Я пишу эти строки, не зная пока результатов референдума о независимости, проходящего сегодня в Шотландии. Но в любом случае очевидно, что мы наблюдаем знаковое событие. В Западной Европе впервые голосуют за выход региона из состава страны.
Однако называть это событие проявлением «сепаратизма» довольно затруднительно. Поскольку инициаторы шотландского референдума не только не стремятся к выходу из ЕС, но и постоянно подчеркивают — будущая независимая Шотландия намерена сразу же подать заявку о вступлении в Евросоюз. Так что вне зависимости от результатов голосования никаких границ и таможен посреди британского острова всё равно не появится.
Вообще-то прошедший референдум стал возможен именно благодаря законодательству ЕС, его базовым документам, принятым еще в 1990-е годы, — Декларации о регионализме и Хартии о местном самоуправлении. Они установили, что политика членов Евросоюза должна строиться на основах субсидиарности, то есть не «сверху вниз», но «снизу вверх», от интересов конкретных регионов.
Поэтому британское правительство уже в принципе не могло запретить этот референдум. А если бы там по-прежнему действовало только национальное законодательство, развитие шотландских событий вполне могло перерасти в исторический «ремейк» североирландского конфликта.
Конечно, с точки зрения лондонских политиков, шотландская борьба за независимость всё равно выглядит как «сепаратизм». Таковы уж имперские стереотипы — они весьма консервативны. Хотя Британской империи давно уже не существует, «фантомные боли» еще дают о себе знать. И если Лондон смирился с тем, что его бывшие колонии стали независимыми государствами, шотландская независимость всё еще воспринимается болезненно, поскольку это не заморская территория, а географическая часть самой Британии.
Тем не менее, регионализм всё более становится общеевропейским трендом. На шотландский референдум с надеждой смотрят в Каталонии, Стране басков, Фландрии и т.д. Вне зависимости от его результатов их собственная борьба за независимость будет продолжаться, хотя возможный успех шотландцев, безусловно, выведет ее на новый уровень.
Европейские регионалисты давно уже находят общий язык — их партия «Европейский свободный альянс» присутствует в Европарламенте и на последних выборах увеличила свое представительство. На регулярных миллионных демонстрациях в Каталонии развеваются флаги практически всех регионалистских движений Европы.
«Европа регионов» на уровне символов начинает преобладать над «Европой государств».
Еще в 1990-е годы британский социолог Роланд Робертсон придумал интересный неологизм — глокализация. Он уверен, что глобализация и локализация — параллельные процессы. Становление наднациональных структур вроде ЕС диалектически сопровождается ростом регионалистских движений. А прежние национальные государства оказываются лишь «посредниками» между ними и постепенно утрачивают свое значение.
Поэтому представляется ошибочной трактовка шотландского референдума сугубо экономическими категориями — мол, они хотят всего лишь отобрать у Лондона контроль над нефтяными месторождениями в Северном море. Здесь важнее, что сама постановка этого вопроса на референдум является следствием роста регионального самосознания, которое всё более выглядит общеевропейским.
Еще показательная деталь в европейском регионализме — его сложно трактовать в расхожем «националистическом» измерении. Та же Шотландская национальная партия — это классические европейские социал-демократы. В Эдинбурге даже шутят, что шотландцы владеют более правильным английским, чем лондонцы. Культурной опорой шотландского регионализма скорее являются развитые региональные бренды (виски, килты, волынки и т.д.)
Какой вывод из этого европейского регионалистского тренда был бы интересен для России? Видимо, было бы полезно пересмотреть всё еще доминирующие у нас идеи о строительстве «национального государства». Как показывает европейский опыт, этот формат выглядит уже несколько устаревшим. А вот формат федерации с развитым региональным самоуправлением и сильными межрегиональными связями обеспечивает диалектическую устойчивость.
