Касательно странностей (с русской точки зрения) в мировоззрении и поведении как немалой части жителей Украины, так и живущих в России симпатизантов Украины сказано много и, вероятно, будет сказано еще больше. Что понятно: противоречий и с логикой, и с простым здравым смыслом, и зачастую с минимальными приличиями там наблюдается немало. Пожалуй, значительно больше, чем у тоже небезгрешных по этой части россиян.
Объяснения такому помрачению рассудка обыкновенно сводятся либо к коллективному помешательству — если речь идет про жителей Украины, либо к феномену «пятой колонны» (за деньги или за просто так) — если речь идет о собственных согражданах. В принципе, не отрицая подобных объяснений, — бывает и умопомешательство, бывает и возмездное, а равно безвозмездное обслуживание тех сил, которым интересы и нужды России, как минимум, безразличны, чтобы не сказать сильнее, — заметим, однако, что такой ключ к разгадке смущает своей универсальностью.
Тронулись в рассудке или перешли на сторону неприятеля (нашего партнера, как ныне принято говорить) — наверное, и такое бывает, но уж очень оно общо. Хотелось бы такого объяснения, которое посредством ли исторической аналогии, посредством ли растолкования мировоззренческой ловушки показывало бы, как люди доходят до такого состояния. Для чего нужна позиция адвоката — в смысле «Господа присяжные заседатели, вот так уж оно получилось, судите со снисхождением или хотя бы с пониманием».
Если говорить о самой нынешней Украине, то при том, что она представляет собой довольно печальное зрелище, не сказать, чтобы нигде ничего подобного сроду не было. Париж 1785 года был столицей довольно дурно управляемого и развращенного королевства (впрочем, дурное управление никак не было исключительной способностью одной Франции), но жить там вполне было можно — особенно при деньгах, нрав французов отличался легкостью и приятностью, а страшная тирания существовала только на словах.
Париж 1793 года, с точки зрения жителей Вены, Берлина и иных европейских столиц, был городом кошмаров, где безумие достигло высшего градуса, где пропаганда захлебывалась от ненависти к «аристократам», а равно и к «подозрительным по умеренности», где хозяйство стремительно катилось в тартарары, где тюрьмы были переполнены и где о простейших гражданских свободах можно было забыть — их заменили «Свобода, Равенство и Братство».
Военными успехами тогдашняя молодая республика никак не могла похвастаться, зато она с успехом компенсировала это бесчеловечными расправами над жителями мятежных провинций. В провинциальных музеях Франции события 1793 года до сей поры толкуются как революционные зверства, и беспристрастному наблюдателю что Донбасс, когда прежде была Вандея, что Одесса, когда прежде были Нант и Лион. За два века революционеры изменились не сильно.
Однако вплоть до 9 термидора основная масса французов не просто терпела революционный режим, но и деятельно соучаствовала. Если не в революционных зверствах, то по крайней мере в революционном безумии. Да и как не поучаствовать, если отсутствие энтузиазма переводило гражданина в разряд «подозрительных», а от этого разряда совсем недалеко и до «национальной бритвы», как тамошние свидомые называли гильотину.
И всё это было в просвещеннейшей стране Европы, «откуда моды к нам, и авторы, и музы». Что же говорить об Украине, которая просвещеннейшей все-таки никогда не была. Революция она революция и есть, остается лишь рассчитывать на последующее опамятование, да на то, что всадника, папою венчанного, гражданина Бонапартюка, незалежная все-таки не произведет. Пока же России остается себя вести, как вели себя тогдашние коронованные тираны, — а как еще?
Что же касается до российских поклонников киевских санкюлотов — поймем и их. С ними произошла престранная вещь. Они искренно влюбились в Украину (проблемы грантополучателей мы тут не рассматриваем, это неинтересно), как влюбился в Остров Крым ответственный работник ЦК КПСС М.М. Кузенков в романе Аксенова — «Марлен Михайлович вздрогнул, заплакал и предался своему сокровенному и нежному — любви к Крыму. «Я люблю этот Остров, память о Старой России и мечту о Новой, эту богатую и беспутную демократию, порты скалистого Юга, открытые на весь мир, энергию исторически обреченного русского капитализма, девчонок и богему Ялты, архитектурное буйство Симфи, тучные стада восточных пастбищ и грандиозные пшеничные поля Запада, чудо индустриальной Арабатской зоны, сам контур этого Острова, похожий на морского кота».
Крым для Марлена Михайловича был мечтой (даже в каком-то смысле осуществившейся) о другой России, а для прогрессивных общественников такой же мечтой стала сегодняшняя Украина без Крыма. Украина сделалась для них Другой Россией, светлой и идеальной, национальным очагом русского народа, где он, уставший от свинцовых мерзостей России реальной, наконец-то сможет преклонить свою голову и обрести долгожданное счастье. «Тоска по родине на родине — нет ничего страшней, чем ты» — и вот настал конец этой тоске, ибо явилась новая, истинная родина. Украина, она же подлинная Русь.
Можно долго указывать на ряд несообразностей в этой горячечной мечте, только убедить поверивших в нее будет непросто. Самообман такой силы если и развеивается, то лишь мучительной внутренней работой и мучительным внутренним кризисом. Поэтому лучше предоставить взыскующих новой России самим себе.
Когда-нибудь они и сами поймут всю степень прелести, в которой находились, а до тех пор никакая киселевская (Д.К.) пропаганда их не протрезвит. Ибо сейчас они всецело во власти киселевской (Е.А.) пропаганды.
Им очень хочется Другой России, и что все доводы разума по сравнению с этой мечтой.
