Скончавшийся 5 октября 2014 года на 98-м году жизни Юрий Петрович Любимов принадлежит не отрасли или профессиональному сообществу, а большой истории, отечественной и (через нее) мировой.
Специалисты писали — и еще напишут — про его роли в театре и кино, про постановки за границей, про попытки возродить на развалинах СССР прежнюю Таганку. Я, не будучи театроведом, скажу о том, что стало для него главным делом жизни, как для Колумба путешествие в Америку.
В 1964 году лауреат Сталинской премии Ю.П. Любимов возглавил, в другой версии — основал заново Театр драмы и комедии на Таганке и руководил им 20 лет до своего окончательного разрыва с тогдашним политическим руководством и эмиграции.
Говорят, только то искусство, которое созвучно времени, это время переживет.
Таганка Любимова сразу же становится символом и трибуной эпохи, это театр не для коллег и не для тусовки, а для всех людей. В школах, техникумах и на заводах знали, что там идет, и мечтали увидеть своими глазами (увы, даже для москвичей это было немногим проще, чем съездить за границу). А прощание с Владимиром Высоцким на той же Таганской площади оказалось первой за много-много лет (видимо, с 1927 года) массовой неофициальной манифестацией в столице.
Любимовские сценические эксперименты были продиктованы не модой, не установкой «Сделайте мне, как в Авиньоне». Форма естественным образом вытекала из содержания, из ответа на главный вопрос: зачем? На 1960-е годы приходится вторая попытка реализовать в России мечту о справедливом обществе. Воодушевленный этой великой мечтой, Любимов пытался переосмыслить через эпический театр Брехта опыт революции («Десять дней, которые потрясли мир» Дж. Рида) и Великой Отечественной войны («А зори здесь тихие» Б.Л. Васильева), культ личности («Дом на набережной» по Ю.В. Трифонову), судьбу русской деревни («Деревянные кони» по Ф.А. Абрамову и запрещенный спектакль «Живой» по Б.А. Можаеву).
Классическая Таганка была советской не только в географическом смысле. Для Высоцкого, согласно анкете, заполненной в 1970 году, любимый режиссер — конечно, Юрий Петрович, а любимые герои — «Ленин и Гарибальди».
Константин Симонов сказал о «Добром человеке из Сезуана»: «Я давно не видел спектакля, в котором бы так непримиримо, в лоб, именно в лоб — сознательно повторяю эти слова — били по капиталистической идеологии и морали и притом делали бы это с таким талантом, с такой мерой художественной правды, с таким проникновением в душу человека». А вот что произнес Виктор Шкловский о «Десяти днях»: «Воскрешение не осуществившейся до конца драматургии первых лет нашей революции… Спектакль, как поковка, поворачивается на наковальне сцены и принимает форму, предсказанную сознанием великого революционера». А вот наблюдение Анатолия Смелянского: «С каким восторгом зрители (и автор этих строк среди них) вручали в дверях театра свои билеты актерам-красноармейцам, которые их накалывали на штык».
Он создал театр, устремленный в будущее: по признанию самого Юрия Петровича, «самой лучшей, самой чуткой аудиторией, с которой мы встречались, были физики города Дубны». И против Сталина они (физики и лирики) выступали ради такого будущего, в котором свободное развитие каждого станет условием свободного развития всех.
Не вина Любимова, что будущее не состоялось.
Западная элита задействовала на своей стороне даже творческих людей, настроенных против капитализма, например рок-музыкантов. Наша бюрократия умудрилась оттолкнуть именно тех, кто хотел и мог обеспечить Советскому Союзу идейную и культурную конкурентоспособность. Ю.П. Любимов, И.А. Ефремов, В.Т. Шаламов, коммунарское движение в педагогике — стандартный сюжет. И в нем — приговор общественной системе, прозвучавший задолго до падения цен на нефть.
И общая беда.
При перестройке Любимов вроде бы триумфальный «возвращенец», он снова мэтр, причем не персональный пенсионер, как многие его именитые ровесники, а действующий профессионал. Но Таганка почему-то не возрождалась, а, наоборот, тонула в разногласиях уже совсем другого масштаба, не о судьбе Отечества и Человечества, а о том, кто кому сколько должен, кто кого как обозвал, и не пора ли заимствовать из-за границы «контрактную систему» (вот оно, долгожданное торжество «капиталистической идеологии и морали»).Театр, окончательно и бесповоротно покинутый своим Мастером, был добит инсталляторами, которых департамент культуры Москвы направил туда порулить и бессмысленно посамовыражаться за казенный счет.
Может быть, со временем в саду российской Мельпомены прорастет что-то новое, в чем будут привлекать внимание не только технология и ремесло, но и «ясность авторской позиции» и «темперамент мировоззрения» (Ю.П. Любимов). То, что способно стать вровень с великими делами, которые мы общими усилиями (чиновных охранителей и радикальных ниспровергателей) загубили. Но это новое сегодня так же непредсказуемо, как в начале 60-х появление любимовской Таганки.
