Своим вежливым ответом на просьбу ветерана о возвращении прежнего имени Волгограду президент Владимир Путин как будто дал отмашку новому, чуть ли не сотому по счету выяснению отношений сталинистов с антисталинистами. Вновь оживился вечный спор, все аргументы в котором всем хорошо известны, а никакие новые доводы и контрдоводы не способны никого убедить. Сталинисты захлопали в ладоши, а антисталинисты испугались тому, что к полку их противников присоединился сам глава государства, который к любому прославлению имени вождя до сих пор относился неодобрительно.
Путин много раз говорил и о репрессиях 1930-х годов, и том, что ни в коем случае их нельзя повторить снова — хотя было всегда заметно, что и любая идеологическая кампания против собственной истории ему тоже не очень симпатична. Цивилизованные страны, во всяком случае, со своей историей не воюют.
Однако слова Путина о том, что вопрос о переименовании города следует решать на референдуме и решать самим жителям города, сразу были оценены как свидетельство долгожданного реванша тех, кто хочет вернуть имя Сталина на карту Родины и тем самым положить начало реабилитации самого явления «сталинизма», с которым вели борьбу — не всегда успешную — три главы государства: Хрущев, Горбачев и Медведев.
Все эмоции оказались чрезмерными. Из разъяснения пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова стало ясно: никто возвращать Волгограду прежнего имени не собирается, президент не хотел сказать ничего другого — только то, что вопрос о переименовании находится вне сферы его компетенции.
И в самом деле Путин вообще весь 15-летний срок своего пребывания у власти был крайне консервативен в вопросах переименований. Единственное, что мне приходит в голову, — это Большая Коммунистическая, превращенная в 2008 году в улицу Солженицына, да станция Востряково, ставшая Сколково, но, строго говоря, и эти события относятся к президентству Медведева. А так всё оставалось на своих местах — вплоть до возвращения ВДНХ.
Во всех таких случаях всегда надо знать меру. Выставка достижений народного хозяйства в сокращении и в самом деле лучше ВВЦ — другое дело, что пока у нас не слишком хорошо с этими самыми «достижениями». Но я лично еще помню время, когда мы, школьники и студенты, радовались возвращению старых имен городов — Рыбинска, Ижевска, Самары, Твери... Непонятно, правда, почему Киров так и остался Кировым, а Ульяновск Ульяновском. Но в остальном тогда на карту вернулась старая Россия.
Волгоград, однако, тоже не стал Царицыном, а остался Волгоградом. И теперь, когда пошла волна ностальгии уже не по старорусскому, а по советскому, кажется, как раз с него и следует начать процесс возвращения советских имен, поскольку как будто именно этот город более других заслужил свое прежнее имя. Те, кто выступает за «Сталинград», говорят, что дело не в Сталине, а в том, что имя «Сталинград» священно, ибо связано с великими страданиями и великой победой. Так и есть.
Но только всё это — довод отнюдь не в пользу смены табличек на здании городской администрации.
Именно потому что имя «Сталинград» в нашем сознании стало священным (и действительно вне прямой связи со Сталиным), сама идея превращения в Сталинград обычного и на сегодняшний день не самого благополучного в России города выглядит некоторым кощунством.
Ну представьте себе весьма возможное в будущем — в случае переименования города — выражение «сталинградская преступность», или коррумпированное «сталинградское чиновничество», или еще хуже — погрязший в коррупции «Сталинград» — и каждого из нас уже сейчас передернет. Но в конце концов мы привыкнем к таким оборотам речи, только само священное слово сотрется в пятак.
И, мне кажется, не следует заниматься профанацией этого героического имени «Сталинград», которое — именно в силу своего отделения от названия конкретного города — и оказалось связанным в нашем сознании с войной и руинами, сопротивлением до последней капли крови, приказом «Ни шагу назад», окружением и пленением армии противника, наконец, коренным переломом в войне. Не почувствуем ли мы, мягко говоря, неудобство, когда нам будут рассказывать в новостях о том, что на думских выборах в Сталинграде победила та или иная партия или что городское хозяйство в Сталинграде переживает не лучшие времена. Но и отдавать ребенка в сталинградский детский сад я бы, честно говоря, побоялся.
Хорошо, что имя «Ленинград», наполненное теми же мощными военными ассоциациями, у нас не сплелось воедино с реалиями девяностых — и мы не увидели на экранах телевизоров сериала «Бандитский Ленинград», который для выживших блокадников звучал бы еще более оскорбительно, чем известный опрос «Дождя». Так что тридцать раз подумайте о возможности чего-нибудь подобного в отношении переименованного Волгограда, прежде чем ставить в очередной раз вопрос о Сталинграде и тем более выносить его на референдум. Ведь никто из нас не имеет магической веры в то, что священное имя одним фактом своего произнесения может менять соответствующую реальность. На Афоне, во всяком случае, подобная доктрина в свое время была осуждена как ересь...
При ответе на вопрос ветерана президенту Путину нужно было соблюсти известный такт, потому что все вышеперечисленные соображения трудно развернуть в кратком ответе. Но по существу коммунистическим адептам переименований нужно, во-первых, осторожнее обращаться со словом «священный», а во-вторых, остерегаться прилагать священные слова к слишком уж земным и обыденным реалиям.
