«...Выразил опасения относительно способности западных наций выжить в условиях восточной угрозы…
— Герр Яннинг, вы слышите? Герр Яннинг, это в газетах! Именно то, что утверждал Гитлер: «Борьба Востока и Запада за выживание».
— О, он знал. Он знал! Они еще поймут…»
Нацисты оправдываются в Нюрнберге перед одним из «дополнительных» судов, которые проводили американцы уже в условиях холодной войны: «Мы были оплотом в борьбе с большевиками и оставались столпом западной культуры. Именно поэтому мы и нужны Западу — как оплот борьбы и как столп культуры…»
Не правда ли, актуальный спектакль поставил Алексей Бородин — «Нюрнберг»?
Вообще в Российском Молодежном театре умеют находить авторов, современных по-настоящему (а не по формальной дате), будь то советский классик В.С. Розов или главный наш сказочник А.Н. Афанасьев. А теперь Эбби Манн, оскаровский лауреат 1962 года.
Судебная драма, написанная им более полувека тому назад, наводит порядок в сегодняшних головах — в полном соответствии с авторским кредо: «Писатель чего-то стоит, поскольку он выполняет обязанность не только развлекать, но и истолковывать мир, в котором живет».
По-моему, в этом театре все работают всерьез: режиссер, актеры, композитор. При первом же взгляде на сцену понимаешь, насколько достоверно воспроизведены страна и эпоха.
Это именно работа художника (а не универсальный интерьер из мониторов и строительного мусора, равно (не) применимый к Софоклу, Мольеру и Паниковскому).
Хотя претензии к сценическому решению у меня есть, выскажу их сразу, чтобы не оставлять под конец для запоминания по Штирлицу. Мне кажется, режиссер, стремясь дистанцироваться от строгой киноверсии Стэнли Крамера («Нюрнбергский процесс», 1961), несколько перестарался, трюки с переодеваниями и музыкально-танцевальные номера, каждый из которых сам по себе хорош, порою отвлекают от сути.
Однако есть и другая точка зрения: так и надо было сегодня ставить «Нюрнберг». Показывать кошмар через милое общение благополучных людей, не желающих обременять себя любимых ни дурными воспоминаниями, ни ужасами вечерних новостей (дословно: «Казни имели место, но того, что нам показывали, не было»). Не будучи специалистом в делах Мельпомены, готов признать свою неправоту.
Перехожу к тому главному, что касается Клио.
Нас сегодня пытаются убедить, что мы враждуем с Америкой, с ее культурой, традицией, с ее «богопротивной» цивилизацией. В спектакле показаны две разные Америки. Главный герой — Дэн Хейвуд, судья из глубинки — с точки зрения немецких аристократов, будь то профессор–правовед Яннинг или вдова гитлеровского генерала фрау Бертхольт, — деревенщина.
Простота его всё время подчеркивается: «Послушайте, сенатор, вы уверены, что мне необходимо иметь трех слуг? Я чувствую себя совершенно по-идиотски». Он даже не хочет, чтобы к нему обращались «сэр», просто «судья» или по имени. На самом-то деле этот человек очень непрост, потому что привык жить своим умом. Вопреки ходячим представлениям о юридическом формализме англосаксонской культуры, судить он старается именно по совести, крючкотворство его не убеждает, политическая конъюнктура на него не действует.
«Когда меня только выбрали судьей, я знал, что в городе есть люди, которых лучше не трогать, если я хочу остаться в судьях, надо закрывать кое на что глаза… К каким выводам мы придем, если будем этим руководствоваться?» Классический американский характер из книг Фенимора Купера, Марка Твена и Джека Лондона. Именно такие люди сделали США великой державой. Но плодами их трудов воспользовались другие.
Исторический перелом между двумя Америками как раз и обозначен в спектакле. «Мы, американцы, не созданы быть оккупантами, для нас это новая роль». Реплика из «Нюрнберга» прямо перекликается с названием книги Патрика Бьюкенена «Республика, не империя». Вроде бы под стать судье обвинитель полковник Лоусон, который лично освобождал концлагерь, видел собственными глазами, что там делали с людьми, и говорит генералу: «Я привык всё доделывать до конца, поэтому ни вы, ни Пентагон, ни сам Господь Бог...»
Гордая фраза оборвана на полуслове. Полковник — человек государственный. Над ним — воинская дисциплина и соображения высокой геополитики, в которых действует уже не конкретное «я», а безличное «мы»: если «мы» оттолкнем немецкую элиту, то потеряем Германию, а если потеряем Германию, то потеряем всю Европу…
Впрочем, не буду раскрывать интригу, ведь спектакль держит зрителя в напряжении до последней минуты. Для меня здесь важна историческая расстановка сил. Чтобы удержать Европу за своей империей, американцам нового типа пришлось искать взаимопонимания с отставными нацистами, а для обоснования такого пируэта — принимать за чистую монету всё то, чем оправдывались подсудимые в Нюрнберге.
Вот откуда прорастает миф о генералах и судьях, которые якобы «ничего не знали» (на что Хейвуд с недоумением замечает, что до сих пор не встретил ни одного подданного рейха, который бы что-то знал), а также миф о каких-то принципиальных разногласиях между Гитлером и немецкой элитой. Тот самый, который положен в основу недавнего голливудского блокбастера «Операция «Валькирия», а в драме Манна опровергается последовательно, пункт за пунктом, юридически, исторически и художественно.
А что взамен? На чем сердце успокоится? Простые истины, равно применимые к Америке, Германии и России. Их за 50 лет так и не удалось растворить в постмодернистской зауми. Каждый сам выбирает между добром и злом. Не партия, страна или эпоха, а сам человек несет ответственность за конкретный поступок. Как объяснил судья Хейвуд немецкому ученому коллеге, всё, что случилось с Германией, произошло именно тогда, «когда вы в первый раз приговорили невиновного к смертной казни».
