«Немецкий для меня — почти сродни шуму воды из-под крана»

13 и 14 сентября в саду «Эрмитаж» состоится фестиваль, открывающий Год немецкого языка и культуры, организованный московским Гёте-Институтом при посольстве Германии в России. В рамках фестиваля кроме мастер-классов, театральных представлений и кинопоказов запланирован и ряд неформальных мероприятий. На открытии телеведущий Александр Пушной проведет самый массовый урок немецкого языка в мире. О своей системе преподавания Александр Пушной рассказал корреспонденту «Известий».

— В чем заключается суть вашего метода?

— В том, что я, не зная немецкого, буду давать урок. Моя основная задача состоит не в том, чтобы научить людей основам языка, а чтобы заинтересовать их немецким. Заставить в наше время что-то делать — невозможно. Особенно когда вопрос заходит об обучении. Отчасти урок будет посвящен тому, что мы во многом уже разговариваем на немецком и насколько тесно он пересекается с русским. Уроком в классическом понимании это не будет.

Мой товарищ Володя Раевский написал сценарий, в котором об этом подробно рассказано. Вообще, язык достаточно интересный, хотя бы потому, что он во многом технический. Еще со времен Петра в русский язык пришло много слов такого плана, как «штангенциркуль». 

— Это в вас говорит выпускник физфака.

— Возможно, но, рассуждая о немецком, мне кажется, больше можно говорить о его функциональности. Он более технический. На нем хорошо проектировать автомобили. Хотя бы потому, что они довольно долго и хорошо ездят. Возьмем термин «люфт» от немецкого Luft — воздух. Когда у вас что-то где-то болтается, это называется «люфт». На самом деле это обозначает, что воздух присутствует в тех сочленениях, где его не должно быть.

— Здесь мы имеем дело все-таки с позицией технаря, а если для гуманитариев?

— Для гуманитариев... В нашей стране немецкий известен молодежи как язык группы Rammstein. Потому что сочетание немецкого языка и тяжелого рока зарекомендовало себя довольно четко. Для меня в первую очередь всегда была интересная музыкальность этого языка. Особенно в формате немецкой тяжелой музыки. Поэтому пародии на Rammstein  получались такими удачными — берешь русский текст и пытаешься его произнести с немецким акцентом.

Можно вспомнить и замечательную пародию Евгения Шестакова и Андрея Бочарова на YouTube, в которой Гитлер жалуется на запрет скайпа, ругается матом и получается интересный симбиоз. Мои пародии в этом жанре отлично разлетелись, и люди продолжают их слушать. Парочку я исполню, покажу, как можно баловаться с немецким языком. Мой друг Дима Лужинский перевел на немецкий «Зеленоглазое такси», я сделал ее  аранжировку в стиле Rammstein, в итоге получилась настоящая песня группы Rammstein.

— Кстати, сам проект Rammstein был создан именно как стеб.

— Rammstein — довольно кичевая группа, но у нас ее воспринимают серьезнее, чем они сами себя. Мне кажется, я им немного помогаю в этом плане. Группа появилась в тот момент, когда музыка по пояс залезла в коммерцию. Как известно, менеджеры отговаривали Rammstein петь на немецком. Ведь именно пение на английском — условие успешного существования в мировой музыке. А Rammstein, используя немецкий, не сделали бы карьеры, если бы играли в другом стиле. Здесь стиль немного помог немецкому языку и наоборот.

— Но у вас на уроке заявлены и более серьезные вещи.

— Мы проведем викторину, главным призом в которой будет двухнедельное проживание и обучение языку в Германии. Главный приз можно будет выиграть прямо у сцены и в режиме онлайн.

— А что если его выиграет хитрый выпускник факультета романо-германской  филологии?

— В современном мире это возможно. Конечно, кто-то может забить вопросы в поисковик, но вопрос, уверяю вас, не будет столь банален, что ответ на него найдется в третьей строчке Google или «Яндекс». В любом языке есть особенности. В немецком — это длинные слова. Я не буду раскрывать, сколько букв в самом длинном слове, но это не ответ на самый главный вопрос. К тому же вряд ли найдется человек, знающий язык, который даже ради поездки в Германию снова захочет его учить.

— Ваша программа «Галилео» делалась на немецкой студии. Удалось немного развить языковые навыки?

— Честно говоря, если я неплохо понимаю, что люди говорят по-английски и могу на нем объясниться, то немецкий для меня — почти сродни шуму воды из-под крана. То есть я не понимаю ничего. Хотя, когда мы снимали первый сезон «Галилео» в Мюнхене, я выучил несколько фраз, вроде «их бин берайт» (я готов) и «руэ, битте» (тише, пожалуйста). Их хватало, чтобы объясняться с немецкой группой. Самое смешное, что через несколько смен вся немецкая группа уже говорила на ломаном русском. Особенно им нравились слова «отВодка» и «подВодка». Звучание этих телевизионных терминов вызывало у ребят особый задор. 

— Во время вашего пребывания в Германии сталкивались ли вы с некой составляющей немецкого менталитета, по-настоящему вас поразившей?

— Мы снимали в маленьком городке Унтерферинге под Мюнхеном, где находилась студия канала Pro7. Так вот, те легенды о немецком «орднунге», от немецкого Ordnung muss sein («Везде должен быть порядок»), которые казались преувеличением, оказались чистой правдой. Дело было зимой, я шел мимо школы, на стекле первого этажа которой дети наклеили бумажные снежинки. Так вот, я в первый раз видел идеально (!) вырезанные снежинки, наклеенные строго по квадрату. У наших детей снежинки падают все-таки хаотично. Здесь же они падали строго по оси симметрии. Видимо, в сознании немецкого народа снег должен падать и ложиться кубиками, чтобы его также кубиками собирать и кубиками увозить.

— Урок закончится, и вы на время закончите с преподаванием. Какие ваши планы на основном месте работы?

— Для широкой публики будем делать программу «Мега-Галилео» в еженедельном  режиме. Буду играть концерты для узкого круга зрителей, которые воспринимают меня как музыканта. За что я им очень благодарен.

— Может быть, и новый альбом не за горами?

— Мне кажется, что в нашей жизни уже не существует понятия альбома. Это скорее набор mp3-файлов, лежащих в определенной директории. Сам блинчик диска уже некуда пихать — просто нет воспроизводящих аппаратов. Я считаю, что сейчас восприятие музыки максимально только в тот момент, когда приходишь на концерт. Музыка всё больше возвращается к живой энергетике. Люди будут платить за энергию. За киловатты, которые нас обогревают, за килоджоули, которые мы едим и за энергию живого общения. Всё, что можно оцифровать, станет способом пригласить людей туда, где им предложат настоящие эмоции.