был отменен. И даже не потому, что главный редактор радиостанции Алексей Венедиктов согласился внести в устав редакции поправки, касающиеся персональной ответственности главреда за поведение его сотрудников.
Основной резонанс вызвала помощница Венедиктова Леся Рябцева, опубликовавшая в своем блоге сообщение о том, что начальник назначил ее координатором рабочей группы по выработке правил поведения сотрудников радиостанции в социальных сетях.
Не хочется пересказывать здесь ничего из того, что было сказано в адрес юной красавицы, в ходе прочего неосторожно употребившей фразу: «Я позвала всех своих друзей, с которыми мы делали закон о блогерах». Но если опустить гадости, то общая претензия заключалась в том, что, по словам Рябцевой, «задача-максимум — создать общие правила для всех. Всех и каждого журналиста. Радиостанции, холдинга или страны — не важно». А памятуя о том, каков вышеупомянутый закон о блогерах, задача звучала пугающе.
И вот в интернете появился документ, озаглавленный: «Правила для журналистов «Эха Москвы» по работе в социальных сетях». Статус этого документа сама Леся формулирует так: «Это не Проект документа, даже не Черновик Проекта документа». Что ж, отнесемся к нему соответственно. Но всё же основные идеи опубликованного текста кажутся мне вполне согласующимися с декларируемым Алексеем Венедиктовым миропониманием.
Прежде всего это отношение к сотруднику как к невольнику. Что следует из следующих постулатов: «Журналист радиостанции «Эхо Москвы» должен понимать, что для аудитории он всегда является представителем «Эха Москвы» вне зависимости от того, находится он на рабочей смене или нет».
Ну или вот, например, посильнее: «Перед публикацией в социальных сетях эксклюзивной информации, которая может быть интересна редакции, следует передать ее выпускающему редактору «Эха Москвы» для принятия им решения о передаче ее в эфир или о публикации ее на сайте».
В этом контексте статус будущих правил, конечно, приобретает совсем другое значение. Потому что откуда я знаю, какая именно эксклюзивная информация может быть интересна редакции. Значит, передавать выпускающему редактору придется практически всё. И если правила станут частью устава редакции, то это значит, что сотрудник «Эха Москвы» продает редакции не только свое рабочее время, но и время личное. А также то, что он не сможет работать больше нигде.
Впрочем, есть в документе места и поинтереснее.
Например, про отношение к смерти людей (поскольку именно это и стало детонатором случившегося скандала). На эту тему сказано так: «Журналисты «Эха Москвы» относятся с уважением к смерти людей, которые упоминаются в их социальных сетях». И, разумеется, хочется спросить, как журналисты «Эха Москвы» относятся к смерти людей, которые не упоминаются в их социальных сетях. Но сочтем это неудачностью формулировки.
А вот дальше никакой проблемы в формулировках не видно: «Это ограничение не касается исторических личностей, людей, чья смерть наступила давно и чьих ближайших родственников, скорее всего, уже нет в живых. То есть в случае если высказывание, допущенное журналистом, не может причинить им боль. Это ограничение также не касается тех людей, на счету которых большое количество жертв или жестоких поступков, и этот факт доказан в судебном порядке или не подвергается сомнению». То есть Сталин и Гитлер не входят.
Кажется недостаточным и следующий пункт: «Журналисты «Эха Москвы» не могут позволить себе унижать других людей из-за их физических особенностей, смеяться над их именами или фамилиями, а также умышленно коверкать их имена или фамилии». Это всё так, но как быть с излюбленным делением всех людей на людей «со светлыми, красивыми лицами» и на людей с «да вы на их лицо посмотрите».
Впрочем, текст текстом, а на главный вопрос до сих пор не отвечено — а должна ли вообще разделяться публичность публичного человека на публичность профессиональную и публичность личную? Лично мне кажется, что, безусловно, должна. Однако уровень сложности такого разделения столь высок, что пока никто и не хочет подступиться к решению подобных вопросов.
А вместо этого юные красавицы под дождем из гнилых помидоров вынуждены придумывать правила, которые, разумеется, работать не будут. Как не работает до сих пор ни одна из придуманных «журналистским сообществом» хартий.
