Украинский кризис привел в движение карту постсоветского мира. Границы стали текучими, тектонические плиты государств наползают друг на друга.
Между украинской и молдавской плитами зажата узкая полоса Приднестровья. Приднестровью больно.
Стойкая республика привыкла к тем или иным формам блокады, но нынешняя псевдовласть в Киеве решила ее додавить. На границе с Украиной не пропускают людей, задерживают грузы. Причины этому — и желание отыграться на маленьких за крымскую обиду, и милитаристская паранойя украинских политиков, со дня на день ожидающих, что в соседнюю Одесскую область вторгнутся то ли наши военные (которых на Днестре менее 2 тыс. человек), то ли мифические «пророссийские боевики».
Киевская «хунта» предала Приднестровье. Наряду с Россией Украина была (в рамках процесса 5+2) гарантом того, что кровавый кошмар лета 1992 года больше не повторится. Украина стала для ПМР воротами в мир. И вот теперь эти ворота захлопнулись. У Приднестровья больше нет тыла, лишь два потенциальных фронта, с запада и с востока.
В то же время Тирасполь не может спокойно смотреть на крымский пример и напоминает Москве о референдуме 2006 года, на котором за присоединение к России проголосовало свыше 97% жителей республики. Получается, что Крым влез без очереди — где же справедливость?
Понятно, что сейчас, когда мир еще не отошел от крымского шока, устраивать новый праздник воссоединения в Георгиевском зале Кремля довольно рискованно. Но, отказывая Тирасполю, Россия могла бы попасть в неловкую ситуацию: в то время как западные страны на голубом глазу божатся, что крымский случай ничем не напоминает косовский, нашим властям пришлось бы объяснять, что Приднестровье — это не Крым, а «совсем другое дело».
Найти отличия можно. Если моральное право России на Крым было очевидным, то о правах России на приднестровский регион говорить сложнее. Во-первых, русских в ПМР не большинство, как в Крыму, а меньше трети. Во-вторых, Приднестровье никогда не входило в состав Российской Федерации (а вот в состав Украины в свое время входило, и одесский райцентр Балта некогда был столицей молдавской автономии).
Наконец, Приднестровье при всем желании нельзя назвать ценным геополитическим призом.
Крым был чаемым и долгожданным. Крым — это теплое море и удобные гавани. Это бабушкины фото на память, это чьи-то пионерские влюбленности и чьи-то флотские вахты. О Крыме написаны тонны стихов.
А Приднестровье — слепая кишка, лишенная выхода к морю. С ним не связаны воспоминания и эмоции многих миллионов людей. И даже коньяк завода «Квинт» не идет в сравнение с винами «Массандры» и «Нового света».
Короче говоря, в Приднестровье для нашей страны нет ничего интересного… кроме полумиллиона жителей, которые почти единодушно связывают свою судьбу с Россией. Из них 200 тыс. имеют российские паспорта.
Поэтому нет смысла говорить о правах России на Приднестровье. В данном случае важны не права, а обязательства. Речь не только о моральном обязательстве не бросать тех, кто тебе доверился. У обязательств России есть и юридический смысл.
Что за народ живет на левобережье Днестра? Формально — смесь русских, украинцев и молдаван. Если же говорить по существу, то эту землю населяет советский народ, в свое время не пожелавший разбегаться по национальным квартирам. Один из западных авторов удачно назвал непризнанную республику «советской мухой в геополитическом янтаре».
А раз так, то уместно вспомнить о том, что Россия — правопреемница Советского Союза, а, следовательно, она отвечает за судьбу той части советского наследства, которая так и не была поделена между новыми национальными государствами. Сегодня Россия обязана вновь запустить остановившиеся часы истории, раз и навсегда вывести регион из летаргии и обеспечить его жителям полноценную жизнь на собственной земле. В конце концов, никто не имеет права наказывать людей за то, что 23 года тому назад они сделали выбор, которого не было в подсунутом им меню.
Приднестровье живет жизнью лимитрофа, заключенного между двумя лимитрофами, — так сказать, лимитрофа второго порядка. Такая жизнь, возможно, продолжалась бы еще какое-то время, но киевские временщики ускорили ход вещей. Судя по последним беседам президента Путина с Бараком Обамой и Ангелой Меркель, а также по переговорам Сергея Лаврова с его американскими, германскими и французскими коллегами, теперь судьба Приднестровья обсуждается в едином пакете с федеративным переустройством Украины.
Эта увязка весьма логична. Если реальной властью на приднестровских границах будет не безумный киевский режим, а, скажем, вменяемая власть Новороссии, то ПМР сможет нормально существовать независимо от того, будет ли она признана самостоятельным государством или все-таки станет частью РФ.
С другой стороны, гарантии самоопределения нужны не только ПМР, но и всему одесско-бессарабскому региону. Они нужны молдавской Гагаузии, население которой недавно проголосовало за вхождение в Таможенный союз. Они нужны гагаузам и болгарам Буджака, которых сейчас тревожит даже не столько неразбериха в Киеве, сколько перспектива четвертой румынской оккупации. В этих местах еще живы воспоминания о том, как по улицам ходили румынские офицеры и били играющих детей, требуя «ворбешть романешть» (говорить по-румынски).
Возможно, такие гарантии нужны и основной (как это теперь принято говорить, «материковой») Молдавии, в которой далеко не всем приятны бухарестские грезы об аншлюсе.
Итак, речь теперь идет уже не только о переустройстве Украины, но и о более широкой реорганизации постсоветского пространства, по итогам которой, вероятно, сам термин «постсоветское пространство» потеряет смысл.
Когда Барак Обама назвал Россию «региональной державой», он, кажется, хотел нас задеть. Но к его словам стоило бы отнестись с мудростью.
В самом деле, Россия — региональная держава, и пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает. В отличие от глобальных держав, мы не посылаем самолеты бомбить другое полушарие или другой континент. Но что касается Украины, Молдавии или Приднестровья, то тут Россия в своем регионе. И ее скромные пожелания имеет смысл учитывать.
