Я вырос на окраине Москвы, не столько в спальном, сколько в рабочем районе (тогда в столице было еще много крупных предприятий). Персональных компьютеров тогда не было, интернета тем более — большую часть свободного времени я и мои сверстники проводили во дворах.
Жизнь подростков во многом состоит из стрессов и конфликтов. Ты на кого-то «наехал», на тебя кто-то «наехал», так и живем. Сегодня тебе дали в глаз, завтра ты кому-то врезал. В таких конфликтных ситуациях и выстраивается дворовая и районная иерархия. Своего рода подготовка к взрослой жизни, где все вроде бы по-другому, серьезней и круче, а на самом деле все то же самое.
В этой модели перманентного противостояния (с личным врагом из другого подъезда, с пацанами из соседнего квартала и т.п.) важную роль играло позиционирование. То есть тогда-то никто из нас не знал, как это называется. Но нередко можно было услышать, как тот или иной герой уличных битв хвалился: да я, если только встречу этого (Петю, Васю, Андрюху)… или этих (с соседней улицы, из другого района) — я им наваляю!
Подобное заявление как бы поднимало авторитет того, кто его делал, окружало его ореолом крутого бойца. Но лишь до той поры, пока анонсированная встреча не происходила на самом деле.
И тут уже все решали совсем другие факторы. Насколько ты умел и опытен в уличных драках; каково соотношение сил (потому что одно дело — гонконгские боевики, где герой одним махом побивает десятерых противников, и совсем другое — когда ты один, а против тебя трое, и пусть ни один из них не Брюс Ли, но и ты, увы, не Джеки Чан). И самое главное — хватит ли у тебя мужества и куража вступить в драку.
Не раз случалось, что «герои», готовые на словах размазать по стенке своих врагов, столкнувшись с этими самыми врагами в реале, теряли весь свой петушиный задор, начинали что-то невнятно блеять и всячески демонстрировать свою готовность к мирному диалогу. Причем те, кто громче всех кричал о своей крутизне, быстрее превращались в пацифистов.
То, как ведут себя лидеры Запада, приехавшие на торжества в Нормандии, удивительно напоминает такое подростковое поведение.
За несколько дней до 70-летия «Дня Д» (высадка союзников на побережье Ла-Манша 6 июня 1944 г.) западные СМИ демонстрировали удивительное единодушие, предсказывая «изоляцию», в которой президент России окажется, приехав во Францию.
The Wall Street Journal, например, писала, что президент Обама в ходе предстоящего визита в Европу в начале июня призовет союзников США придерживаться жесткой политической позиции по отношению к России.
Вторили западным СМИ и отечественные либералы, с нетерпением ожидавшие «унижений», которым Путин непременно подвергнется, оказавшись в Нормандии. «Никто из европейских лидеров не станет общаться с «царем», ведущим агрессивную политику на Украине и захватившим Крым» — таков был общий глас.
За неделю до юбилея Барак Обама выступил перед курсантами военной академии Вест-Пойнт с речью, достойной властелина мира. «Наша (т.е. США)способность быстро формировать общественное мнение, а также его регулировать помогла в кратчайшие сроки полностью изолировать Российскую Федерацию», — заявил, в частности, Обама. Критики тут же уцепились за процитированную фразу, поскольку именно в эти весенние дни окреп и усилился стратегический союз России и Китая. Но если изоляция России была риторическим преувеличением, то в способности Вашингтона «изолировать» президента России на торжествах в Нормандии, показать ему, что лидеры свободного мира не хотят общаться с диктатором и агрессором, мало кто сомневался.
Как выяснилось — зря.
Взять хотя бы историю с ужином. 5 июня французский президент ужинал дважды – первый раз с Бараком Обамой в баскском ресторане Le Shiberta, второй раз — в Елисейском дворце вместе с Владимиром Путиным.
И хотя The New York Times в специально посвященной этому событию статье пишет, что «есть основания полагать, что ужин в президентском дворце в кулинарном отношении уступает ресторану с одной звездой Michelin», это не более чем попытка сделать хорошую мину при плохой игре. Любому знакомому с дипломатическим протоколом ясно, что неформальный ужин в ресторане, пусть даже самом звездном, не может сравниться с приемом в резиденции главы государства.
И то, что в Елисейский дворец пригласили не Обаму, кое-что говорит об авторитете нынешнего американского лидера в глазах его европейских коллег (подчеркну, что речь не идет об отношении к США в целом, а именно к нынешнему хозяину Белого дома).
Единственная «шпилька», которую французы осмелились подпустить российскому лидеру, — убранная с парадной лестницы Елисейского дворца красная дорожка, по которой за несколько часов до этого поднималась английская королева. «Мелко, Хоботов».
Помимо Франсуа Олланда с российским президентом встретились английский премьер Дэвид Кэмерон и канцлер Германии Ангела Меркель. Какая уж тут изоляция! Особенную пикантность этим встречам придает тот факт, что накануне, в ходе саммита G7, Обама и канадский премьер Стивен Харпер, как сообщает канадская газета Globe and Mail, «за закрытыми дверями высказались против встреч трех европейских лидеров с Владимиром Путиным. Частные беседы с глазу на глаз, по мнению обозревателей газеты, сводят на нет попытки изолировать российского президента».
Иными словами, европейские политики «вежливо проигнорировали» особое мнение лидеров американских. Более того: Олланд еще и похвалился тем, что сумел устроить «неформальную встречу» Владимира Путина и свежеизбранного украинского президента Петра Порошенко. А уж после этого некуда было деваться и Обаме: агентство Reuters сообщило, что американский и российский президенты «провели короткую встречу».
Можно, конечно, позлорадствовать по поводу явной неспособности вашингтонской администрации осуществить дипломатическую изоляцию российского лидера. Можно припомнить воинственную риторику о санкциях, которые заставили-де Москву отступиться от планов «аннексии» Новороссии. Не случайно та же The Wall Street Journal, которая неделю назад живописала решительность Обамы, откликнулась на торжества по случаю юбилея «Дня Д» статьей под названием «Путин отвоевывает Нормандию»: вот вам и изоляция России после захвата Крыма.
Но стоит ли становиться на одну доску с теми, кто, подобно задиристым подросткам, раздувал щеки и грозился «показать» этому «диктатору» и «агрессору», а когда дошло до дела, повел себя подчеркнуто миролюбиво и вежливо?
Дело же в конце концов не в том, чтобы наглядно продемонстрировать Западу, как расходится с конкретными делами его высокомерная риторика. Задача, стоящая перед Россией, неизмеримо важнее. Прекратить кровопролитие в Новороссии, усадить за стол переговоров представителей Киева и лидеров юго-востока. Остановить гражданскую войну, которая каждый день уносит десятки жизней.
И первые шаги к достижению этой цели, кажется, были в Нормандии сделаны. Во всяком случае, западная пресса уже пишет о том, что лед «самого серьезного кризиса европейской безопасности с момента окончания холодной войны» начал давать трещины. Переговоры Путина с европейскими лидерами, состоявшиеся вопреки желанию Белого дома, — зримая дипломатическая проекция этих трещин, которые, будем надеяться, предвещают скорое окончание войны.
«Лучшая битва — это та, которой удалось избежать», — считали мастера боевых искусств Востока. То, что Путину удалось преодолеть стремление некоторых западных партнеров к обострению отношений между Россией и Западом, к конфронтации, — уже победа. А если удастся конвертировать эту победу в реальный миротворческий процесс на Украине — встреча в Нормандии имеет все шансы войти в историю.
