Если бы переписка последних дней между Кремлем и Белым домом велась в жанре дидактической поэмы, получилось бы что-нибудь в таком роде: «А еще островерхий колпак свой вдави // В знак покорности хану Ахмету, // А не то потоплю твою землю в крови, // По хребтам по боярским проеду» — «Государь прочитал и, спокоен и строг, // Повернулся к ахметовым (вар.: обаминым) людям, // Бросил наземь ярлык под сафьянный сапог // И сказал: Дань платить мы не будем».
И по смыслу, и по драматизму происходящее начинает напоминать 1480 год с топтанием ханского ярлыка и последующим стоянием двух войск — русского и ордынского — на р. Угре с испытанием, у кого первого сдадут нервы. Тогда сдали нервы у Ахмета, Орда ушла, а Иван III получил прозвание Великого.
Конечно, аналогия со стоянием на Угре окажется действенной — сейчас войска только выдвигаются на берега реки, — лишь в том случае, если по итогам стояния хан удалится туда, откуда пришел. И сейчас гарантию может дать только страховой полис.
Если, ритуально погрозив, Орда уйдет восвояси, В.В. Путин повторит достижения Ивана III. Если Орда покажет, что она еще очень сильна и всякий ослушник будет безжалостно наказан, В.В. Путин уподобится тверским князьям первой половины XIV века, пытавшимся предвосхитить успех Ивана, но делавших это с недостаточными средствами и без учета того, что Орда еще слишком сильна.
Какой век у нас действительно на дворе — начало XIV или конец XV — покажет ближайшее будущее. Ибо разговоры про небывалый XXI век, новое политическое мышление, благодетельную глобализацию и пр. тут следует спокойно оставить. Речь идет о выступлении против ослабевшего (или недостаточно ослабевшего) сюзерена и утверждения в новом, самодержавном статусе. А сюзерены слабеют — и будут слабеть — на всем протяжении истории.
Причем Ивану III в известном смысле было легче потоптать ярлык, поскольку он сам выбирал время для топтания, выбрав наиболее благоприятный момент и стравив союзников Ахмета: крымский хан Менгли-Гирей, вместо того чтобы рука об руку с польским королем Казимиром маршировать на Москву, предпочел под шумок пограбить владения Казимира, оставив Ахмета разбираться с Иваном, как знает.
У В.В. Путина особого выбора не было, руина на Украине настала без его участия, темпы и формы развития украинской смуты от него не зависели. Зависел от него только выбор — расслабиться и получить удовольствие, как то и подобает государству, находящемуся в вассальной зависимости, или попытаться отбить земли предков, несмотря на все великие риски такого решения. Потому что окончательно закрепление сил Запада в Крыму и под Харьковом означало бы окончательное же поражение России, и никакие сладкие речи про XXI век тут ни Россию, ни ее правителя не утешили бы.
Поэтому триумф В.В. Путина в Кремле при оглашении послания о воссоединении Крыма, а фактически, по общему смыслу, — о восстановлении самодержавной империи был, может быть, неслыханным, но отнюдь не безмятежным. Ликующее собрание, возможно, не вполне осознавало, что за такой заявкой последует, но сам новоявленный самодержец осознавал это хорошо — не первый год замужем.
Речи, выдержанные в духе блоковских «Скифов»: «В последний раз — опомнись, старый мир! // На братский пир труда и мира, // В последний раз — на светлый братский пир // Сзывает варварская лира!» обыкновенно произносятся без особой надежды на дружеский отклик, но скорее для очистки совести.
Началось стоянье на Угре, которое, Бог даст, решится в пользу России, но легким в любом случае оно не будет. Легким — до поры до времени — бывает только постисторическое бытие, оно же — историческая эвтаназия, а написание страниц истории всегда обходится пишущему довольно дорого.
