Из-за последних бурных событий едва не пропустил горькую весть. Для меня лично это гораздо печальнее, чем грядущее исчезновение хамона и пармезана. 8 августа в возрасте 85 лет скончался американо-израильский продюсер и режиссер Менахем Голан. Любопытно, сколько людей с ходу поймут, о ком речь и почему о нем нужно непременно знать?
Эту смерть у нас восприняли по старинке. Один-два абзаца в двух-трех СМИ, стандартные некрологи: умер израильский режиссер и продюсер, его самый известный фильм такой-то, у него снимались Чак Норрис и Жан-Клод Ван Дамм. Почти все факты, за исключением, пожалуй, последнего, ничего не говорят о человеке, которого мы потеряли. А мы потеряли слишком важного человека, чтобы не сказать о нем подробнее. Почему именно «мы», а не, скажем, «они»?
Дело в том, что Менахем Голан был продюсером откровенно второсортного кино — дешевых боевиков, дешевых комедий и еще более дешевых детективов с относительно дешевыми звездами. Всего он спродюсировал более 200 фильмов. Едва ли не все стали циркулировать в России во второй половине 1980-х и в 1990-х годах на нелегальном видеорынке. Многие фильмы с Ван Даммом, Чаком Норрисом и Сильвестром Сталлоне были спродюсированы именно Голаном. Многие из этих фильмов были очень любимы тогдашними видеозрителями.
Кроме фильмов со «звездами боевиков» в послужном списке продюсера такие хиты, как «Горячая жевательная резинка» (кто не помнит этой комедии с эротическим уклоном, ставшей израильским «Американским пирогом» своего времени?) и «Последний девственник Америки». Не менее знаковыми были и восхитительные фильмы про ниндзя, включая «Входит ниндзя», «Месть ниндзя» и франшизу «Американский ниндзя». Я еще не сказал о самом потрясающем кино, когда-либо снятом в этом субжанре, — «Ниндзя-3: Подчинение». Этот фильм поныне приводит меня в неописуемый восторг.
Большинство из этих картин не претендовали на попадание в мировую сокровищницу «хорошего вкуса», но были востребованы нашим зрителем. «Кобра», которая часто встречается в списках худших фильмов всех времен, с моей точки зрения, до сих пор остается непревзойденным высказыванием в жанре. Помимо самой темы фильма, сюжета, актерской игры, динамики и невероятных шуток (Сильвестр Сталлоне делает первые робкие шаги в большом юморе) фильм сам по себе «артовый»: только присмотритесь, что вытворяет режиссер.
Я мог бы еще долго задыхаться от восторга, перечисляя спродюсированные и снятые Голаном картины. Но должен заметить, что Голану принадлежат несколько инноваций. Сегодня мы не очень стыдимся смотреть основанный на комиксе блокбастер «Первый мститель». Конечно, в социальном восприятии это не уровень европейской классики, но вполне респектабельное кино. А «плохая» экранизация «Капитана Америки» увидела свет еще в начале 1990-х, и не без помощи Голана. Причем, это не единственная экранизация комиксов. Посмотрите хотя бы «Хозяев Вселенной», снова сделанных с помощью Голана. От этого глупого и дешевого кино с Дольфом Лундгреном невозможно оторваться и сегодня.
Оказывал Голан поддержку и режиссерам, претендовавшим на серьезные авторские высказывания в высоком кинематографе. Например, он продюсировал годаровского «Короля Лира» и знаменитую картину «Пьянь» Барбета Шредера — одну из экранизаций Чарльза Буковски. Между прочим, сам Голан снимал не только про ниндзя и отчаянных парней. В его фильмографии — «Преступление и наказание» с непоследними актерами.
Но всё же я хотел бы сказать не совсем о нем, а о нас. Почему смерть Голана печалит как-то по-особенному? Два года назад американский писатель Колсон Уайтхед опубликовал в престижном интеллектуальном издании «Нью-Йоркер» текст «Психотронное детство: как я учился писать на фильмах категории Б». В своем эссе автор рассказывает, какое мощное влияние на него оказали дешевые ужасы и глупые боевики. Однако он вырос и стал уважаемым, престижным автором, а текст о формировании его вкуса и творческого кредо опубликовал едва ли не самый солидный журнал в США. Уайтхед сумел воспользоваться тем, на чем рос. А мы?
