«Не ожидал, что мое детское кино окажется на вес золота»

30 мая исполнилось 40 дней, как не стало народного артиста России Александра Ленькова, замечательного актера театра и кино, мастера дубляжа, голосом которого говорили многие герои художественных лент и мультфильмов. Это ранее не публиковавшееся интервью журналист Михаил Верещагин взял у Александра Ленькова в 2011 году, в Сочи, где артист был председателем жюри фестиваля детского и молодежного кино «Золотая рыбка».

— Вы давно в актерской профессии. Что вас в ней всё еще удивляет?

— Меня удивляют ребята из провинции. У них какая-то жажда жизни, жажда работать. Надо выживать как-то. И нужно в Москве, страшной и прекрасной, выжить. Поэтому они ходят на кастинги, они пробуются, они более неспокойные, чем москвичи. Я сам москвич, я всегда сидел и ждал у моря погоды. У меня до сих пор нет никакого директора. Думаю так: позовут, пойду. Правильно? Не знаю. Неправильно? Не знаю. Но я живу в Москве и жил в Москве, у меня и родители здесь. Мне не надо было жилье снимать. А это другая порода людей, которые заинтересованы, умеют работать, и они ищут работу не случайную или, не дай бог, нехорошую какую-то, а по профессии. 

— Многие актрисы и некоторые актеры делают пластику. На ваш взгляд, надо ли обманывать природу?

— Жирардо говорила: «Каждая моя морщинка — это мой хлеб, я этим зарабатываю». Вот я сижу, довольно такой лохматый, довольно такой взрослый уже, но я себе, как ни странно, сейчас больше нравлюсь, нежели в своем щенячьем молодом возрасте. Наверное, чем ты естественней, тем это прекраснее. Игра Lego прекрасна тем, что ты сочиняешь все эти фигурки разные. А бройлеры, птички на фабрике Петелинской или где мы там покупаем, они все одинаковые. Но как могут быть в театре все бройлеры? Все такие аккуратненькие? Всё должно быть — и кубики, и треугольнички. Палитра для режиссера, чтобы он только радовался. Этот такой, этот сякой. 

— Жанр моноспектакля, в котором вы преуспели, считается невероятно трудным.

— Я всегда боялся. Я думал: я не буду интересен. Как я смогу держать публику? Что я их буду заставлять на одного себя смотреть в каком-то моноспектакле? Я такой комплексовщик. Хотя я это умею делать. У меня бывают концертные встречи, где сидит публика, и я могу час, полтора часа держать эту публику. У меня даже было упражнение очень полезное — выступал в детских садах, это не каждый артист сможет работать, чтобы на горшках сидели дети и тебя слушали. В тюрьмах выступал. Выступал на фабрике, где люди, может, никогда не ходившие в театр, меня слушали между станками, и был такой, можно назвать, моноспектакль, но это был моноспектакль не литературный от начала до конца, а из вкраплений всяческих номеров, каких-то интересных им историй. Ни в коем случае я не травил старые анекдоты, как бывает в телевизионных программах. Нет. Я говорил про себя.

— В вашей личной истории встреча с Фаиной  Раневской. 

— Здесь нельзя говорить: вот, я с ней, мы с ней… Мне с ней в одном спектакле не посчастливилось работать, не было такого. Но однажды, это звучит почти как байка, я дал Раневской пива. Была жуткая история, страшная, когда я шел в театр и нес пиво, как бывает носят мужики. Как бутылку нести? Только между пальцами. Бутылки четыре пива я нес. Это было совсем неправильно, но артисты иногда пьют пиво после работы, так назовем.

И я нес пиво, где-то с трудом купленное, потому что раньше оно не продавалось на каждом углу. И, о ужас, подъезжает машина, которая привезла Фаину Георгиевну на спектакль. Помогает ей выйти из машины наш администратор Виктор Михайлович Сигалов, очень остроумный, живой человек. И говорит: «Саша, предложите нашей богине пива». «Не откажусь», — сказала она, взяла бутылку и пошла в театр.  

Я не знаю, что было с этой бутылкой. Может, она ее об стенку разбила как некое, не подходящее к образу театра произведение, а может быть, выпила. Всё может быть. Ее боялись все. И разбегались все. Не то что, бывает, идут навстречу человеку. Потому что она была очень остра на язык.

— Мастера уходят. Что остается молодым?

— Много соблазнов для молодых. Мы сейчас сидим на анимационном фестивале. Чтобы снять мультфильм, иногда человеку требуются годы. А на серию из сериала одного дня достаточно. Бывает, что за один день снимается какой-то получасовой фильм, где, грешен, я иногда участвую. Дают текст, режиссер не репетирует, он знает, что артист X придумает, как сделать. Но есть актеры молодые, которые придумать не могут.

Меня убивает, когда говорят — 300 серий, 400. Не гонись за этим. Научись чему-то. Вот 300 серий он играет, например, простачка, дурачка. Это вбивается, как в дрессированного кролика, который умеет только делать лапками. А дальше что?

Театр в какой-то степени школа. Сериалы — отход от профессии. Артист купит машину. Поздравляю. Купит квартиру. Завидую. Но профессию человек теряет. И, как Николай Островский говорил, мучительно больно будет за бесцельно… вернее, за слишком полезно прожитые годы. 

— Вы сыграли много ролей, но ваш голос, кажется, еще больше. 

— Раневская сказала об одной актрисе: «У нее голос, как будто кто-то ссыт в медный таз». Я даже знаю эту актрису. Голос — особое дело. Бывает голос Левитана, голос чтеца Журавлева или актера Литвинова. Есть какие-то обертоны, которые тебя заставляют прислушиваться, замереть. Но есть и голос на вокзале, который объявляет про пришедший поезд, и непонятно, что он говорит, и его не хочется слушать. Ты потом побежишь спрашивать: мой паровоз подошел или нет?

Голос диктора — это голос, рассчитанный только для тебя. Не на массовку. Там другие голоса. Это с трибуны кто-то говорит. А голос диктора — очень хитрая штуковина. Ощущение, что это член твоей семьи. Как многие дикторы телевидения — их воспринимали иначе, чем актеров. 

— Пожелание читателям, которые не променяют настоящее кино на попкорн?

— В основе своей человек не вредитель себе. Он смотрит настоящее. Получается так, что иногда больше плохого, некачественного засоряет наш эфир. Но выборочно ты всегда что-то найдешь. Поищи, как рыболов. Есть у нас много каналов на телевизоре, много на радио. Свинья грязи найдет. В данном случае человек умный найдет то, что является настоящим. Я думаю, что это переходный период, который мы сейчас с вами переживаем.

— Долго он еще будет длиться?

— Не надо переживать. Мы выносливые. Появится и детское кино. Не можем мы сами себя загубить на корню. Кто-то одумается.

— Оно появится с нашими детьми или с детьми наших детей?

— Мне это трудно сказать. Зарисовка вчерашнего дня — мы ездили на экскурсию на водопад, и ко мне подходили очаровательные отдыхающие. Они из глубинки России. Они такие солнечные и наивные — какие-то донецкие шахтеры, откуда-то из Якутска люди. И звучала фраза такая: «Ой, Александр, когда я был ребенком…»

Был один шахтер двухметрового роста. Я даже испугался, подумал: «Боже, неужели он смотрел эти наивные, на мой взгляд, фильмы, где я Бабу Ягу играл?» Но я понял — это мой зритель. И понял, какой я счастливый — я ведь даже не знал, что это детское кино больше запомнится, чем какое-то серьезное. А оно оказалось сейчас на вес золота.