Из-за океана сообщают, что президент Обама вновь намерен взяться за сирийского президента Асада. По информации CNN, ссылающейся на дипломатические источники и сотрудников администрации США, Обама решил, что «террористическую группировку «Исламское государство» невозможно победить без политических изменений в Сирии и смещения с поста президента Башара Асада».
Не будем даже указывать на довольно существенное различие между весьма мягкой по ближневосточным меркам светской деспотией Асада и нимало не мягким и совершенно не светским режимом «Исламского государства Ирака и Леванта» (ИГИЛ). Хотя для христиан, курдов etc. это различие важно и даже жизненно важно. Одно дело — веротерпимый Асад, принцип которого «Сохраняй внешнюю лояльность и веруй, во что хочешь», другое дело — лидеры ИГИЛ, насаждающие истинную религию мира со всей первозданной страстностью магометан VII века по Р.Х. С иной точки зрения, считать и Асада, и ИГИЛ равно опасными врагами несколько странно.
Причем дело не только в веротерпимости, а равно и не в той мере человеческих страданий, которую несут миру Асад и, соответственно, ИГИЛ. С точки зрения меркантильных интересов США угрозы также несопоставимы. Что нужно США от Сирии, вообще неясно. Конечно, можно сказать, что волна арабских революций 2011 года, которая должна была захватить и Сирию, остановилась перед волей Дамаска к сопротивлению. Асад не пошел по пути безоговорочной капитуляции, но проявил себя довольно упорным лидером. С точки зрения Вашингтона, увидевшего в «арабской весне» свет с востока, такое упорство, портившее всю благостную картину, ныне наблюдаемую в Египте, Ливии и иных местах, говорило о закоснелости Асада в грехах — не дать разрушить свою страну есть грех незамолимый — и заслуживало примерного наказания, которым до сего дня патронируемые США «друзья Сирии» и занимаются.
Но кроме личной обиды, которую Асад нанес велемудрому госсекретарю Х. Клинтон — посмел сопротивляться, вот сволочь нехорошая! — никакого другого существенного ущерба американской державе сирийский лидер не причинил (равно как и раньше не причинял). Террористических ячеек по всему Ближнему Востоку и за его пределами не создавал, препятствий мировой торговле не чинил, чужие земли не захватывал, кровавый хаос не распространял.
В отличие от ИГИЛ. Ибо тут прикормленные Вашингтоном «друзья Сирии» проявили свой задорный нрав и, лишь только окрепнув, пошли распространять свою власть всюду, куда только можно, в том числе и на земли Ирака, прежде считавшиеся de facto американским владением. Разница в ущербе интересам США очевидна. В одном случае — близко к нулю, в другом случае — близко к существенной величине.
Прежде такая эволюция на театре военных действий вызывала у держав соответствующую реакцию, заключающуюся в том, чтобы определить, какая угроза более насущна и выступить именно против нее, не обинуясь даже и тем, чтобы ради этого замириться с вчерашним неприятелем. Хрестоматийный пример — выступление Черчилля от 22 июня 1941 года, сообщившего, что «если бы Гитлер вторгся в ад, я нашел бы случай, чтобы по меньшей мере благожелательно отозваться о Сатане в палате общин». Гитлер — не Гитлер, но ИГИЛ — это Франкенштейн, совершенно вырвавшийся из рук своего прежнего младопитателя. Тем самым повод для того, чтобы благожелательно отозваться об Асаде в конгрессе США — более чем достаточный, ибо ИГИЛ грозит испортить всю глубоко продуманную политику США на Ближнем Востоке.
Опять же насаждаешь ли ты тиранию или демократию во всем мире, но ключевое правило стратегии, предписывающее концентрировать силы на главном направлении, а не наносить удар растопыренной пятерней, никто не отменял. Здесь же удар пятерней — разом и по ИГИЛ, и по Дамаску — является во всей своей сокрушительной силе.
Столь противоречивая и непоследовательная стратегия, удивительная для всякого державного вождя и вдвойне удивительная для вождя, являющегося к тому же лауреатом Нобелевской премии мира, более напоминает описанную В. Гюго в романе «Девяносто третий год» стратегию корабельной пушки, сорвавшейся с цепей и совершающей свой бег со скачками по палубе. Причем траектория этого бега, сокрушающего и калечащего всё на своем пути — и орудийную обслугу, и другие пушки — совершенно непредсказуема. Палуба качается, и пушка носится в своем смертельном бильярде.