Я, как и многие мои ровесники, рос примерно на тех же фильмах, что и Уайтхед. А часто — буквально на тех же самых. Среди них картины, сделанные Голаном, занимали особое место. В период «видеобума» мало нашлось бы мальчишек, которые не смотрели или хотя бы не знали фильмов с нашими «неудержимыми» кумирами — Чаком Норрисом, Жан-Клодом Ван Даммом, Сильвестром Сталлоне и ниндзя. Где же сегодня все те люди, формирование вкуса которых пришлось именно на ту пору?
Два года назад меня неприятно поразил текст одной молодой журналистки о поколении «Выхода нет». Она попыталась описать ее (и фактически мое) поколение, как закалившееся в лишениях 1990-х и сегодня (уже совсем не сегодня, а два года назад, которые теперь кажутся пыльной былью) готовое вырвать себе счастье любой ценой. Счастье она, правда, понимала как-то уж слишком материально. В любом случае себя лично я в этом поколении не узнал и принадлежать к нему не хотел.
Поколение — это всё же не про «социальное», а про «культурное». Если мерить предложенной меркой, то почему бы не заявить, что мое поколение верит в идею, скажем, «чиновничества», а не «предпринимательства», как хотелось бы думать автору. Здесь — говори что хочешь. Но дело не в этом. Журналистка писала, что ее поколение танцевало на дискотеке под «Выхода нет». Она пыталась описать моих ровесников через любовь к дубленкам, меховым воротникам и жуткой музыке. Но поколение — это не общая социальная память и даже не память культурная. В конце концов, ее социальная память сильно ограничена и упускает из виду, на мой взгляд, всё самое важное. При этом я не стремлюсь обобщать. Мы — это действие. Причем действие далеко не всегда политическое.
Чтобы описать поколение, не стоит искать его общие черты лишь в единстве социального опыта. В этом смысле мое поколение не является поколением меховых воротников с философией социал-дарвинизма. Если бы, например, я описывал это поколение, я бы предложил концепт «Поколение B» (от «В-movies») — уже почти немолодые люди, в силу сложившихся исторических обстоятельств впитавшие в себя всё то, что предлагал им видеомагнитофон.
Ведь, как показывает практика, если не великие мастера, то знаковые лица популярной культуры, которые воспитывались на «второсортных вещах», вырастают довольно уважаемыми «авторами», как, например, Квентин Тарантино. Согласны вы с этим или нет, но он изменил представления о популярной культуре вообще и кинематографе в частности. Мое же поколение, с этой точки зрения имевшее богатый потенциал, не привнесло в культуру ничего своего.
У западных битников были Гинзберг и Керуак, у хиппи — Джон Леннон и Мик Джаггер, у яппи, наверное, тоже кто-то был, у «поколения Х» были Дуглас Коупленд и Ричард Линклейтер. Каждый из этих авторов не только наделил голосом огромную группу людей, помог им выразить свои чувства, но и предложил конкретный язык описания. Этот язык отражал важнейшие черты поколения, будь оно «потерянным» или «поколением бездельников», — протест против войны, свободную любовь, нежелание участвовать в мышиной возне — как «поколение Х» воспринимало «социальную жизнь», — цинизм и т.д.
Мне бы не хотелось признавать голосом моего поколения, скажем, Тимати или молодую журналистку — наверняка милую женщину со слабостью к дубленкам. Но, к сожалению, никто другой от лица моих сверстников говорить, кажется, не станет. Пока не видно того, чей образ был бы близок моему поколению, чьи чувства были бы их чувствами, мироощущение — их мироощущением, а социальные привычки — неотъемлемой частью их повседневного опыта.
Я до последнего надеялся дождаться нашего Дугласа Коупленда или хотя бы Колсона Уайтхеда, который стал бы лицом «поколения B» в культуре. Сегодня, со смертью Менахема Голана, я отчаялся. Реквием по Голану стал вместе с тем реквиемом по мечте.
