Литературная жизнь у нас теперь случается только раз в году — раз в год откуда ни возьмись на мостовой появляются зеленый крокодил и маленькое существо с оттопыренными ушами и заводят свою песенку: вышел, мол, новый роман Пелевина.
Новый роман Пелевина — единственная в году книга, которую мы читаем всей страной. Это не значит, что мы читаем только одну книгу — просто где-то читают нового Акунина, где-то нового Быкова, где-то нового Прилепина, круги эти в целом не пересекаются и пересекаются только один раз в год — чтобы прочитать, обсудить и поругать нового Пелевина.
Поют Гена с Чебурашкой каждый раз одно и то же: Пелевин исписался, гонит халтуру, а вот и не смешно, и вообще мы всё это уже знаем. В этот раз говорят еще, что роман склеен из кусков и что куски плохо приклеены друг к другу. Это неправда.
Когда Толстому ставили на вид, что из историй Левина и Карениной можно было слепить два разных романа, он очень удивлялся и говорил, что ему как раз стоило большого труда свести две эти истории вместе, подняв, подобно куполу собора.
«Любовь к трем цукербринам», может быть, и не Санта-Мария-дель-Фьоре, как «Анна Каренина», но всё же постройка изобретательная и изящная. Восемь частей, по-разному обыгрывающие знаменитую хайдеггеровскую экзистенциальную заброшенность — причем заброшенность становится буквальной: людей с помощью рогатки забрасывают вверх зловещие птицы (нечто вроде evil birds), пытаясь таким образом разрушить мир. Что в книге нет единого, от первой до последней страницы протягивающегося сюжета — ну нет и нет, так тоже бывает; у Гоцци в «Любви к трем апельсинам» тоже, между прочим, та еще путаница и балаган.
В центральном нефе постройки — антиутопия, сюжетом немного напоминающая основную коллизию сериала «Родина»: проживший в плену у террориста герой возвращается на родину, и террорист использует его как живую бомбу. Разница в том, что в сериале герой идет на это сознательно, а герой Пелевина не подозревает ни о чем до самого последнего момента.
Эта история — лишь формально о будущем, в котором подключенные к проводам люди парят в антигравитационном поле, поочередно голосуют то за одного цукербрина, то за второго, то за третьего, занимаются абсолютно бессмысленной, но оттого не менее мучительной работой и занимаются сексом с пластиковыми устройствами. Ясно, что на самом деле это будущее уже с нами и антигравитационное поле — лишь метафора.
Как метафора воспринимаются также инопланетяне, порабощающие планету с помощью электроники, чтобы питаться эмоциями бесконечно мастурбирующего человечества — на самом деле этот механизм, конечно, имеет вполне земную природу.
На самом деле «Любовь к трем цукербринам» даже не про вред социальных сетей, как может показаться невнимательному читателю. Система — это не социальные сети, они только инструмент, существующий на чипах и в воображении людей. Этим инструментом пользуется Система, но сама Система существует в объективной реальности этого мира, хотя и существует очень странным способом.
Система разлита в воздухе, ее не поймаешь за хвост, она везде и нигде. У нее очень простая цель — обеспечить себе существование, расширение и отсутствие угроз. Для этой цели она пользуется людьми, и если одни люди не подходят, то тут же находятся другие, поэтому таких, которые не подходят, почти нет. У этой системы нет центра, и именно поэтому смешны все теории заговора с масонами, мировым правительством, евроатлантистами, Белым домом, MI6 или ФРС в главной роли — все они точно такие же рабы системы, как и самый последний сетевой хомячок.
Самое же страшное — что система интегрировала внутрь себя борьбу с собой. «Террористы и несогласные необходимы ей как воздух. Именно на них покоится существующий порядок — ибо террор его оправдывает, а протест шлифует. Системе не надо знать, где я прячусь и каким будет мой следующий удар. Ей не нужен постоянный контроль над моей головой. Системе достаточно перепрошить мне мозги один-единственный раз, чтобы превратить меня в своего прислужника, думающего, будто он герой-повстанец... Видишь ли, системе не важно, кто кого, ты ее или она тебя. Ей важно, что ты занимаешься с ней любовью, даже если это любовь со знаком минус. И она хочет, чтобы ты делал это всегда».
Что из этого следует? Да то, что можно быть хоть либертарианцем, хоть русским националистом, хоть левым, хоть правым, хоть консерватором, хоть прогрессистом, хоть мусульманином, хоть буддистом, хоть хипстером, хоть дауншифтером, можно носить хоть бороду, хоть накладную грудь, есть хоть бифштекс с кровью, хоть шпинат с укропом, слушать хоть попсу, хоть альтернативу, — так или иначе ты всё равно обеспечиваешь работу Системы, результат работы которой — развоплощение человеческого в человеке, и от этой мысли так тошно, что хочется поскорее объявить Пелевина исписавшимся халтурщиком, в сотый раз толкающим нам лежалый товар new-wave'а, спеть про волшебника и сто эскимо и разойтись по офисам.
