Крымская кампания 1853–1856 годов, так несчастливо окончившаяся для России, началась с убедительнейшей русской победы. 18 (30) ноября 1853 года эскадра адмирала П.С. Нахимова в Синопском морском сражении наголову разбила турецкую эскадру. Нахимов мог, подобно Отелло, победно рапортовать: «Флот мусульманский на дне морском», да его соратники так и делали. «Битва славная, выше Чесмы и Наварина! Ура, Нахимов!» — писал адмирал Корнилов.
В последующем ликовании — вполне основательном — не принимал участие только один человек. Это был сам адмирал Нахимов. «Он полагал, что эта морская победа заставит англичан употребить все усилия, чтобы уничтожить боевой Черноморский флот, что он невольно сделался причиной, которая ускорила нападение союзников на Севастополь», — читаем в свидетельстве современника.
Сама-то Турция, хотя и не достигла тогда степени государственного разложения, являемого ныне Украиной, но уже была «больным человеком» и не могла противостоять российской мощи. Проблема в том, что ни Англия, ни Франция звания «больного человека Европы» в ту пору отнюдь не заслуживали.
Англия сразу же обнаружила, что турецкий султан встал на путь «цивилизационных преобразований» не в пример России, продолжавшей коснеть в традиционном варварстве (англосаксонская риторика довольно неколебима в веках), а Синоп дал формальный повод для вмешательства. Началась Севастопольская страда, закончившаяся для России тяжким поражением. 11-я статья Парижского мирного договора 1856 года запрещала всем державам — в первую очередь имелась в виду, конечно, Россия — иметь военный флот на Черном море.
Режим ограниченного суверенитета действовал 14 лет — вплоть до 1870 года, когда Россия объявила державам, что более не считает себя связанной статьями Парижского договора. Державам было несколько не до того — Франция была разгромлена Пруссией, именно тогда преобразовавшейся в Германскую империю, и было не с руки дать новый урок русскому царю. Так планомерная и терпеливая политика канцлера А.М. Горчакова — «Россия не сердится, Россия сосредотачивается», было заявлено в циркулярной депеше 1856 года — привела к возвращению утраченных прав.
Нынешнее, сколь можно понять, решенное возвращение Крыма под русскую державу можно в плане исторических аналогий интерпретировать и как Синоп-2, и как ноту Петербурга европейским дворам от 1870 года. Всё зависит от готовности держав вмешаться в российско-украинский кризис и от того, сколь верно эта степень готовности просчитана в Москве. Уже ближайшие дни покажут, что это было — безумство храбрых русских или торжество холодного расчета.
Как русскому мне, безусловно, хотелось бы, чтобы события пошли по второму варианту. Дай-то Бог, это будет именно так, но, впрочем, и в этом случае негоже забывать, что ирредентизм — «Те земли, кровью предков облитые, принес я в дар своей святой отчизне» — это всегда крайне рискованная игра.
Версальский мир был недопустимо грабительским, освобождение Германии от него было совокупной волей нации, но эта справедливая воля была исполнена таким образом, что породила несправедливость, гораздо более худшую и ужасную. Это не к тому, что искупление Крыма есть деяние, по низости своей сравнимое только с преступлениями Третьего рейха — с этим, пожалуйста, к нашей прогрессивной интеллигенции, которая твердо исповедует принцип «Хто иде? — Чорт! — Добре, сынку, абы не Путин».
Но помнить «Блюдите, сколь опасно ходите» и воздерживаться от безрассудного шапкозакидательства — это еще никогда и никому не мешало. Тем более когда наша страна волей или неволей становится на острие большой политики.
